Заводной

Его внесли на мраморное ложе,
Был крайний день, сакральные часы,
Уже готовы для него весы,
Чтоб взвесить всё и оценить дороже.

Чтоб оценить всю чернь и белизну,
Чтоб вынуть всё и положить на чаши,
Все тайны тела, и узнать, что краше,
Что воспевать, а что отдать слепцу.

И подошёл безумец святотатный –
Творенье звёзд и замысел богов,
Был осквернить и возлюбить готов,
Весь этот Мир, на мраморе распятый.

Перчатки, скальпель, маска на лице –
Вот ассистенты тело обнажили,
А на лице глаза уже застыли –
Лежал венец на мраморном столе.

Казалось, он совсем ещё живой,
И не свершится в мире святотатство,
Он – мирозданье, и готов взорваться,
Как заводной, готов на вечный бой.

И Мир восстал, впопятную пошёл,
Мертвец вздохнул – и рухнули законы,
Вне красоты, и вне людей основы,
Из запределья грозный зверь пришёл.

Открыв глаза, он странно посмотрел,
На острый скальпель и из масок лица,
Он знал уже, что этот мир не снится,
Что он опять во все глаза прозрел.

Он встал – холодный, обнажённый, сильный,
Взгляд ледяной, пронзающий живых,
Лишь взмах руки – и смёл с пути иных,
И прочь пошёл, для всех живых постылый.

Он был не вскрыт, ничем не осквернён,
Он стал игрок, и вышел из театра,
Готов сыграть пришельца многократно.
Был человек. Презренно обнажён.