Закат кроваво-красно багровел

В ночи костёр приветливо горел,
Дрова трещали, искрами сверкая.
И шаль цветную сбросив с юных плеч,
Под звёздным небом Лала танцевала.

Он с детства эту девочку любил,
Цыганочку с весёлыми глазами.
Ромашки полевые ей дарил,
Делился с ней красивыми мечтами.

И Лала не смеялась над мечтой,
Любовь, когда взаимна, окрыляет.
А Янко чернобровый, он такой...
На свете лучше просто не бывает.

Их свадьба очень шумною была,
Желали счастья, пели, танцевали.
Ещё не знали, что придёт война.
И до утра все весело гуляли.

Когда войска фашистские вошли,
Мужчины уходили в партизаны.
Но Янко с ними в лес не мог уйти,
Ведь на сносях была родная Лала.

Бог сына дал! Ах, счастье через край.
Соседка русская ей в родах помогала.
И, напевая колыбельную цыган,
Богданом, сына, Лала называла.

Под утро ей приснился страшный сон:
Она кружилась, косы отрезая,
И полыхал вокруг неё огонь,
Лицо и руки кровью заливая.

Проснулась Лала, в ужасе застыв.
Богдана сон травою напоила.
И в колыбель, средь зарослей рябин,
С щемящей болью сына положила.

Едва успела лечь она в кровать,
Как дверь с петель слетела под ударом.
На улицу их стали выгонять,
И мужу Лала тихо прошептала:

Не надо нам с собою сына брать.
Что родила я, староста не знает.
Цыган сегодня будут убивать,
Предчувствие мне душу обжигает.

Их, как скотину, к озеру погнали,
По цвету кожи стали разделять.
Потом, цыганам, немцы приказали:
Две ямы, для могил себе копать.

В младенцев оккупанты не стреляли,
Не стали тратить пули просто так.
Их, сбрасывали в яму, оглушая. 
И гасло солнце в маленьких глазах.

Детей постарше, сразу убивали.
И похоронным плачем над землёй,
Все грани невозможного стирая,
Стоял не крик, стоял звериный вой…

За что их бог карает, смерть неся?
Нет на земле сильнее этой муки,
Чем видеть казнь любимого дитя.
И выли матери, от горя обезумев.

Потом к могиле женщин подвели.
Дрожа, на край могилы Лала встала.
Она в последний, этой жизни, миг,
Среди мужчин любимого искала.

Его немецкий офицер хлестал,
Рубцы кроваво плётка оставляла.
Но Янко, заграждение прорвав,
К ней подбежал: Не бойся, моя Лала!

Стучал очередями автомат,
Свинцом холодным жизни обрывая.
А в колыбели маленький Богдан,
Лежал, про смерть родителей не зная.

Закат кроваво-красно багровел,
Рябины над погибшими скорбели.
А ветер заунывно песню пел,
Дитя любви качая в колыбели…