Едва ли помнит это тело как полыхало и горело...

Едва ли помнит это тело,
Как полыхало и горело,
Но видит все лукавый Бог:
Я рвал на части каждый вздох,
Чтобы навеки насладиться
Чем мне пожертвует девица.
Блажен, кто верует, и вот
Я, надорвав кровавый рот,
В экстазе раздробив колени,
Не зная сна, не помня лени,
Пав на намоленный ковер,
Себя пред Богом распростер.
А что же Он, коль спросишь ты.
Ни звука - эхо пустоты.
Оно звучит ехидным взглядом.
Ах, был бы Ты со мною рядом
И наблюдал бы свысока.
Верна была моя рука,
И чресла верно мне служили,
А, может, зажили б да жили,
И вовсе не писал бы я,
Иссиня пьяная свинья.
Да только верите ли, братья?
Еще на разучился врать я.
Его истерзанный алтарь
Не сомневайтесь, как и встарь,
Скучает по бараньей крови,
А, впрочем, вам оно не внове:
Пора бы душу заложить -
А там, глядишь, и лучше жить,
И горше ворогу. А к черту,
Встречайте пятую когорту!
Ей имя будет - легион,
А во главе восстанет Он.
В чем соль? От Дьявола до Бога
Лежит, друзья, одна дорога.
По ней и я ходил не раз.
А кто я? Я один из вас.
И мне мечтается поныне:
Вот, будто я Христос в пустыне,
И где-то глубоко внутри
Мне, как сегодня, тридцать три.
А я хотел бы мыслить проще
Без всякой Гефсиманской рощи,
Без всякой чаши и креста
Замкнуть кровавые уста.
Пуста на выверку Вальгалла,
В Раю, однако, места мало.
В Аду и так меня Отец
Ждет не дождется под конец.
Так что же я? Чем хуже Данте?
Вперед да в пекло, adelante!
И три шестерки снова в цель,
И холодна моя постель,
И снова в ночь спешит дорога,
Одна, от Дьвола до Бога,
А, может, и наоборот,
Смотря куда она свернет.
Едва ли помнит это тело,
Как полыхало и горело.