3. Не обжечься бы

*соавтор: Октябрь
Философ только вышел с Изнанки. Нынче она была немилостива к нему. Хуже тюремного лазарета могло быть только сожжение заживо. Старое тряпье, разбитые фонари и полная антисанитария. Сам парень был не таким уж ярым аккуратистом, но это было слишком. Могла же сюда зайти самая захудалая уборщица, медсестра в конце концов? Вон человек как в углу мается, того и гляди, откинется. Философ собрался с духом и растворился в воздухе, перетекая туманом по больничной палате. Поддел белесыми пальцами решетку, вот-вот и отогнется. Осторожно снял, поставил на пол, открыл раму. С громким хлопком раскрылись створки: одна, другая.. Изможденные люди, потревоженные притоком свежего воздуха, стали просыпаться. Как был, бестелесным, но вполне осязаемым, туман покинул это место.
     Философ привалился к стенке. На восстановление уйдёт дня два, но затем сколько дел можно наворотить! Дом напьется вдоволь его энергии..Стоп. Парень прислушался. Вдали разгоралась заря..зарево..огонь? Он полыхал в одном из коридоров, куда как раз направлялся парень. Так, с этим все ясно.
Он вдохнул полной грудью, оседая в пространстве жидким азотом, обволакивая пламя, перекрывая кислород всеми возможными путями. Огонь продолжал гореть. Воздух стал сгущаться, превращаясь в небольшой смерч, исполняя древний шаманский танец поклонения и укрощения одновременно. Силы были неравны и быстро заканчивались. Воздух снова поплыл и обратился парнем, который, запрокинув голову, сумасшедше хохотал.
     Рядом стоял нахмуренный Габриэль. Философ вытирал слёзы.
- Силён, однако, хах, да где ты так научился? Он выставил руки вперёд и спохватившись, убрал их под мышки, скрывая обожженные кисти, и под суровым взглядом продолжил: - Что бы ни случилось, я пойму тебя, но неужели ты? Как ты вообще? Кем бы ни был твой соперник, он здорово отличился.
- Девчонка... - как обезумевший повторял архангел. - Девчонка!

Философ посерьезнел: - Если что, не вини себя. Каждый человек, давший нам право на какой-то поступок, либо спровоцировал нас, либо позволил этому случиться.
Она сделала что-то лишнее? Ты бы не ударил девушку.
- И даже не думай об этом, сделанного не воротишь.
- Или воротишь?- Философ изобразил задумчивость и хитро посмотрел на состайника.
- Я просто бил. Спросонок не видел кого... - Габриэль сполз на пол по стене. Это было то самое, когда его ранили собственные крылья и раны эти заживали долго. Философа он почти не слушал. Он слышал только себя, и разъедающее чувство вины.
- Тогда я не думаю, что она не поняла этого, многие на пробуждении сами не свои. Я во сне навалять могу. Главное, вам притереться. Как в геометрии: у рядом стоящих квадратов углы сглаживаются. Выслуживаться ни к чему, а вот показать ровное отношение к ней - почему нет? Просто дай понять, что ты не сердишься,- попытался успокоить его Философ.
- И даже не выдала ни перед Райдо, ни перед Акулой... - бурчал Габриэль больше себе, только подпитывая чувство вины. - Коробка со шкафа упала...

Философ с преувеличенным вниманием уставился на свои кеды. Смотреть там толком было не на что, и вздохнув, он заговорил:
 - Слушай, вот ты сейчас закапываешь себя глубже и глубже, разве ты сделаешь кому-нибудь легче? Как мы тебя оттуда вытащим? Прими эту ситуацию как есть и живи дальше. В случае чего я скажу, что ты адресатом ошибся.
Такое убеждение было очень кстати, с учётом любви Габриэля к душевным самоистязаниям.
- Один человек подарил царю Соломону кольцо, на котором была надпись: "Все пройдёт". Царь носил его и никогда не снимал, успокаивая себя сим девизом. Но однажды и у него, спокойного из спокойных, мудрейшего из мудрейших, нервы перегорели.
Он был в ярости и, срывая с себя кольцо, увидел другую надпись: " И ЭТО пройдёт",- назидательно поднял палец вверх Философ. - Давай, выдыхай и снова надевай своё кольцо всевластия. Разве ты не хотел бы сам управлять своими эмоциями? - парень помолчал немного и продолжил. - И, кстати, дыхательная гимнастика тебе бы не помешала. Или йога. И ледяной душ.
Правда, ты бы сменил цвет, но не так быстро, как я, - усмехнулся брюнет.

Пламя с крыльев постепенно угасало, но сам архангел выглядел довольно отстранённым.
-Ну знаешь, - возмутился Философ.- Я тут для него..а он..Нет, ну вы видели?-обратился парень к каким-то неведомым "им", будто желая воззвать к справедливости. - Что же ты? ..Вот подлечимся и ещё подеремся, может, тогда тебе станет легче, - убито заключил он.

- Если мне и придется драться с тобой - то только в кошмаре... - вздохнул Габриэль, опираясь на стену.
 Философ потыкал согнутым пальцем в плечо архангела, но не дождавшись ответной реакции, ткнул его в ногу, в спину, в шею, в живот, каждый раз не забывая имитировать звук сломанных пальцев.
Со стороны это смотрелось абсолютно дико. Как будто маленький мальчик искал, где же выйдет воздух из проткнутого шарика. Воздух все не выходил.
Это было чем-то между щекоткой и требовательным "эй, ты!" у хулиганов, когда они желали нарваться на неприятности.
Философ ощутил себя "неврипитологом", который ждал, дернется ли коленка или пациент скорее жив, чем мертв.
По сему "пациенту" можно было сказать, что скорее жив, ибо уже не твёрдо стоял на ногах. Но добиваться от него какой либо реакции было бы нелепо. Он не стал бы реагировать, даже если бы его попытались убить.
Философ, крепко зажмурившись, потащил Габриэля в Шуховку. Перевязываться и кормиться нужно было незамедлительно, ведь Изнанка не только давала силы, но и отбирала. Да и руки должны были зажить. Философ усадил архангела на колченогий стул и дальше действовал на автомате. Охладить влажным носовым платком, дать парацетамол, как анальгетик и жаропонижающее одновременно, впихнуть чей-то остывший чай, наложить сухую повязку и довести до кровати. Философ не считал Габриэля слабым, просто надо было заняться тем, кто пострадал больше. Затем он обработал свои руки, наскоро перекусил и отправился снова на Изнанку. - Бывай, дружище! - было последним его напутствием.