Антонио Гонсалвес Диас. I-Juca-Pirama

I

Среди охоты меж прохладными листами
Дерев, окутанных красивыми цветами,
Виднеются крыши нации гордой;
И, духом сильные, индейские сыны,
Которые являются грозой любой войны,
В леса бескрайние идут своей когортой.

Они громки, суровы, жаждут славы,
Уже победу в столкновениях кровавых
Они поют. Разносится глас храброго певца:
Отвага — воинов Тимбирас главная черта!
Их имена летят везде из уст в уста
Свидетельством врагов ужасного конца!

Соседние племёна, что без гордости и чести,
Оружие бросают в реку, позабыв о мести,
От маракасов* их вдыхая ароматный фимиам.
Здесь войны разжигают сильные, куда ни глянь.
Все ради мира жаждут предоставить дань
Суровым воинам, как жертву злым богам.

По центру табы* распростёрся большой сад.
Там воинский совет, там судьбы пленников решат
В господствующем племени и в племени рабов:
Сидят здесь старики, чьи в прошлом уж сраженья,
И юноши взволнованные, чтущие увеселенья.
Несчастному индейцу возражают, не жалея слов.

Кто он? Какого племени и из какого рода?
Простое имя, сам он из далёкого народа,
Который, верно, славен благородностью своей;
Так в Греции внимает раб-островитянин,
Когда с ним говорит презренный мусульманин.
А профиль его — профиль лучших из мужей.

Он на войне стал пленником. В этом сраженье
Попал в руки Тимбирас. И теперь внутри селенья
Разрушилась та крыша, что была ему темницей.
И были призваны сюда окрестные племёна,
Которых отличала осторожность прирождённа —
Обязанностей важных ждёт их вереница.

Порублены в костёр стволы пород древесных,
Натянута веревка из эмбиры* легковесна,
Оружие покрыто было перьями красиво.
Деревни этой люди собрались. И что же?
Среди толпы раскинулось Тимбиры ложе,
Оттенков разных раскрывающее переливы.

И женщины, своею красотой похожие на Леду*,
Привыкшие к обряду варваров, хотят к обеду
Добить индейца пленного, которого к ним занесло,
И съесть его, пред тем конечности покрасить не забыв
И чресла* его перьями разнообразными прикрыв,
Красивым головным убором затенив его чело.

II.

В сосудах, сделанных из светлой глины,
Напиток кауим* кипит;
Кубки наполнились, и удовольствие в разгаре,
Праздник царит.

А узник, смерти чьей все жаждут,
Рядом сидит,
А узник этот солнца на закате
Уж не узрит!

Суровая верёвка, что опутывает шею,
Ему покажет другой мир.
И жизнь его печальная закончится быстрее,
Чем этот пир!

Однако же глаза его отважные не плачут,
Они сухие;
Немые губы сомкнуты и жалобу не изрекут,
Молча почия.

Но муки скрыть его лицо не может,
На нём морщины.
И лживое спокойствие неправду говорит
На лбу мужчины!

В чём дело, воин? Что за страх тебя сразил
В шаге ужасном?
Таба, в которой ты родился, знает твою честь,
Жил не напрасно.

Жил не напрасно, и за горизонтом Анд
Воскреснет сила
Того, кто страхам противостоял пред тем как смерть
Его скосила.

Трава ползучая пред солнцем и дождём,
Увяв, висит:
И только ствол, который обдувают ветви,
Луч озарит!

Что это было? Бог Тупа велел ему упасть,
Тому, кто жил;
Уже охотника, что смелого поверженным узрел,
Конец сразил!

Чего боишься, воин? Ведь за горизонтом Анд
Воскреснет сила
Того, кто страхам противостоял пред тем как смерть
Его скосила.


III.

В большом кругу из воинов суровых
На праздник с радостью идёт к Тимбирас
Тот, для кого пожертвовать собою — честь.
Волнами канитар* качается на лбу,
На поясе колышется повязка — эндуапе*,
В правой руке иверапеме* у него.
Гордый и сильный. При малейшем шаге
Всё ожерелье из слоновой кости, знак почёта,
На шее его так трепещет и звенит,
Будто под заклинаньем неизвестным.
И души многие прославленных индейцев
О побеждённых воинах-тупи здесь плачут,
О славе под гербом зверей свирепых.

Тимбира говорит пленённому индейцу:
«За то, что слаб, без племени и без семьи,
За то, что с дерзостью проник в наши леса,
От сильного руки умрёшь ты смертью»

Пошёл несчастный в сторону другую,
От шеи к поясу его спускалась муссурана*.
«Скажи нам, кто ты, и какие славные дела твои.
Если тебе угодно, защищайся». Начинает
Индеец говорить, окрестности окинув взглядом,
И его голос грустный всем волнует душу.


IV.

К своей песни смерти
Сейчас я приступил.
Сын тех диких джунглей,
В них проводил я дни.
Происхожу я, воины,
Из племени Тупи.

Племени, что процветает,
Странствовать что продолжает
За судьбой своей ступает.
Родился, рос достойным я:
Сильным и смелым — мне поверьте;
Сын Севера, мы северные дети.
Пою я свою песню смерти,
Услышьте меня, воины.

Я видел уже те жестокие бои,
Которые в племёнах старых шли,
И трудности суровые в те дни
Войны я, право, испытал.
Порой обманутым бывать
Мне приходилось. Ощущать
Свист ветра, дующего вспять,
Быстро летящего я обожал.

По дальним землям и местам
Гулял. На войнах я суровых там
Сражался. По холмам высоким
Бродил презренных Аймара*;
Видел бои меж храбрыми мужами
И видел сильных я рабами!
На чужаков с обутыми ногами,
Довольно странных, я взирал.

Видел сожжённые поля,
Видел поломанные луки я,
Бедных шаманов в тех краях,
Без маракасов ставших тенью;
Певцов узрел я сладкогласных
И верных слуг сеньоров разных,
Этих предателей злосчастных:
Они сулили мир нам и почтенье.

И под ударом этого врага
Последний друг без очага
Остался мой. Земля та дорога
Была. Но он сейчас вдали.
Ушёл тогда он безмятежен
И был лицом спокоен, сдержан,
И этим горем не повержен,
Хотя страданья сердце жгли.

А здесь остался мой отец,
Старый и сломленный вконец,
Измученный страданием слепец!
Он опирался, помню, на меня:
Сюда мы с ним вдвоём, бедняги,
Дорогой, трудной в каждом шаге,
Сквозь тернии, исполнены отваги,
Пришли по завершенье того дня!

Мой отец уж слаб и стар,
Мук он много испытал,
Он голод и страданье знал,
Хотел бы только умереть!
Я, больше с ним не споря,
В леса ходить стал вскоре
Со стрелами. Ведь в горе
Хочу помочь, а не сидеть!

И так, хоть шёл я с миром,
Стал пленником Тимбиры —
Воина, что ожидает пира,
С кем встречу не предугадал.
Жестоко беспокоюсь о моём
Отце и слабом, и слепом,
К нему я мыслями влеком.
Я всё как есть сейчас сказал!

Я помню, как его сопровождал
Во мраке ночи. Он страдал…
И радость лишь одна моя —
Что Бог ему тогда позволил:
Опереться на меня в той боли,
Силу иметь со мной поболе,
И отдохнуть со мной на воле;
Что у него есть сын. Есть я.

И старику несчастному, бедняге,
Чьи перья стёрлись, почти наги,
Слепому, от могилы в одном шаге,
Что остаётся? Только умереть.
Сейчас я вам описываю суть
Того, как проходил мой путь,
И вовсе не пытаюсь обмануть.
Позвольте жить, отца смотреть!

Я не презренный, не ленивый,
Я смелый, храбрый, полон силы,
Буду рабом вам терпеливым,
Вы мою помощь будете иметь.
И, воины, не покраснел сейчас
От слёз, что катятся из глаз.
Я плачу в окруженье вас,
Зная, что осуждён на смерть.


V.

«Освободи его!» — вождь молвил. Все изумлены,
И шёпот воинов, что не расслышали, наверно.
Разве вождь может дать такой приказ?
Но во второй раз крикнул вождь уж громче.
Ослабли узы и опущена верёвка из эмбиры:
Тимбирас отпустили на свободу чужака.

«Тимбира, — говорит индеец пленный,
Освободившись от державших его уз. —
Ты — славный воин и великий вождь,
Ты так растроган, потрясён моей бедой,
Хоть не страдаешь, взгляд бросая на природу
Глазами, что не могут видеть свет.
О смерти сына отец плачет истощённый,
Только по голосу способный узнавать его.
— Теперь свободен, уходи.
— Но я вернусь.
— Напрасно.
— Да, я вернусь, когда умрёт отец.
— Не возвращайся!
Я очень рад, если жив тот, кто не увидит,
Как плачет его сын. Свободен, уходи!
— Случайно ты подумал, что я испугался,
И что боюсь я умереть!
— Теперь свободен, уходи!
— Сейчас я не уйду. Хочу я доказать тебе,
Что сын Тупи живёт достойно, с честью.
И лучше будет с честью побеждён,
Чем избежит сей смерти он с позором.

— Солгал ты, что Тупи не плачут никогда,
А сам заплакал!.. Уходи, мы не хотим
Презренной плотью сей ослабить сильных.

Тупи остановился, задыхаясь от волненья,
Стучало сердце учащённо у него в груди.
Потом по покрасневшему лицу индейца
Сбежали быстро ледяные капли пота:
Возможно, мысль внезапная напала на него.
Нет, нет!.. В мрачной фантазии, в воображенье
Он сожаление, страдание в то время ощущал,
Представив старого и умирающего своего отца,
Слыша, как тот кричит ему: «Неблагодарный!».
Согнувши шею, мрачный и похолодевший,
Как призрак человека, он вошёл в свой лес!


VI.

— Сын мой, где ты?
— Я здесь, отец.
Принёс тебе еды, возьми её,
Восстановить чтобы утраченные силы.
Нам надо уходить!
— Ты очень припозднился!
Ведь солнце не взошло, когда ты уходил,
Почти не чувствую твоей поддержки!
— Да, я бродил бесцельно, не спеша,
И заблудился в сих лесах непроходимых;
Потом нашёл дорогу и к тебе вернулся;
Время идёт, и нам желательно немедленно уйти!
— Но что за беды новые
Заставят пострадать нас? Что за скорби,
И от какой судьбы Тупа нас защищает?
— Минула нас стрела несчастья,
Я не для нового удара отступил,
Мы невредимы и остались живы.
— Но ведь ты дрожишь!
— Я с нетерпеньем жду охоты…
— О, сын мой дорогой!
Что-то неясное ты говоришь мне здесь,
Я сердцем понял; то — благая ложь.
Конечно, ведь ты никогда не лжёшь!
Не знаешь страха, а теперь боишься?
Вижу и знаю: бог Тупа, который нас карает,
Не дал нам, к сожаленью, новых сил.
Уходим!.. —
И дрожащей неуверенной рукой
Во тьме на ощупь ищет сына
В ночи этой зловещей, страшной,
И чувствует он едкий запах свежей краски.
Мысль роковая вдруг пришла ему на ум…
Он руки сына быстро щупает замёрзшие
И ощущает мягкость повреждённых перьев.
Дрожит и говорит ему: «Беги обратно!»
Отец руками ощущает твёрдый череп,
Который украшения природного лишён!
И отступает огорчённо, робко, закрывая
Глаза, точно ударом молнии сражённый.
— Ещё боишься грустного ты старика…
Увидеть это для меня не более жестоко,
Чем сердцем понимать, что сделал ты.
Когда-то раньше мог я на тебя смотреть,
Но правду и сейчас сумел узнать, понять.
И для меня она чудовищно нещадна…
Как же ужасно, что с позором сын сбежал!
Я будто тебя видел, будто находился там сейчас,
И каждое мгновение могу представить.
Прошлая боль, мысли о будущем несчастном
И настоящее слились для старика в одно,
Почувствовал он горечь в своём сердце,
Лишь смерть после такого ждёт его!

— Тебя там взяли в плен?
— Ты сам сказал.
— Индейцы?
— Да.
— Какого они племени?
— Тимбирас.
— И муссурана погребенье прервала?
Обманом этим ты разрушил нашу силу.
— Я ничего не сделал… здесь же я.
— Не сделал ничего!

И оба замолчали;
Спустя мгновение старик продолжил:
— Ты смелый ведь, я знаю; признавайся,
Что сделал верно всё, иначе б не был жив.
— Я ничего не сделал, они лишь узнали,
Что у меня есть ты, живущий только мною…
— Ну а потом?..
— И вот я здесь.
— Где пребывает это племя?
— Там, где заходит солнце.
— Далеко?
— Не очень.
— Ты прав, уходим.
— Куда хочешь ты пойти?
— Пойдём в случайном направленье.


VII.

«Ради несчастного его отца,
Который близок уже к смерти,
Вы, воины, прошу, даруйте
Жизнь сему пленнику.
Для вас то будет честь,
Для вас то будет просто.
Не видел, чтобы поступали
Так мы, Тупи. Надеюсь,
Что будете вы нас добрее.

Я побеждённым не бывал
Ни в боевых сражениях,
Ни в деле благородном;
Пришёл я, чтоб отдать вам сына,
Теперь вовеки он ваш пленник,
Пускай по-вашему и будет.
Велите разжигать огонь,
Оружие у жертвы заберите,
И муссурану принесите:
Во всём исполните обряд!
И до тех пор, пока я жив,
Уверен, что найду средь вас
Того, кто явит благородство,
И кто мои шаги направит,
Окинув взглядом мою грудь,
Которая вся шрамами покрыта.
И сына моего он заберёт сейчас,
Позволив этим мне гордиться!»

Только вождь Тимбирас,
Нахмурив мрачно свои брови,
Старому воину Тупи
Ответил очень гневным тоном:

— Не сделаю так никогда:
Твой сын труслив и слаб!
Тем обесценил бы триумф
Я многих воинов своих,
Пролив неблагородну кровь —
Ведь он заплакал здесь трусливо;
Мы, сильное Тимбирас племя,
Только героя съесть готовы.

И старый воин племени Тупи
Гортанным голосом своим глухим
Так начал, обращаясь к сыну,
Речь, что подобна рёву тигра,
В котором ярость закипает!


VIII.


«Ты плакал в преддверии смерти?
В присутствии чужих ты плакал?
Знай, сильным не нужны такие дети;
Ты мне не сын! И прочь тебе пора!
Но можешь, проклятый потомок
Ты племени отважных, благородных,
Молить иноплеменников голодных,
Добычей стать презренных Аймара!

Можешь, изгнанник, одиноко по земле
Ты без опоры и без родины бродить,
И, избежав достойной смерти на войне,
И, отказавшись от людей миролюбивых,
Быть у народа призраком проклятым;
Любви у женщин ты вовеки не найдёшь,
А те друзья, которых, может, обретёшь,
Будут душой непостоянны, лживы!

Ты не познаешь сладость солнечного дня
И красками зари не насладишься.
А ночью, о покое лишь мечту храня,
Не отдохнешь ты ни во сне, ни наяву.
Ты не найдёшь ни камня, ни бревна
Под солнцем, ливнем и ветрами.
Страдая в муках, ты под небесами
Не сможешь преклонить свою главу.

Если пройти захочешь по траве,
Луга завянут и цветы поникнут.
А ручеёк, что направляется к тебе,
В душе пробудит ярость и мученье.
Кристальны воды сразу превратятся,
Коснувшись губ, что шепчут: «Пей!»,
В ручей из отвратительных червей —
И с ужасом сбежишь ты в то мгновенье!

Небо горящее нагонит страха,
Оно наказывает грешников своих.
И океаном опороченного праха
Станет земля трусливому Тупи!
Страдать тебе от голода и жажды,
Не будут боги говорить во снах
С тобой. И призраки впотьмах
Пойдут за трусом, кто есть ты.

Друг без печали, без благоговенья
Забальзамирует останки на земле
Твои. В сосуд положит на забвенье
Лук, стрелы и такапе* к ледяной ступне.
Будь проклят, одинок на сей земле,
Ведь ты, увы, настолько низко пал,
Что перед смертью слёзы проливал.
Презренный трус, не сын ты мне!»


IX

Закончив речь, старик несчастный,
Которому Тупа дал эту боль,
Всю жизнь оставил за собой.
Ушёл он на ногах дрожащих,
С холодными руками в ночь.
И вдруг военный клич услышав,
Старик остановился. Он узнал
Крик сына! То был крик войны,
В былое время слышал много раз
Его. Да, стоил сей момент того,
Истёртых перьев и страданий,
Что его сердце бедное терзали
Отца и воина: да, этого хватило!
Он, тот, кто столько боли испытал,
Так был сражён в это мгновенье!
Залился он обильными слезами,
Измученное сердце силу обрело.

Таба шумит, и слышен звук ударов,
Проклятья с криками отчаянно звучат.
Та разъярённая и дикая толпа
Ошеломлённо в хаосе кружится,
И всё сильнее и сильнее ярость,
Бушует битвы громкий рёв.
Крики индейцев и предсмертный
Хрип несутся далеко за горы,
Распространяются подобно урагану.
О, сколько разъярённого народа
Против живой скалы идёт сражаться!

Это был он, Тупи. Несправедливо,
Что слава племени Тупи — имя и честь
Держались храбрыми делами столько лет,
И в один миг герб сильный сокрушился,
Разрушившись одним лишь шагом.

— Довольно! — воззывает вождь Тимбирас, —
О славный воин, ты достаточно сражался.
Для жертвы наделён ты должной силой.

Остановился воин, кинулся в объятья
Он к старику-отцу, и тот прижал его к груди,
Воскликнув со слезами радости:
«Да, это мой любимый сын! Да, это ты!
Я думаю, что ты всегда таким был,
Пускай бегут свободно твои слёзы,
Ведь эти слёзы — не бесчестье».


X.

Старый Тимбира, славою покрытый,
Хранит ту память среди них. И не забыты
Ни юный воин, ни отец его — старик-Тупи!
И если кто-то сомневался в сих речах,
Старый Тимбира очень мудро отвечал:
«Я видел, юноши, как тот индеец поступил!

Я видел благородство на большом дворе,
Пел пленник при пылающем костре,
Его песнь смерти никогда я не забуду:
Он смелым был, он плакал без позора.
Мне кажется, его я вижу своим взором
Сейчас перед собою. То подобно чуду.

Я говорил себе: что за бесславие раба!
Нет, он был храбрым! Чего стоила борьба!
Не видел, чтобы кто-то так же смело поступил!
Поверьте, я под впечатленьем и сейчас.
Скажите, кто так плакал бы из нас
И мужество имел, подобное тому Тупи!»

Старый Тимбира, славою покрытый,
Хранит ту память среди них. И не забыты
Ни юный воин, ни отец его — старик-Тупи!
И если кто-то сомневался в сих речах,
Старый Тимбира очень мудро отвечал:
«Я видел, юноши, как тот индеец поступил!





                Примечания



I-Juca-Pirama - на языке индейцев племени Тупи "Тот, кто достоин быть убитым".

1) Маракас – ударный музыкальный инструмент индейцев.

2) Таба – индейское поселение.

3) Эмбира – бразильское дерево, из которого делают верёвки.

4) Леда – в древнегреческой мифологии дочь царя Фестия и Евритемиды, жена царя Спарты Тиндарея. Славилась своей красотой.

5) Чресла – бёдра, поясница.

6) Кауим – слабоалкогольный напиток бразильских индейцев. Изготавливался из маниоки – тропического растения с клубнями, похожими на картофель.

7) Канитар – торжественный индейский головной убор из перьев.

8) Эндуапе – набедренная повязка из перьев.

9) Иверапеме – церемониальное оружие, которым некоторые коренные народы убивали военнопленных.

10) Муссурана – неядовитая змея, обитающая в тропических лесах.

11) Аймара – индейский народ, живущий в Андах, на западе Южной Америки.

12) Такапе – индейское оружие, похожее на дубинку.