Дальневосточное

1.
На негнущихся, слабых, отчаянно не моих,
Ни себе не веря, ни — японскому даже — богу,
Я иду к тебе. Здравый смысл в голове затих,
С самурайским лицом сочиняет предсмертное хокку.

Тоньше ветки, бледней лепестка на сакуровом цвету,
Я иду мелким шагом, туман пеленой завис.
У меня к тебе — миллион перелётных бумажных птиц,
Ураганный ветер и гул в груди, как в большом аэропорту.

За моей спиной вспыхнет мир чередой огней, —
Я лечу, не зная, куда меня понесёт.
Перепад высот и ещё перепад высот —
Левитация и турбулентность меня сильней —

Заложило уши. В глазах расплылись круги.

2.
Без тебя мне камнем лежать на крутом берегу реки,
Тёмно-серым, тяжёлым, холодным и неживым,
Там, где я соревнуюсь в искусстве с японским городовым —
Это лучший игрок в японские городки,

Не проигрывавший ни кона (не везёт в игре — повезёт в любви)…

3.
Я лечу… Где-то там, подо мной, мы сидим на склоне…
…Только ты поймай меня, как-нибудь излови,
Изловчись в штормовом циклоне —

В истеричном, надрывно, дико кричащем, мрачном.

4.
…Мой соперник собран и деловит.
Губы сжаты, он сам почти ледяной на вид
И почти прозрачный.

Он бы рад проиграть за любовь, сотню шил сменять на такое мыло.
…Тонкорукие, словно сакуры, гейши смотрели сквозь,
Их шелка и холодные пальцы касались вскользь,
Но в игре везло. Возвращался февраль, штормило.

5.
…А ладони лёд, и шторм на меня идёт,
Мой последний всхлип, самый жуткий и злой полёт,
Снег огромный, сырыми клочками летит, не тает.

6.
И на зимнем холоде съёживается ртуть,
Стынет в жилах кровь, замерзает язык во рту,
И о чём и как говорить с тобой, я сама не знаю.
И сказать уже невозможно — ни нет, ни да.
И стою, затаив дыханье, прозрачней льда,
И ты смотришь сквозь. И, наверное, видишь, как я летаю,

Как дрожат замерзающей сакуры лепестки,
Как ложится снег на камень береговой…

7.
И какое хокку напишет городовой,
Проигравший мне всё в японские городки.