***

За моим плечом прорастает мгла, и собаки шепчут полночным лаем:
Я давно никому не желаю зла, но добра, как видится, не желаю.
Я несу слова и боюсь открыть, потому что Слово мое опасно -
Я молчу исступленнее мертвых рыб, но меня чураются как заразы.
По таким, как я, разожгли костры, но огонь никогда меня не согреет,
Я молчу исступленнее мертвых рыб, и не сделать Слово мое добрее.
Я осенним ветром веду домой, а кого-то им же гоню из дома,
Ты не знаешь, милый, что ты весь мой, и не служит Слово мое другому.

Но настанет день, и придёт зима, и завоет вьюга над белым полем,
Я устану ведать, да понимать, да смотреть как ты у меня в неволе
Побледнеешь, разом спадешь с лица, погляжу - становишься осторожней
И в словах появится хрипотца, и объятья станут не близко к коже.
И тогда мне плакать да ворожить, не боясь, что слёзы прожгут до боли.
Потому что Слово мое - не Жизнь, мое Слово даже меня неволит.
Отпущу и буду смотреть в окно, и зима не сменится вновь весною,
Заживешь счастливый, да не со мной, и уйдёшь оплаканный, да не мною.

Намолю весну, подожгу дурман, позову - и с юга вернутся птицы,
Из деревни, белая, как зима, выйдет девочка утром набрать водицы.
У неё глаза - что твои глаза, и улыбка та, что земли роднее,
Я не смею Слова-то ей сказать, и смотреть ей вслед я едва посмею.
И она уйдёт, не набрав воды, а со мной останутся лишь синицы,
Моего дурмана тягучий дым будет три седмицы над крышей виться.

И к избе тропа порастет травой, зверь украдкой выйдет к лесной опушке,
И в ночи послышится волчий вой, замолчит испуганная кукушка.

Скажет Слово девочка - и огонь побежит по комнатам рыжей медью.
«Ты же знаешь, милый, что ты весь мой?»
Зацветёт дурман над могилой ведьмы.