Сапоги и профсоюз

Сидим пьем чай на кухне с мамой, соседка прибежала.
- Там, в обувном сапоги продают, югославские.
- Лена, давай тебе купим, а пальто зимнее после справим.
- Мама, а давай.
И вот мы в очереди, на дворе поздняя осень, холодно.
К дверям магазина подойти невозможно, контролируют, чтобы без очереди не пробрались.Ну хоть бы посмотреть одним глазом что за сапоги. По очереди гулом голосов слышим, что замшевые и красивые, что спасу нет.
- А цена? Денег то хватит- спрашиваю маму.
- Хватит. Будем стоять до победного.

Из двери магазина выходят раскрасневшиеся и довольные женщины, теперь они счастливые обладательницы коричневых высоких, до самого колена сапог, они невороятно красивы...мягкая замша, а подкладка мехом белым стриженным. И они ведь модные до невозможности, на платформе и каблук высоким прямоугольником.
Очередь переговаривается, размеры ходовые закончились, лишь большие остались.
- Стоим все равно- говорит мама.

Четыре часа на ветру, щеки красные, ноги ледяные. Заходим и не меряя покупаем оставшийся 39 размер. Слезы застилают глаза, когда в уголке магазина, разложив на пол крышку длинной коробки, я их меряю.
Нога, словно ложка в стакане, а я кот в сапогах югославских. Но они такие красивые, ну и ладно, может ваты в носок напихать.36 против 39...сколько же ваты нужно? Слезы еще горше льются.
Вдруг подходит запыхавшаяся женщина.
- У вас какой размер? Дочке купила, а ей малы.
- 39- отвечаем в один голос.
- Ой, как хорошо, а у меня 37, давайте меняться коробками.
Домой с мамой бежим, а я наверное лечу. Коробку обняла двумя руками и я счастлива.

На меня все смотрят, вернее на мои ноги, я в новых сапогах еду на учебу.Переживаю, что истопчут в толкучке, подпрыгиваю на месте, зажатая в переполненном вагоне метро.
В гардеробе снимаю пальто. Сегодня я и платье любимое надела, синее из финского трикотажа. Сосед из Финляндии привез в подарок отрез нам с мамой.А тетя Света сшила. Кокетка, воротничок а паж, а рукова красивыми буфами. Как я себе нравлюсь, а главное какие сапоги. Кручусь перед зеркалом, поправляя волосы. Ой, сегодня после пар какое то собрание. Да и ладно, потерплю, я ведь в новых сапогах. Все девчонки из группы заметили, понравились и им.
Меня на днях от группы выбрали идти на собрание, запаслась накануне принесенной папой книгой с его работы. Интересная, а главное читать долго и увлекательно, толстая, но я все равно ее в сумку положила.
В зале собрались девчонки и ребята со всех групп. Оказывается, что собрание какое то профсоюзное.
Села в уголке, книгу на коленях разложила, сумкой ее прикрыла и углубилась в легенды древней Греции. Богини и боги, любовь, зависть, приключения.
Вдруг меня соседка в бок толкает, встаю, все хлопают.

- Выходи на центр- говорит Саранчуков.Он председатель профсоюза нашего учебного заведения.Он улыбчат, волосы кудрявые светлые, а пиджак у него замшевый, цвета песочного.
Вышла и он жмет мою руку, не понимаю почему.
- Поздравляю, теперь ты Елена, мой заместитель.
- Но я же не умею, да и не хочу, почему я?

Все ребята с собрания уже смылись, а Саранчуков должен мне передать дела профсоюзные. Я ничего в них не понимаю, принимаю дела, а сама на сапоги свои поглядываю. У меня на них замша красивее, так и переливается в свете неоновых ламп на потолке зала.

Я учусь и почти забыла, что я со званием заместитель.Как то с пары меня вызывает к себе Саранчуков в кабинет.
- Ну все, с завтрашнего дня будешь председателем, а я увольняюсь и мне уехать надо.
- Ну почему? Я же не справлюсь.Не умею, не хочу, мне учиться надо.
- Ничего, на вечерний перейдешь. Глупая, не отказывайся, это же дно золотое. И путевки к тому же.-Саранчуков весело щелкает меня легонько по носу.
Ну и ладно, справлюсь, но колени предательски дрожат.

Саранчукова давно нет, уехал в дали дальние, но есть я и теперь с повышенным званием...председатель профсоюзной организации. И сегодня у нас перевыборное собрание и мне его вести и выступать, но я же не смогу.
Как же мне страшно, речь я дома написала, выучила. Буду говорить по ленински, с задором.
В зале яблоку негде упасть, душно. Бордовые гардины на высоких окнах. Трибуна, все начальство сидит на сцене, за столом покрытым красной скатертью.И я иду к трибуне на дрожащих ногах. Цвет щек в тон скатерти, на меня смотрит множество глаз.
Я теряю голос, кашляю,краснея еще больше начинаю говорить речь. Все аплодируют, не смеются, наверное по взрослому прочла.

Уже зима. Еще темно на улице. Мороз и снег утром такой скрипучий. Бегу на остановку автобуса через поле, свет желтых фонарей мне следом и снежинки падающие в его лучах искрятся словно мандаринки на елочке.
Я в осеннем пальто,но меня спасает длинная кофта из серой овечьей шерсти, она колется. Нить ее спрядена бабушкой из деревни, а модную кофту с поясом и воротником шалью тетя Алла связала. Если бы не кофта, я бы замерзла. Но главное ноги в тепле. Я в сапогах замшевых и они под самое колено и так ладно сидят по ноге, лишь немного ваты в носок забила.
Из за угла дома навстречу выходит паренек, я его где то видела, ах да вспомнила, на собрании. Наверное он смотрел на ноги в сапогах, а не на мои пылающие флагом щеки.
- Привет Лена, я случайно мимо шел. И вдруг ты.
- Привет.
Парень из старшей группы и я не знаю как его звать.
- Давай вместе на учебу поедем.
- Поторопись. Наш автобус.
Едем, болтаем, он меня под руку держит. А я его имя постеснялась спросить, потом спрошу у девчонок, а то неудобно как то.

Вызывают меня однажды к заведующему отделением Федору Борисовичу. Он добрый, у нас предметы не ведет, мы технологи.Говорит, что нас нужно представить на городском профсоюзном слете. Он в Дворце Труда, на следующий день, на площади Труда.
Вечером дома готовлюсь представлять, в грязь лицом ни в коем случае.

Захожу в Николаевский Дворец, который после революции перешёл в распоряжение профсоюзов, которые переименовали его во «Дворец Труда».
Вокруг одни взрослые люди, представительные. А я кто? Пигалица 42 размера, зато в сапогах моднючих. А кругом тети пышнотелые, в химических завивках и грудь вперед, из под ресниц крашенных взглядами стреляют словно пулеметчицы. Ну думаю, изрешетят меня. А костюмы у них кремпленовые и юбки выше колена, а чулки блестят.
А я с сесуном,без мелких кудрей, маникюр белый, а губы спелой сливой, девчонки модной помадой поделились.
Несу себя хрупкую гордо, рассматривают меня и вижу на сапогах взгляды задерживают. Ну и хорошо, лучше на сапоги пусть пялятся, а не на мои щеки алые.
Выступила не хуже других, не посрамила учереждение учебное, даже хлопали восторженно.
А я когда выступала все про Саранчукова думала, он там в тепле, в Тель Авиве, а может возле стены Плача в Иерусалиме с головой в пейсах и кипе на затылке поклоны головой отвешивает, тору в руках листает. А у нас зима и я на трибуне, в сапогах замшевых.
Про Саранчукова я узнала случайно, услышала как преподаватели сплетничали, пока я взносы с них профсоюзные собирала.
Наш классный, Александр Самуилович, а по нашему Батискаф, голова его лысоватая, шеи нет почти, а очки круглые на кончике носа, добрый, скромный интеллигент. В костюме старом,даже заплатки на брючинах, ребенок маленький у него и жена любимая. И он еврей, но не уехал. Наивный, мне его жаль все время было, экономику у нас вел.

Я занималась, делала уроки, писала доклады, порой прогуливала пары. Ела конфеты, которыми меня угощал Геша, а я его сзади на парах щекотала в бока, а он вертелся и смеялся, щекотки боялся. Болтала с девчонками, дружила с Олей, Валей, Людой. На парах часто сидела с Олегом, у него волосы как у Анджелы Девис, только светло русые. Он из себя все время строил ленивого меланхолика, но смеялся звонко и шутить любил. А еще секреты умел хранить, мы обо всем болтали с ним.
А я какое то время была влюблена в Тишку из группы постарше паралельной, а он скромный. И я прямо, как Татьяна Ларина, сама ему правда не письмо написала, а позвонила из телефонной будки. Он сам к телефону подошел, обрадовался, говорили долго, он смеялся . Но услышала голос его папы, полковника: " Тихон, нужно заниматься. Учение свет." Задумалась я, пусть Тишка учится, зачем ему жизнь портить, может ученым станет. Он умный, а я в сапогах.
Меня часто встречали возле дома мальчишки как бы невзначай из паралельных групп и провожали на учебу. Откуда они узнавали, где я живу, сказать не могу.

Я профсоюзничала пол года, до золотого дна не докопалась, по путевке на каникулах не отдохнула. Витала в облаках, понимала что где я учусь, совершенно не мое и мне в жизни не пригодится эта профессия.
И когда в город пришла весна, я вычистила и высушила свои замшевые сапоги, уложила их аккуратно в коробку. В конце весны, накануне сессии подошла к Федору Борисовичу и написала заявление об уходе с должности председателя профсоюза, сославшись что я хочу учиться лучше. И стала лучше, даже получая повышенную стипендию.

Вот и вся история про сапоги и профсоюз. А когда волею судьбы я гостила и гуляла по Израилю, то вспомнила Саранчукова, а память как то стерла его имя, лишь фамилия. Веселый деятель профсоюза в замшевом пиджаке еврей...Пути наши с ним больше не пересеклись.