Сукины дети

    ...сердце разбитое и сокрушенное,
                не отвергай...
                Из проповеди         

         Сергей Павлович Головин, закончив лекции, домой не спешил. Он давно уже не торопился в родные стены, особенно в последнее время; стал чувствовать себя в кругу семьи - жены, взрослых сына и дочери - лишним, стремился к уединению, и часто, закрывшись в кабинете, жил своими интересами.
       Он, сын профессора, унаследовал от отца не только прекрасную большую квартиру в центре города, обставленную старинной мебелью, но и преданную любовь к русской словесности. Читая лекции студентам, он часто отвлекался, забыв о теме, увлеченно рассказывал о малоизвестных фактах из личной жизни, характере, того или иного, писателя, неустанно повторяя: "Ознакомившись с этим, можно полнее и глубже понять и оценить его творчество... Надо научиться смотреть на мир своим взглядом, не затуманенным, отбросив предрассудки и преубеждения - они только ограничивают широту, искажают ощущения."
        Головин нравился студентам. Этот высокий, приятной внешности, чуть угловатый, с большими грустными глазами, обладающий деликатной мягкой натурой, слегка наивный, седеющий - доцент кафедры истории русской и зарубежной литературы.
       Женился он, как ему казалось, по любви на своей сокурснице, довольно привлекательной и неглупой, но с годами, мелочность со стороны жены, детей, постоянные никчемные упреки и ссоры, зачастую по пустякам, отделяли его пропастью в отношениях... Однажды, ему даже пришлось испытать стыд и унижение, когда случайно, в гостях, застал жену за поцелуем в объятиях своего знакомого.
        Головин, по своей природе, не был героем, не умел срываться, устраивать скандалы и отнесся к этому философски; стал ешё более замкнут, словно наглухо, сверху донизу, застегнул все пуговицы пальто, ни разу не вспомнил ей об этом, будто ничего и не было, а она, за глаза, называла его "тряпкой".
        И вот, однажды, в один из сентябрьских дней, после удачной лекции о творчестве Достоевского, Сергей Павлович возвращался домой. День выдался теплый, светлый, кое-где на деревьях уже начали желтеть листья, чувствовался особый осенний запах и он решил пройтись по бульвару
       В послеобеденный час на бульваре было немноголюдно. По правой стороне, от центральной аллеи, прогуливалась пожилая пара, чуть поодаль молодая женщина с детской коляской, чуть дальше, на скамье дремал старик, вовле его ног лежала маленькая дворняжка. Разглядывая одиноких прохожих, Головин отметил про себя удивительную, до наивности, способность радоваться всему, что окружало его.  Каким-то благодушием отозвались в нем, и желтая листва, и пожидая пара, и молодая женщина, и старик...
        Сергей Павлович, проходя мимо старика, мельком пробежался по его неопрятной внешности, запущенному виду - полному неприятных противоречий, как вдруг, что-то резко бросилось ему в память. Он замедлил шаг, обернулся, чтобы взглянуть на него еще раз, и только тут понял, что заставило его остановиться, это - искалеченная кисть левой руки.  "Где,.. где же?.. - забормотал он про себя, напрягая память. - Где я видел эту руку?" Вернувшись, Сергей Павлович ещё пристальней прошелся взглядом, и... "О-о! - вырвалось у него. - Это же, Сухотин!.. Николай... мх-мх ... Петрович, нет... - судорожно вспоминал он. - Григорьевич! Да-да... Николай Григорьевич, точно... Николай Григорьевич Сухотин!"
        Сергей Павлович живо присел на край скамьи и, чуть помедлив, вкрадчиво произнес:
- Добрый день, Николай Григорьевич! 
        Старик очнулся, посмотрел на него своим мутным, царапающим взглядом и, дохнув перегаром, безучастно и нехотя, пробурчал:
- Извини, не помню. - и вновь, закрыв глаза, откинулся на спинку скамьи.
- Вспомните, прошу вас Николай Григорьевич. - разволновался Сергей Павлович, подсев к нему вплотную. - Столешников переулок, знаменитая кондитерская, а напротив ваша мастерская на втором этаже над книжным... Ну?... Столько лет минуло, а я до сих пор помню ваши уроки живописи, ваш необыкновенный талант... Вспомнили?...
- Хоть убей, не помню... - буркнул старик.
- Мх... - не унимался Головин. - Вернисаж, выставка ваших картин, толпы посетителей и я, умоляю вас продать мне картину "Ландыши". Вы долго не соглашались, но потом сняли со стены картину со словами: "Деньги привезете мне вечером в мастерскую"... Вспомнили?.. Молодой парень, Сергей...Там и познакомились мы... Ну-ну, же... Неужели, не помните?..
       Старик посмотрел на Головина трезвеющим взглядом и, широко раскрыв глаза, растерянно, будто извиняясь, глухо, растягивая слова, забормотал:
- Вы, что... это... тот самый "шоколадный дяденька"?.. А?.. -  и, еще внимательней  разглядывая, добавил. - Так это, вы!?Или я ошибаюсь?... Помнится, что так звала вас моя маленькая Сонечка ... Вы всё конфетами угощали её...
- Вспомнили!.. Да-да, именно так и звала... - радостно рассмеялся  Сергей Павлович. - Столько лет прошло! - и, в этот момент, ему, вдруг отчего-то, захотелось сделать Сухотину что-нибудь приятное - освежить в памяти, то чудесное время молодости - и он, неожиданно для себя, предложил:
- Николай Григорьевич, пойдем ко мне... Приглашаю вас, я живу совсем рядом, посидим, поговорим, вспомним былое, заодно, покажу ваши картины, я храню их... Они очень дороги мне. Идем... Прошу вас! 
        Сухотин недоверчиво посмотрел, затем нерешительно привстал и, почти театральным широким жестом, показал на свой жалкий, донельзя неприглядный вид, на лице сложилось жалобно-виноватое выражение. Лениво поднялась и собака, зевнув, вопросительно посмотрела на хозяина.
- Пустяки... Какая ерунда!.. Идем, это совсем близко. - показывая рукой в конец бульвара, все более возбуждаясь, умоляюще просил Сергей Павлович.
        Сухотин окинул блуждающим взглядом вокруг себя и, с каким-то деланным, натужным смешком, произнес:
                Может быть, еще спасенный,               
                Снова пристань я найду...
- Ну, что, Малыш. - обратился он к собаке, (так звали собаку) та радостно завиляла хвостом. - Нас приглашают... Да, и, кстати, как вас по-батюшке, я не помню?
- Павлович, - охотно отозвался Головин.
- Коли так... Пойдём, Сергей Палыч!
                ***
         Когда на кухне сели за стол, Сухотин, немного помолчав, с легкой ухмылкой, заговорил:
- Знаете, я вот смотрю и нутром чувствую, как вас распирает интерес: "Как это он мог докатиться до такого,  грубо гоаоря, скотского состояния?" - Угодал?.. Да?..
- Николай Григорьевич, - словно извиняясь, перебил Сергей Павлович. - Если вам неприятно об этом говорить, то я пойму и просить не стану.
- Ну, от чего же... Поделюсь, только бы мне чуток опохмелиться, а то не получится, как на духу-то... Слёзы задушат...
- Да-да, конечно, сайчас. - и Сергей Павлович, поставил перед ним графинчик с водкой. 
         Сухотин выпил, глаза его посвежели, на щеках, сквозь небритость, выступил багровый румянец.
- Вот вы спросили меня про мою дочь, когда мы шли сюда... я смолчал, а теперь скажу...Нет больше моей любимой Сонечки, десять лет уже как нет. - стал рассказывать Сухотин. - С этого всё и началось. Весной окончила школу, испонилось семнадцать, как стали замечать, что-то неладное: чахнет и чахнет, всё хуже и хуже... Ну, стали бегать по врачам, больницам и всё такое, оказалось больна и очень серьезно. Леченье сумасшедших денег стоит...  пришлось продать дачу, потом и мастерскую... Вы ведь знаете, как я был одержим - писал без устали, а тут, как рукой сняло, словно сглазили - ничего стоящего в голову не лезет, одно на уме - деньги, деньги... Ради денег стал халтурить: писать на продажу дрянь всякую ... Заграницу возил, все бестолку, никакое лечение не помогло... И в тотже год осенью схоронили мою Сонечку.
         Сухотин выпил еще, руки его тряслись, захмелевший голос срывался, и, помолчав, продолжил. - И понесло меня, словно с горы - запил по-черному, до белой горячки...и ведь знаю, что падаю на самое дно, а ничего с собой не мог поделать... Жена ушла, друзья-приятели стали избегать, руки не подают, скатился до попрошайки... Бывало, напьешься, а поговорить-то, чтобы душу отвести и не с кем,  разве, что вот. - и он показал на собаку. - Всё какое-то пьяное враньё, грязные слова, загаженные мысли... Даже думал покончить с собой...
- Николай Григорьевич, вы бы поели что-нибудь, - видя, как Сухотин потянулся за водкой, - настаивал Сергей Павлович.
- Эх, голубчик вы мой, Сергей Палыч!  Как же славно, что окликнули меня, признали и не отвергли. - слезы выступили на глазах Сухотина, во взгляде стояло невыразимое отчаяние и тоска, и он, треся головой, глухо застонал. - Никчёмный, конченный, пропащий я человек...
         Сергею Павловичу от этих слов стало не по себе.
- Ну, что вы, Николай Григорьевич, что вы!.. У вас потрясающий талант, вас помнят, ваши картины даже заграницей.
- Был талант и нет таланта... Ну, да ладно,  - оживился он, вытирая кулаком слёзы. - Что скулить, как побитый пес...Знаете, мне ведь иногда снится моя Сонечка в образе ангела... Манит этак, манит руками к себе, будто на руки хочет взять, будто знает про мою пропащую жизнь, а меня кто-то словно держит сзади, тянет назад, не пускает, а я...
         Сухотин не успел договорить, как на кухню вошла жена Сергея Павловича. Окинув полусонным взглядом  незнакомца, его убогий вид, если не сказать больше, вопросительно посмотрела на мужа.
- Познакомься, это знаменитый художник Николай Григорьевич Сухотин. - несколько торжественно представил Сергей Павлович. - Между прочим, твои любимые "Ландыши!" его работа.
         Она сухо улыбнулась, кивнув головой и, заметив на столе водку, с недовольным видом, без единого слова, вышла.
         Неловкую паузу оборвал Сухотин словами:
- Малыш, нам, пожалуй, пора, засиделись - тяжело поднимаясь, засуетился Сухотин. - Поздно уже. - и помедлив, попросил. - Палыч, позволь на посошок.
- Николай Григорьевич, будет желание заходите... Вечером я всегда дома, буду вам очень рад. - сказал провожая, Сергей Павлович и незаметно в карман Сухотину сунул несколько купюр.
         И, как только закрылась дверь, жена тут же появилась в прихожей со словами:
- Я, возможно, готова понять, но зачем тащить его в дом?
- Представь, у человека горе... Он потерял всё, что имел, и даже больше...
- Так, что теперь, ты станешь водить домой всех, кто с горя  копается в мусоре? А вдруг он заразный? - всё больше раздражалась жена.
- Перестань, прошу тебя. - и, махнув рукой, Сергей Павлович удалился в свой кабинет.
         Жена хотела сказать что-то обидное ещё, но на пороге появилась дочь.
- Какое-то мрачное приведение с собакой вышло от нас. Это кто, мама? - не успев войти, спросила она.
- Похоже твой отец выжил из ума; притащил домой бродягу и говорит, что это знаменитый художник... Какой-то бред,   идиотизм.
- Что-то новенькое... Скоро дом превратится в притон. - ехидно засмеялась дочь. - Пойдем, покорми меня, я голодная, как не знаю кто...
                ***
        Прошел месяц. Наступил ноябрь с затяжными дождями, холодным ветром, прохладными ночами. Сергей Павлович не встречал больше Сухотина.
        И вот, как-то в ненастный вечер, кто-то робко позвонил. Сергей Павлович открыл дверь, на пороге стоял Сухотин. В глазах застыла скорбь, щеки были влажные от слёз, он стоял и молчал.
- Что случилось? - с тревогой в голосе, спросил Сергей Павлович.
         Сухотин, глотая слёзы, с трудом просипел:
- Малыш... Нет больше моего Малыша. - голова и плечи его судорожно затряслись.
          И вдруг, словно коршун, на порог влетела жена со словами, обращась к Сухотину:
- К нам нельзя. У нас гости... - и резко хлопнула перед ним дверью.
          Сергей Павлович обомлел, он не понимал, что происходит.
- Какие гости?.. О чем ты? - в изумлении забормотал он.   
- Ты, что, с ума сошел?.. Дом хочешь превратить в гадюшник... Добьешься, что к нам приличные люди перестанут ходить. Ты этого хочешь?.. Да? - кричала жена.
          На шум из комнаты выбежали дети.
- Да, не заболел ли он? - спросила дочь.
          Сергей Павлович застыл в каком-то оцепенении, будто его окатили студеной водой. Жгучая, унизительная краска бросилась ему в лицо и он, вдруг, впервые в жизни, заорал чужим голосом:
- Не сметь!!!... Не сметь унижать! Не пустить на порог... кого?... талант!... Кто Вы? Приличные люди... Да, вы же убогие, бездарные людишки... пыль, против него... Вы... вы... вы... Сукины дети, вот вы кто. У вас и право-то нет быть счастливыми!
          Глаза Сергея Павловича горели безумием, он уже не кричал, а вопил, сотрясая кулаками.
- Нет,.. Вам не чеховским молоточком надо стучать в дверь, напоминая о сострадании, а кувалдой бить, день и ночь, чтобы не спали, сукины дети, и помнили, что сказано: "... ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти..." - и он, схватив пальто, шапку, с истошным криком:
- Вон... вон отсюда!.. На воздух... на свежий В О З Д У Х !!! - опрометью выбежал из дома.