Снится мне деревня

               В большом деревянном  доме на Пинежке Сашка  провёл первые пять лет своей жизни.  По переду дома было шесть больших окон,  которые весело смотрели на две высокие лиственницы, стоявшие  рядышком, как две закадычные подружки. В дом вело высокое, в шесть ступенек, крыльцо с перилами, где часто собиралось их семейство, поджидая отца с работы. Отец, вернувшись, всегда усаживал самого маленького к себе на колени, и отдыхал. Рядом с домом был огород, обнесённый ивовым частоколом, чтобы куры не могли пробраться на грядки, а коровы и овцы не потравили посаженные  овощи. Морковь и репка да ещё зеленые перья лука с огорода были для деревенских ребятишек  настоящим лакомством!
               Удивительно, но Сашка  помнит многое из того, что происходило в их семье, пока они жили в этой маленькой деревушке. Став взрослым, Сашка частенько делился своими воспоминаниями о любимой Пинежке с родителями, а те удивлялись, ведь Сашка был совсем маленький, но им приходилось верить, так как всё, что он рассказывал, они помнили сами, и всё это действительно происходило на Пинежке.
               Помнит Сашка большую икону с тёмным ликом какого-то святого, которая всегда стояла на божнице в красном  углу избы над  обеденным столом. Трижды в день стол собирал на трапезу их большую семью. Вдоль двух стен стол огибала лавка, выкрашенная в коричневый цвет. Зимними вечерами отец часто сидел на этой лавке и при свете керосиновой лампы (электричества  в деревне не было) то плёл корзины из сосновой лучины, то вязал сети, то подшивал валенки, которые зачастую переходили от старшего ребёнка к младшему, а потому требовали починки.
               После того, как деревня в семидесятые годы совсем опустела, заезжие молодчики  взламывали двери, ломали стекла в поисках старинных икон и прочих антикварных вещей, которых в ту пору было в достатке в каждом деревенском доме.  Украли и  большую икону из их дома…
               У входа в избу, наискосок от стола,  прочно обосновалась большая  русская печь с полатями и полукруглыми  печурками-полочками, в которых зимой всегда сушилось множество пар   шерстяных рукавиц и носков их  многочисленной семьи.
               Помнит Сашка расписанные узорами шкафчики, которые были одновременно стеной, отделявшей избу от кухни-шомуши. Узоры уже потемнели, но всё равно оставались красивыми, словно сказочные картинки  с загадочными птицами и  причудливыми цветами. Шкафчик, где хранились какие-нибудь деревенские яства наподобие сушки, калачиков, простеньких карамелек, всегда закрывался на ключ, от завтрака до обеда и от обеда до ужина ни о каких полдниках и не думали. Вернее, может и думали, но их просто не было, поэтому, когда садились за стол, было только слышно, как стучат ложки об эмалированное блюдо (ели из общей тарелки), и никто никогда не говаривал, что не хочет есть. Аппетит у всех был отменный.  А тот, кто зазевается, может и голодным выйти из-за стола…
              В горнице, у среднего окна, стоял большой сундук,  в углу – деревянная родительская кровать. Кровать в доме была одна,  и Сашка не помнит, а где же спал он, где же спали его братья и сёстры?  Летом, понятное дело, на полу, на постелях, набитых душистым сеном, а вот зимой?  Наверное, как и для  всех деревенских ребятишек, полати были самым тёплым и излюбленным местом для сна, а вот  самый маленький ребёнок, это был Женя, Сашкин братик, качался и спал в деревянной зыбке, подвешенной на длинном шесте в горнице. Сашка помнит, как качал зыбку, успокаивая плачущего брата, хотя сам едва доставал до  кромки  её бортиков.
               Врезался в Сашкину память такой интересный эпизод:  холодным зимним вечером отец  плетёт корзину, Сашка  рядом на полу возится-играет  со стружками, лучинками. Вдруг грохот: в оконный переплёт с уличной стороны с диким ором  вцепляется  их кошка, видимо, спасаясь от какого-то зверя. Отец быстренько хватает ружье и выскакивает на крыльцо. Гремит выстрел! Как оказалось, в воздух. Во дворе никого уже не было, а перепуганная кошка, только отец, возвращаясь, открыл дверь,  впереди его опрометью бросается в избу. На радость Сашки, цела и невредима. Утром, на свету, Сашка увидел множество волчьих следов, оставленных хищником на снегу возле их дома. Волки в ту  суровую зиму  часто наведывались в деревню, иногда утаскивая собак, а то и овец прямо из хлевов  крестьянских подворий.
               Отец у Сашки, Григорий Иванович, был  заядлым рыбаком  и не менее заядлым охотником. Зверя в лесу  было немало, и добычей отца оказывались  зайцы, лисы, рябчики. Однажды  метким выстрелом   отец  уложил  лося, и семья долго питалась этим тёмным, но вкусным мясом, потушённым с картошкой в русской печи. А ещё Сашка помнит, как, выглянув из окна, он увидел множество брошенных отцом на снег рыжих лисьих тушек, штук сорок-пятьдесят, не меньше. Яркое, огненное зарево  на белоснежном покрывале!  В тот год лис развелось  великое множество, и они постоянно хозяйничали в деревенских дворах, унося кур. А в тот раз  сильно не повезло рыжим плутовкам…
                Шкуры отец сдавал в заготконтору, получая за это деньги, что было ощутимой прибавкой к их скромному семейному кошельку.
Врезался в детскую Сашкину память такой случай:  вернулся отец из города, где сдавал пушнину, и вывалил из рюкзака на большой обеденный стол целую гору пряников да сушек вперемешку с конфетами. А Сашке привёз синий вельветовый костюмчик. Сашка  был так рад этому  подарку (не всё же носить обноски старшего брата), что, не обращая внимания на сладости, бросился в горницу примерять его. Костюм оказался на вырост,  рукава полностью закрыли ладошки,  брюки  пришлось подвернуть  несколько раз, но всё равно это был совершенно новый, из магазина, костюм, с бумажной бирочкой на нитке, купленный именно ему, Сашке. Как же он был счастлив!  И с какой радостью  Сашка носил этот костюм,  берёг его и  ходил в нём  в детский сад, когда семья уже переехала из деревни в Шенкурск.