Рассказы о войне ветерана 258

                ОТПУСК НА ЧЕТЫРЕ ЧАСА

                Рассказ
                Автор Анатолий Митяев

  Анатолий Васильевич Митяев(1924-2008)
советский и российский писатель.

  «Солдату чаще всего приходилось воевать вдали от дома. Дом у него в горах на Кавказе, а он воюет в степях на Украине. Дом в степи, а он воюет в тундре у холодного моря. Место, где воевать, никто сам себе не выбирал. Однако бывало,
что солдат защищал или отбивал у врага свой родной город, свою родную деревню.
В родных краях оказался и Василий Плотников. После того как закончился бой и фашисты отступили, солдат попросил у командира разрешение – сходить в деревню Яблонцы. Там его дом. Там жена с маленькой дочкой и старенькая мама.
До Яблонцев всего-то десяток километров.
– Хорошо, – сказал командир. – Даю вам, рядовой Плотников, отпуск на четыре часа. Возвращайтесь без опоздания. Сейчас одиннадцать, а в пятнадцать прибудут грузовики, поедем на новые позиции.

  Товарищи Плотникова принесли свои продовольственные запасы – консервы, сухари, сахар. Всё сложили ему в вещевой мешок. Пусть угостит семью. Дары не велики, но ведь от всего сердца! Они немного завидовали Плотникову. Шутка ли – два года не видел родных, ничего не знал о семье, а теперь – скорое свидание. Правда, солдаты думали и о том, что жена Плотникова, и маленькая дочка, и старенькая мама могли погибнуть в фашистской неволе. Но печальные думы вслух не высказывали.
А Василий Плотников сам об этом думал. И поэтому радость его была тревожная.
Он сказал товарищам только одно слово: «Спасибо!».
Надел на плечи лямки вещевого мешка, на шею повесил автомат и зашагал прямиком через поле, через лесок к Яблонцам.

  Деревня Яблонцы была небольшая, но уж очень красивая. Она часто снилась солдату Плотникову. Под высокими старыми вётлами, как под зелёным шатром, в прохладной тени стояли крепкие дома с резными крылечками, с чистыми скамеечками перед окнами. За домами были огороды. И всё росло в этих огородах: жёлтая репа, красная морковь, тыквы, похожие на кожаные мячи, подсолнухи, похожие на латунные, начищенные до блеска тазы, в которых варят варенье. А за огородами стояли сады. Зрели в них яблоки – какие только пожелаешь! Сладко-кислые грушовки, сладкие, как мёд, терентьевки и самые лучшие на всём свете антоновские яблоки. Осенью, когда замачивали антоновку в бочонках, когда укладывали в ящики для зимнего хранения, перестилая слои ржаной соломой, всё в Яблонцах пахло яблоками. Ветер, пролетая над деревней, пропитывался этим запахом и разносил его далеко по округе. И люди – прохожие ли, проезжие, чей путь был в стороне от Яблонцев, – сворачивали с дороги, заходили, заезжали туда, наедались яблоками вдоволь, с собой захватывали. Щедрая была деревня, добрая.

  Василий Плотников торопился. Чем скорей дойдёт до деревни, тем больше времени будет на свидание с родными. Все тропки, все дорожки, все овражки и бугорки были известны ему с детства. И вот через час с небольшим увидел он с высокого места Яблонцы. Увидел. Остановился. Глядел. Не было над Яблонцами зелёного шатра. Вместо него была растянута в небе чёрная, изорванная паутина: листья на высоких вётлах сгорели, ветки тоже сгорели, а сучья обуглились, они-то и расчертили небо чёрной паутиной. Сердце у солдата Василия Плотникова сжалось, заболело. Что было сил он побежал к деревне. Словно хотел чем-то помочь своим Яблонцам. А помочь ничем уже было нельзя. Стали Яблонцы пепелищем. Прокалённая земля была засыпана серой, как дорожная пыль, золой, усеяна головешками.

  Среди этого праха стояли закопчённые печи с высокими трубами. Непривычно и жутко было видеть кирпичные трубы такой высоты. Прежде-то их закрывали крыши, и никто их такими не видел. Печи казались живыми существами, какими-то огромными птицами, тянувшими длинные шеи в пустое небо. Птицы хотели взлететь в страшную минуту, но не успели и остались, окаменевшие, на месте. Дом Василия Плотникова до пожара стоял в середине деревни. Солдат легко отыскал и узнал свою печку. Сквозь копоть просвечивала побелка. Он сам белил печку перед тем, как уйти на войну. Тогда же сделал много другой работы вокруг дома – чтобы жене, матери и дочке жилось полегче. «Где же они теперь? Что с ними стало?»
«Деревня погибла в огне, – рассуждал Василий Плотников. – Если бы её бомбили или обстреливали, непременно какие-то печи развалились бы, трубы обрушились бы…» И появилась у него надежда, что жители Яблонцев спаслись, ушли до пожара куда-нибудь в леса.

  Он ходил по пепелищу, отыскивая железные остатки дома – дверные ручки, крючки, большие гвозди. Находил всё это, покрытое бурой окалиной, брал в руки, разглядывал – как бы спрашивал о судьбе хозяев. Ответа не было.
Плотников представил себе, как нагрянула в Яблонцы зондеркоманда фашистов, особая команда. Они выскочили из грузовиков с канистрами бензина. Обливали бензином стены. А потом шёл фашист-факельщик. И поджигал дома – один за другим. С начала и до конца поджёг всю деревню. И в это же время, а может, чуть раньше или чуть позже, немецкий танк проехал по садам, ломая яблони, вминая их в землю… Тысячи деревень уничтожили фашисты подобным образом при отступлении.

  Солдат собрал грудкой кирпичи, сдул с них золу, сел. И так, сидя, не сняв вещевой мешок и автомат, думал горькую думу. Он не сразу почувствовал, что кто-то прикасается к голенищу сапога. Вернее, лёгкие толчки он чувствовал, но не обращал внимания, ведь вокруг ни живой души. А когда посмотрел на сапоги, увидел кошку – серую с белой грудкой, свою кошку Дунюшку.
– Дунюшка! Ты откуда тут, Дунюшка?
Он взял её под живот растопыренной пятернёй, посадил на колени и стал гладить. Дунюшка прижалась поплотнее к хозяину, закрыла глаза, замурлыкала. Мурлыкала тихо, спокойно. Неторопливо повторяла на вдохе и выдохе однообразные звуки, словно горошинки перекатывала.

  И показалось Плотникову, что кошка знает, как трудно на войне людям, как тяжело у него на сердце. Знает она и о том, где жена солдата, дочка и мать. Они живы, укрылись в лесу от фашистов, а главная их печаль – не о сгоревшем доме, а о нём. Жив ли он, солдат Василий Плотников? Если жив, то и они проживут. Вот увидят, что нет фашистов, что Советская Армия прогнала их, и придут из леса в деревню. Выкопают на зиму землянку. Будут терпеливо ждать конца войны, возвращения солдат. Солдаты вернутся, построят всё новое. И сад посадят…
– Где же ты была, Дунюшка, когда Яблонцы горели? И как же сильно любишь ты свой дом, если не уходишь от него, сгоревшего?
Кошка слушала человеческий голос и всё вела свою песенку – не громче, не тише, не быстрее, не медленнее, словно уговаривала солдата не печалиться без меры.

  Время шло. Пора было возвращаться в часть. Солдат покрошил кошке в обломок глиняной миски хлебушка. Вещевой мешок с продуктами положил в печку и закрыл заслонкой. Потом горелым гвоздём выцарапал на печке: «Я живой. Дома вас не застал. Пишите. Полевая почта 35769. В. Плотников».
Кошка доела хлеб. Подобрала еду до последней крошечки. Сидя у глиняного черепка, принялась умываться – лизала лапку розовым языком, лапкой тёрла мордочку. «Хорошая примета, – подумал солдат. – Это – к гостям. Кошка, гостей намывает. А кто гости? Конечно, жена, дочка и мама – хозяйки сгоревшего дома». От такой мысли стало солдату полегче. И пришли другие мысли: как сядет он с товарищами в грузовик, нагонят они фашистов и начнут новый бой. Будет он стрелять из автомата, бросать гранаты, а если кончатся боеприпасы, убьёт фашиста просто кулаком…
– Ну, прощай, Дунюшка! Мне пора. Как бы без меня не уехали.

  Кошка посмотрела в глаза хозяину. Встала. И, когда он зашагал по пепелищу, побежала рядом. Бежала довольно долго. Остановилась за обгоревшими вётлами, на зелёном бугорке. Оттуда провожала солдата взглядом. Солдат оборачивался и каждый раз видел на зелёном бугорке серый комочек с белым пятнышком.
Войска, в которых был батальон Василия Плотникова, наступали, гнали и гнали фашистов. Письмо из дома он получил, когда от Яблонцев ушли на полтысячи километров».