Лестница, ведущая на чердак

Интересная штука память.
Способна неожиданно и во всех подробностях воспроизвести, казалось бы, напрочь забытый эпизод прожитой жизни. И так ярко и ощутимо, что ты как будто перенесен волшебным образом на некой машине времени в прошлое.
И нет сегодняшнего пространства, а есть то, что было когда-то, много лет назад. И все звуки, цвета и даже запахи – иные, тогдашние…
      Отчего-то вспомнилось детство – так живо…
Нас, детей, часто вывозили в деревню, на «свежий воздух».
В стареньком деревянном доме жила наша бабушка. Она тоже была старенькой и очень-очень доброй. Мы звали ее «баба Саня».
     В деревенском доме все было необычно – не так, как в городской квартире.
В углу стояла большая уютная печь, на которую мы с сестрой с удовольствием вскарабкивались по вечерам и, лежа на чем-то мягком, всем телом ощущая ее живое тепло, рассказывали друг другу разные истории.
     А какой вкусной была картошка, испеченная в печи!
Бабушка доставала чугунок специальным приспособлением, которое она называла просто и понятно – ухват. А ели мы эту картошку обязательно с растительным маслом, чтобы быстрее вырасти, как говорила бабушка.
     Или гречневая каша, упревшая, пышущая жаром, благоухающая неповторимым ароматом… Ее тоже полагалось есть с растительным маслом, посыпав сахарным песком.
     Туалет в доме был холодным. Он устрашающе зиял огромным круглым отверстием, на которое надо было аккуратно сесть, умудрившись не провалиться в бездну. Поэтому ночью ходить туда нам было категорически запрещено.
     Четко помню небольшое помещение в доме, которое все называли очень странно: чулан. Здесь было скопище вещей, каждая из которых представлялась нам, детям, бесценным сокровищем – невиданным доселе и диковинным….
Мое воображение было потрясено старым корабельным якорем, висевшим на проржавевшей цепи и пахнущим морем. По рассказам бабушки якорь был памятью о прадедушке, который слыл бывалым матросом. Там же висела и его наполовину истлевшая тельняшка.
А еще нравилось рассматривать и трогать старую шинель. Ее изрядно погрызла моль, и она пахла порохом. Это был запах войны.
     Но летом интереснее всего было на чердаке.
На чердак вела скрипучая лестница. Но скрипела она по-особому. Скрип каждой ступени соответствовал определенной ноте, и когда кто-либо поднимался наверх или спускался вниз, звучала неповторимая мелодия.
     Когда на чердак карабкалась бабушка, мелодия напоминала мотив известной тогда песни « Издалека долго течет река Волга», которую исполняла любимая бабушкой певица Людмила Зыкина.
     А если на чердак взлетала сестра, то ступеньки выстукивали задорный ритм «Летки-Енки».
     Иногда к нам на чердак по просьбе бабушки поднимался сосед дядя Ваня. Это был грузный мужчина лет пятидесяти. Он укладывал сено в мешки и переносил в сарай. Ступеньки под ним прогибались, держась из последних сил, и отвечали хором: «Эх, ухнем!»…
     На чердаке был рай.
Там сушилась на зиму трава для коз, которых у бабушки было уже три: коза Люська, козел Борька и маленький козленок Светлячок.
С той поры запах сена – мой любимейший аромат. И никакие «Эгоисты», «Английские хулиганы», «Боссы» и им подобные никогда не сравняются с ним по изысканности и естественности.
     Поздно вечером, когда бабушка засыпала, мы с сестрой поднимались по певучей лестнице в наш рай, укладывались на мягкое душистое сено и смотрели в окно на огромные яркие звезды.
   Звезды мигали. Они как-будто хотели вступить с нами в диалог. Большую Медведицу мы «вычислили» сразу. Семь звезд ее «ковша» светили прямо в проем небольшого продолговатого окошка. В полночь она стояла прямо над нашим домом.
     По поводу других созвездий между нами велись ожесточенные споры. Каждый доказывал свою версию. Но сон постепенно брал свое, споры становились все тише, и как-то незаметно мы засыпали.
     А просыпались всегда от ненавистного кукареканья. Деревенские петухи начинали свою перекличку с первыми брызгами рассвета.
Протерев заспанные глаза и растолкав сестру, я первый скатывался по скрипучей лестнице под бодрый марш «Смело мы в бой пойдем…» и зарывался с головой в свою постель. Следом трусила сестра. Ей, полусонной, ступеньки выпевали: «Спи, моя радость, усни…».
А когда просыпалась бабушка и заглядывала к нам в комнату, то всегда умилялась картине безмятежно-крепкого ребячьего сна…
     Давно нет бабушки. И того дома в деревне тоже нет. И у меня, и у сестры – внуки. А шалунья – память вновь и вновь выдает «кренделя», погружая в иной временной пласт.
Но я не в обиде на нее. Жизнь – это та же певучая лестница (для каждого – своя мелодия). Только ведет она не на чердак, а в бездонное, полное шелестов невидимых крыл, небо…
10 ноября 2019 г. Жуковский