Из архива Вашингтонского музея русской поэзии и му

 Из архива Вашингтонского музея русской поэзии и музыки

               

Грозный месяц – август. То невиданная жара, то огромные наводнения. В его названии слышатся отголоски веков, империй и королевств...

В большинстве справочников скупо даётся: «Август – восьмой месяц года». И всё.

А вот  у Владимира Даля по поводу августа сказано:

«Август - каторга, да после будет мятовка». «Август - собериха или припасиха».

«Мужику в августе три заботы: и косить, и пахать, и сеять».

                Для русской же поэзии август - это время прощания со своими поэтами, время их погребения и поминания:

                - 5 августа после участия в тушении пожара умер в эмиграции Саша Черный (Ла-Лаванду, Франция, 1932 г.);

                - 7 августа  скончался Александр Блок от отчаяния и разочарования в революции, которую поначалу приветствовал (Петроград, 1921 г.);

                - 11 августа в Крыму (Коктебель) от голода и болезни умер Максимилиан Волошин (1932 г.);

                - 25 августа большевики расстреляли Николая Гумилёва (пригород

Петрограда, 1921 г.);

                - 26 августа в эмиграции, в доме престарелых скончался Георгий Иванов (Йер-ле-Пальмье, Франция, 1958 г.);

                - Замкнула этот погребальный ряд, этот какой-то антипоэтовский месяц, Марина Цветаева, которая 31 августа 1941 года повесилась в Елабуге.

                Борис Пастернак тоже примерялся к августу («назначал себя», как говорила Ахматова и продолжала: «но этого любимца богов увёл с собою, уходя, неповторимый май 60-го года...»).

                Гумилёвская дата смерти  (25-е августа 1921 года) - наиболее вероятна, но не исключено, что он был казнён несколькими днями позже, т.е. ближе к 31-му числу – цветаевскому, гибельному.

                И поэтическая Вселенная содрогнулась...

 

Marina_Cvetaeva.jpg
 
Вообще, когда уходят из жизни большие поэты, мировое интеллектуальное пространство как-то деформируется и тускнеет.

                Что-то мистическое видится мне в близости августовских дат смерти Гумилёва и Цветаевой, хотя эти даты разделяет 20 лет. Какое-то родство душ, может быть, и было. Оба они лирические стихи считали катастрофой для поэта. Например, Марина Цветаева в письме публицисту и музыковеду П.П.Сувчинскому от 4 сентября 1926 года писала:

 «Лирическое стихотворение – катастрофа…Жесточайшая саморасправа…Из лирического стихотворения я выхожу разбитой». Можно также вспомнить, что в парижском докладе Марины Цветаевой 1932 года «Искусство при свете совести» даже содержался раздел «Состояние творчества есть состояние наваждения». Созвучные мысли, высказал и Николай Гумилёв в статье «Читатель»:
 
«…Поэт в минуты творчества должен быть обладателем какого-нибудь ощущения, до него не осознанного и ценного. Это рождает в нём чувство катастрофичности (выделено мною. – Ю.З.), ему кажется, что он говорит своё последнее и самое главное, без познания чего не стоило земле и рождаться». (Кстати цветаевская мысль о «саморасправе» была близка и Ахматовой). Гумилёва и Цветаеву роднило и отношение к Пушкину.

Николай Гумилёв в своих критических работах, анализируя и разбирая современную ему поэзию,  упомянул Пушкина 35 раз. А «Мой Пушкин» Марины  Цветаевой давно стал бриллиантом поэтической прозы. Она однажды в письме критику А.В. Бахраху от 25 июля 1923 г. предположила, что Пушкин дружил бы с ней: «Дорогой Пушкин! Он бы меня никогда не любил…, но он бы со мной дружил до последнего вздоха».

Профессор Омри Ронен (Мичиганский университет) обратил внимание на сходство некоторых взглядов Цветаевой и Гумилёва («Звезда», 2001, №9). Вот, например, Цветаева рассуждает: « ...Поэзия и все так называемые изящные искусства – это те же грозные, чудесные явления природы... Но земля тоже работает, французское “laterreentravail” (французское «земля в труде», то есть «в родовых муках»). А само рождение – не работа?».  О.Ронен пишет: «Земля, природа и плоть изнемогают в труде, «рождая орган для шестого чувства», - так думал и Гумилёв».

gumilev.jpg
 
Может быть,  уместно привести здесь грустные лирические стихи обоих поэтов об августе.

 Н.Гумилёв
Грустно мне, что август мокрый
Наших коней расседлал,
Занавешивает окна,
Запирает сеновал.

И садятся в поезд сонный,
Смутно чувствуя покой,
Кто мечтательно влюбленный,
Кто с разбитой головой.

И к Тебе, великий Боже,
Я с одной мольбой приду:
— Сделай так, чтоб было то же
Здесь и в будущем году.

            1912

          

      М.Цветаева

     Август - астры,
     Август - звезды,
     Август - грозди
     Винограда и рябины
     Ржавой - август!
 
     Полновесным, благосклонным
     Яблоком своим имперским,
     Как дитя, играешь, август.
     Как ладонью, гладишь сердце
     Именем своим имперским:
     Август! - Сердце!
 
     Месяц поздних поцелуев,
     Поздних роз и молний поздних!
     Ливней звездных
     Август! - Месяц
     Ливней звездных!
             1917
 
Для обоих поэтов август был значительным в их судьбе.
Для Цветаевой:

1913.  30 августа умер отец И.В. Цветаев, основатель Музея изящных искусств им.                Александра III.

1916. 16 августа. Написано легендарное стихотворение «Красною кистью…».

1922.   5 августа. Приезд с дочерью Ариадной в Прагу.

1939. 27 августа. Арест в Болшеве дочери Ариадны .

1941.   8 августа. Отъезд с сыном Георгием из Москвы в эвакуацию в Елабугу, где Цветаева

            погибает.

 

Для Гумилёва:

1908. Август. Зачислен студентом юридического факультета Петербургского университета (в    следующем году он переводится на историко-филологический факультет).

1911. Август. Создан «Цех поэтов», которым руководят Н.С. Гумилев и С.М. Городецкий.

1914. Август. Добровольный уход  на войну, несмотря на освобождение от воинской службы.

1919. Август. Развод с А.А.Ахматовой.

1921.  3 августа. Арест как предполагаемого участника контрреволюционного заговора.

               

Петербуржец Гумилёв и москвичка Цветаева не были  равнодушны к творчеству друг друга, вопреки или, наоборот, благодаря вечному соперничеству двух столиц – Москвы и Петербурга.

 Николай Степанович был старше Марины Ивановны на 6,5 лет. Они не были знакомы. К моменту выхода в свет в конце октября 1910 года (т.е. более 100 лет тому назад) её первой поэтической книжки « Вечерний альбом » он уже издал три книги стихов (третья  «Жемчуга» вышла в апреле того же года), печатался у Брюсова в журнале «Весы», начал выпускать в Париже свой литератрный журнал «Sirius», сотрудничал в легендарном Петербургском журнале «Аполлон». Он внимательно обозревал поэтический горизонт России, поэтому в область его анализа попала эта первая цветаевская книжка, в которой было 111 стихотворений. Цветаева издала её за свой счёт и «свезла все 500 книжек на склад, в Богом забытый магазин Спиридонова и Михайлова». Она жаждала оценки своих стихов, ждала отзывов. И они последовали - от В.Брюсова, М.Волошина, Н.Гумилёва, М.Цетлина (Амари), М.Шагинян.

                Гумилёв внимательно прочитал книгу Цветаевой. В рецензии, опубликованной в журнале «Аполлон» (№№4, 5 за 1911 г.),  где разбираются сборники 20 поэтов, в том числе, кроме М.Цветаевой, И.Северянина, Д.Святополка-Мирского, С.Клычкова, Эллиса, Б.Лившица, И.Эренбурга, написано буквально следующее (подчеркну сразу важные слова этого отзыва):

«Марина Цветаева (книга «Вечерний альбом») внутренне талантлива, внутренне своеобразна. Пусть её книга посвящается “блестящей памяти Марии Башкирцевой**”, эпиграф взят из Ростана***, слово “мама” почти не сходит со страниц. Всё это наводит только на мысль о юности поэтессы, что и подтверждается её собственными строчками-признаниями. Многое ново в этой книге: нова смелая (иногда чрезмерно) интимность; новы темы, напр<имер>, детская  влюблённость; ново непосредственное, бездумное любование пустяками жизни. И, как и надо было думать, здесь инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии, так что эта книга – не только милая книга девических признаний, но и прекрасных стихов».

Таким образом, Николай Гумилёв обнаружил и отметил у начинающего поэта Марины Цветаевой талант, своеобразие, новизну, владение законами поэзии и интимность. Последняя особенность, в свою очередь, шокировала Валерия Брюсова.            

Что же Гумилёв написал о книге «Волшебный Фонарь» в своём обзоре, опубликованном в журнале «Аполлон», 1912, №5 ?

 Сначала идет фраза за здравие: « Первая книга Марины Цветаевой «Вечерний альбом» заставила поверить в неё...».  А далее - полное отторжение, высказанное с разочарованием, сарказмом и раздражением. Тут, видите ли, и «подделка», и «повторение тем», и «бледность», и «сухость», и «воспоминания о воспоминаниях».  Он пишет: «Стих уже не льётся весело и беззаботно, как прежде; он тянется и обрывается, в нём поэт умением, увы, ещё слишком недостаточным, силится заменить вдохновение. Длинных стихотворений больше нет – как будто не хватает дыхания. Маленькие – часто построены на повторении или перефразировке одной и той же строки». Во второй книге Цветаевой Гумилёв не стал вникать в специфику стиля поэта, не выловил зёрна её ритмики и оркестровки, которые проросли в будущем её творчестве. К сожалению, он не обнаружилу неё «жар души», который  так ценил у Лермонтова. Мы-то  теперь знаем,  что их можно поставить рядом по горению души, по «строю души». И не зря же, наверное, Марина Цветаева именно Лермонтова переводила на французский язык в свои зрелые годы. Гумилёв  не услышал и её лирический голос, хотя сам был уже автором «Баллады» («Пять коней подарил мне мой друг Люцифер...»), «Жирафа», «Волшебной скрипки», «Ты помнишь дворец великанов...».

Если первую книжку Марины Цветаевой Гумилёв, может быть, даже перехвалил, то во второй он как-то не заметил такие замечательные «взрослые» её стихи, как «Мы с тобою лишь два отголоска...», «Осень в Тарусе», «Жар-птица», «Юнге», «Декабрь и январь», «Домики старой Москвы»...  Не откликнулся он также и на  трепетный звон лирической цветаевской струны. А она к этому времени, несмотря на все уколы критики и отсутствие популярности, осознала уже себя поэтом. В 1913 году  в стихотворении «Моим стихам, написанным так рано...» ею провозглашено: «Моим стихам, как драгоценным винам,/Настанет свой черед».

Конечно, этот «черед» настал не скоро, но он, наконец, настал как фейерверк и триумф. Даже царственная Анна Ахматова уже в конце 50-х годов прошлого века говаривала: «Сегодня царствует Марина».

Всё же Гумилёв не отказал себе в удовольствии высказать надежду на будущее поэта. В последнем  он не ошибся. Цветаева во всем мире признана теперь одним из самых ярких поэтов-новаторов ХХ века.

О дальнейших впечатлениях Гумилёва от творчества Марины Цветаевой  после 1912 года и до его смерти в 1921 году ничего не известно.

                Марина Цветаева определённое время поклонялась своей старшей современнице Анне Ахматовой, рано вкусившей славу. Она  посвящала ей, также как и Александру Блоку, стихи, посылала письма, делала подарки. Марина Цветаева знала, конечно, о печальной  судьбе Николая Гумилёва, первого мужа Ахматовой. И  не просто знала, а и переживала это. В одном из посвящений Анне Ахматовой, написанном в декабре 1921 года, есть, например, такие строки, отражающие, видимо, недавнюю гибель Блока и Гумилёва:

        ...Где сподручники твои,

Те сподвижники?...

                …Один заживо ходил –

                Как удавленный.

                Другой к стеночке пошёл

                Искать прибыли.

                ( И гордец же был-сокол!)

                Разом выбили...

                С  творчеством Гумилёва она была хорошо знакома и даже лёгко его цитировала. Например, в письме литератору и журналисту О.Е.Колбасиной-Черновой от 12 апреля 1925 года, говоря об одной чуждой ей женщине («с ней не взлетаешь») привела строфу Гумилёва из стихотворения «Канцона первая»: «И уста мои рады/Целовать лишь одну - /Ту, с которой не надо/ Улетать в вышину!».  В письме же Вере Буниной от 19 августа 1933 она даже полемизирует с одним его поэтическим высказыванием: «…Я вправе не быть своим собственным современником, ибо, если Гумилёв:

                - Я вежлив с жизнью современною…

- то я с ней невежлива, не пуская её дальше порога, просто с лестницы спускаю».

В 1931 году  Цветаева написала  статью « История одного посвящения». Она впервые была опубликована лишь  в 1964 году в Англии  её другом М.Слонимом.  Эта статья вызвана выходом в свет в 1930 году сочинения Георгия Иванова «Китайские тени». Автор, хорошо знавший Гумилёва и Мандельштама, допустил в этой работе ряд домыслов, возмутивших, в частности, Ахматову.  Статья Цветаевой была посвящена Осипу Мандельштаму, но в ней содержится большой фрагмент, касающийся  Николая Гумилёва.

                Здесь Цветаева разбирает его стихотворение «Мужик» из сборника «Костёр», вышедшего в 1918 году, которое она ценила очень высоко.

Она цитирует в этой статье 6-е четверостишие о Распутине и царице, предлагая «вчитаться внимательно»: «...Что в этом четверостишии? Любовь? нет. Ненависть? нет. Оправдание? нет.  Шаг судьбы... Здесь каждое слово на вес – крови».  Это стихотворение так поразило её воображение, что она, видимо, по памяти, а потому не точно, цитирует уже в 1937 году два его четверостишия (4-е и 6-е) в своём эссе  «Пушкин и Пугачёв», даже не называя имени автора стихотворения.

Далее Марина Цветаева касается некоторых общих вопросов оценки поэзии, искусства. Например, она поднимает извечный вопрос о некорректности объяснения стихов: «Объяснять стихи? Растворять (убивать) формулу, мнить у своего простого слова силу большую, чем у певчего – сильней которой силы нет, описывать – песню!».  При этом она сокрушается, можно ли как в школе «своими словами»  пересказать, например, лермонтовского «Ангела». В стихах есть «судьба» и «чара». А в «Мужике» «...это и Гумилёва судьба в тот же день и час входила...».

                В заключение фрагмента она несколько раз обращается как бы непосредственно к самому покойному поэту (Ахматова высоко ценила высказывания Цветаевой о Гумилёве, считая, что это «самое прекрасное, что о нём, до сего дня (2 сентября 1964 г.) написано»):

                «Дорогой Гумилёв, породивший своими теориями стихосложения ряд разлагающихся стихотворцев, своими стихами о тропиках – ряд тропических последователей –

                Дорогой Гумилёв, бессмертные попугаи которого с маниакальной, то есть неразумной, то есть именно попугайной неизменностью повторяют Ваши – двадцать лет назад!-  молодого «мэтра» сентенции, так бесследно разлетевшиеся под колёсами вашего же «Трамвая» -

                Дорогой Гумилёв, есть тот свет или нет, услышьте мою, от лица всей Поэзии, благодарность за двойной урок: поэтам – как писать стихи, историкам – как писать историю. Чувство Истории – только чувство Судьбы».

Цветаева хорошо знала не только творчество Гумилёва, но и была знакома с его деятельностью  путешественника, теоретика стихосложения, учителя. Не забыла она и о его знаменитом стихотворении из сборника «Костёр» - «Заблудившийся трамвай».

И заключает свои оценки Марина Цветаева такими словами:

«Не “мэтр”  был Гумилёв, а мастер: боговдохновенный и в этих стихах уже безымянный мастер, скошенный в самое утро своего мастерства-ученичества, до которого в “Костре” и в окружающем костре России так чудесно – древесно! – дорос».

 

Оба поэта десятки лет замалчивались по воле советских властей, особенно Гумилёв. Марина Цветаева издавна была его поклонницей. В 1926 году она написала в письме П.П.Сувчинскому: «Гумилёв – большой поэт».  На Западе его всегда чтили.

 

 «Тёмен жребий русского поэта»  (М.Волошин)…

 У Н.Гумилёва уже было 130-летие, а у М.Цветаевой - 125-летие в будущем году. Погибли эти поэта 95 и 75 лет тому назад соответственно.

А нас не перестают волновать их творчество, их судьбы, их «переговоры»…

Комментировать (войти или зарегистрироваться) 6292 просмотра
1
Комментарии
Написано с осознанием...неисповедимости
Оставлен vg7light пн, 06/06/2016 - 15:43
Замечательно увлечённо написано с редкой теперь для журнала аристократической эрудицией. В осознании "Неисповедимого рока" (М.Волошин) и есть "чувство Истории", по Цветаевой. Оказывается, по Ю.Зыслину,можно скончаться от разочарования и отчаяния. Побольше бы журналу такого качества эссе.

Комментировать (войти или зарегистрироваться)

12
Неделя культуры с Ириной Чайковской
По дальним закоулкам. ГОРЕ от УМА в Малом - в постановке Сергея Женовача
Чацкий. Служить бы рад – прислуживаться тошно. Или: Кто служит делу, а не лицам... Думаю, в сегодняшней России так же непросто служить делу, а не лицам, как и в России фамусовской. Вот услышала сегодня, что служащий Росгвардии отказался признавать себя потерпевшим от брошенной в него «фигурантом московского дела» и не долетевшей пластиковой бутылки. Отказался человек от фальшивого обвинения, но как же хорошо, что уже до этого он собрался уйти со службы...
10/31/2019 - 20:22 Андрей Миронов и его друзья
Посмотрела фильм «Андрей», в 1991 году снятый друзьями Андрея Миронова и в октябре 2019-го показаный на канале КУЛЬТУРА, и вот что пришло в голову. Андрей Миронов в нашем сознании - один из талантливой плеяды современников. На кадрах его похорон и открытия памятной доски мы узнаем знакомые лица: вот Эльдар Рязанов, Григорий Горин, Марк Захаров... В фильме о нем говорят те, кто входил в «ближний круг» - мама, актриса Мария Владимировна Миронова, жена, актриса Лариса Голубкина, режиссер Алексей Герман, актер Михаил Державин, актрисы Людмила Гурченко и Алиса Фрейндлих...

10/24/2019 - 21:26 Как прошли презентации в России. Фотоотчет
Пишу в поезде. Едем из Питера в Москву - возвращаемся после презентации. Сейчас очень коротко попытаюсь рассказать, что было в эту поездку в Россию, собрать свои впечатления, проиллюстрировав их фотографиями. Впечатления кратковременные, можно даже сказать, «на уровне витрин и вывесок». Что до содержания презентаций, то о нем, то бишь о моих книгах, вышедших в 2018-2019 гг, можно прочитать в статье «Путешествие с Панаевой, Тургеневым и классиками ХХ-ХХ1 вв»... Было много вопросов, особенно в Санкт-Петербурге. Они в основном касались журнала и альманахов ЧАЙКА. Видно было, что народ ими сильно заинтересовался. Мои книги тоже расхватали. Значит, презентации прошли не зря...