Апрельская элегия

Здесь света нет, всё зиждется на том
порядке, где господствуют частицы,
прибегшие сюда со всех фронтов
на самом рубеже страстной седмицы.
Всё, всё в снегу. Звонят, гудят, свистят,
вдогон, крест на крест, всмятку, липнут к раме
его плоды, числом превосходя
схоластику вольфрамовой спирали.
Здесь света нет, иной митрополит
во все углы прекрасной кистью машет.
Всё, всё в снегу — Исаакиевский гранит,
ансамбль весь, десятки круглых башен,
архитектура прошлого, отель
в глуши Адмиралтейского района,
его едальни, пабы, сам апрель,
прильнувший к фрескам невских павильонов.
Здесь света нет, и, в той же мере, звук
не взят в диалектические узы.
Всё, всё в снегу, весь город Петербург.
Но кто-то здесь внимает их союзу
в полутени, оправив воротник,
ладони абы как в пиджак запрятав,
осознавая, как далёк от них —
от звуков всех и всех их адресатов.
Всё, всё в снегу — эклектика, ампир,
барокко, прочий стиль в окне отеля.
Всё, всё в снегу — весь православный мир.
Но виден, виден свет в конце тоннеля.
Свет, свет, ты где? Не жди того, не жди,
какой бы климат здесь не верховодил,
проходит всё — снега, ветра, дожди,
одни грехи на свете не проходят.
Проходит свет, пройдёт, проходит звук,
субботний день, за ним — воскресный, следом.
Проходит тьма, когда мы сами вдруг
становимся кому-то в жизни светом.
Но где же свет? Постой, клянусь, он был.
Где, где слова? Где вообще все звуки?
Где те, о ком ты думал, что любил,
не здесь ли, в предпасхальном Петербурге?
«Христос Воскрес» – нагрянут голоса
и весь устав, всю тьму в момент нарушат.
Христос воскрес, открой и ты глаза,
открой окно. Я здесь! Открой мне душу!
«Христос Воскрес!» – весь звук, что правит здесь,
во всех объятых снегом подворотнях,
тому в ответ: «Воистину Воскрес!».
Всё, всё — в снегу. Здесь всё — в крови господней.
Христос воскрес, воистину воскрес,
в один собор согнав, сложив всех грешных.
Не свет, предсмертный знак сложенья — крест
мерцает здесь один во тьме кромешной.
Сложи же сам в одно свои грехи,
как будь ты снег, рыщи-свищи в окошко.
Христос воскрес, но прежде он погиб,
не ведая, что первое возможно.
Христос воскрес. Кого он этим спас
от смерти, чьи плоды вкушает память.
Христос погиб. И грех за то — на нас.
Христос воскрес. Но боль нельзя убавить.
Так значит, нет несчастий на земле!
Так значит, нет бразды хуле и лести!
Так значит, здесь не нужен вовсе свет.
Всё хорошо! Всё, всё на должном месте.
Христос воскрес. Мой Бог, всё впереди —
и свет любви, и долгий праздник речи.
Здесь света нет, но ты свети, святи!
И я тебе взаимностью отвечу.
Свети-святи! Примнём к кресту, казним
ту самую сплошную, затяжную,
глухую, беспросветную из зим,
весь снег её, всю правду ножевую.
Свети-святи, красавчик всех мастей,
в рассудок мой, в приветливые лица,
в глаза моих талантливых друзей,
с которыми я вынужден проститься.
Свети же, наконец, в мою судьбу,
которой я препятствовать не в силе.
Свети на весь огромный Петербург.
Свети во мне, свети по всей России.
Поклон тебе, за славную игру,
за лиру, за бесстрастие сетчатки,
за то, что здесь я точно не умру
и не сорву с худой руки перчатки.
Здесь света нет. И, Бог с ним. Спит отель,
окрестный вид — собор, все башни, площадь.
Спит всадник. Что ж, пора и мне — в постель.
Спокойной ночи всем. Великой ночи.
Никем не ослеплён, не оглушён,
один, в потёмках, шёпотом, на ощупь
я удеру сюда не раз ещё,
ведь это так возможно. Светлой ночи!
Спеши, паром, по матовой реке,
расчёсывай волну могучим гребнем.
Я возвращусь в твой город налегке,
и тьма его в моей опять померкнет.
Святи, свети, всевидец, с чьей руки
нам этот крест при жизни уготован,
в скукоженные карие зрачки
не светом, нет — простым печатным словом.
Звони. Гуди. Свисти. Святи. Свети
со всех фронтов страны, по всем ансамблям.
Зима прошла, прошла. Всё позади.
Но света нет. И смерть глядит в глаза мне.

2017