На рассвете

Моя седина — не знак чистоты,
Время нещадно, иному не верь ты:
Страх на висках словно иней застыл
От ледяного дыхания смерти.

Морщины мои — не складки младенца,
Которого мать нежностью кормит:
Это — зарубки, мне некуда деться
От прожитых лет, как лодке от шторма.

Если я к уху ладонь приложу,
Я не внимаю тайнам вселенной:
Просто, как камень, глухим ухожу
Я в иной мир, тем вдохновенный.

Если склонившись к земле я иду,
Я не ищу вдруг упавшую нитку:
Просто устал я, но вскоре найду
Я где-то покой с последней попыткой.

Если трясутся уж руки мои,
Это не значит, что скареден я:
Есть слуги у смерти — это они
Всё отберут, даже жизнь, у меня.

Я не потому одеваюсь легко,
Что я богатырь иль какой-то невежда:
Стала, подобно грузу веков,
Мне тяжкой ношей любая одежда.

Ты молод, я стар и страшен, увы,
Рожа моя словно ветхая маска.
Ты молод, но телом, взятым взаймы,
Долго ли, мальчик, сможешь ты хвастать?

Когда бормочу я бессвязную чушь,
Это не странный секретный язык:
Это в речах я стал неуклюж...
Впрочем, болтать я пустое привык.

Брызжет слюна, когда я говорю,
Но не ритуал окропления это:
Я очень боюсь, что завтра к утру
Иссякнут слова — беда для поэта.

Моя седина — не знак чистоты,
Время нещадно, иному не верь ты;
Исповедь эту мне уж прости
И как бы со мной помечтай на рассвете.