единожды

Я знаю, люди восхваляют детство, слагают гимны в его честь, рассыпают золотые лепестки времени в угоду ему, распинаются, грезят, винят, проклинают, прописывают в нем самые лучшие и самые худшие события, и, конечно, нет, никогда такого больше не повторится!.. никогда! «Тогда я была!» «Тогда я был!» Тогда искренность, дружба, беззаботность, лето, любовь, солнце, разбитые коленки...

Горы памятных вещей: осязаемых, пылящихся на полках, неосязаемых, пылящихся на полках сознания. Нет, никогда-никогда не повторится: детство можно прожить лишь раз. Никогда не будет ничего настоящего, как бывало Тогда.

А вот эти чудесные детские часики с лисичкой! Ты их нашла наконец. Уже пятый год как не тикают.

Да, ты слушала их биение (наверняка думала, что отсчитывает секунды и минуты их маленькое сердечко, спрятанное в сложном механизме), когда засыпала под боком у бабушки. Она пела тебе колыбельные, одну за другой, но ты слушала только унылое тиканье маленьких часов, со слишком широким ремешком для детского запястья. Так, они болтались туда-сюда на руке, съезжая от локтя до кисти. Всегда, когда приходилось ждать (а дети ведь этого не выносят!), ты елозила их вверх-вниз по руке, пока кожа не краснела до цвета спелых яблок. Это занимало скудное детское представление о времени, гипнотизировало. Маятник на твоей худой руке.

Но, когда ты лежала в постели, усердно борясь со сном (дети ведь ненавидят спать, упускать часы драгоценной непознанной жизни), ты не могла играть с гипнотизирующим маятником часов, нет, только лишь слушала их тик-таканье, выбивающее ритм, словно метроном. И тебе хотелось петь или скакать в такт. А ведь встать с кровати и запрыгать, и завизжать было решительно невозможно — тогда бы бабушка точно поняла, что ты и не собираешься спать да и колыбельную не слушаешь. Гадкая девчонка!

Вот ты все сидишь и вспоминаешь. Твердишь, что хотелось бы помнить всё в мельчайших подробностях.
Зачем?
Такого больше ведь никогда не будет!

За окном в прозрачном холодном воздухе осени играют солнечные лучи, ворона тщетно борется с потоком ветра на высоте твоего десятого этажа, российский флаг порывисто трепещет под струйками дуновений, бегают маленькие школьники, укутанные куртками, шарфами, шапками, их родители устало тащат огромные ранцы, зевают, не прикрывая ртов, цокают каблуки прекрасных женщин, одетых в строгие пальто, и как-то по-французски обвивают их стройные шеи шёлковые косынки; их след на секунду застывает в воздухе запахом сладко-нежных духов, и тут же улетает с очередным порывом ветра куда-то в сторону; мужчины, гладко выбритые, в деловых костюмах статно, но быстро, идут неизвестно куда и неизвестно откуда, гордо неся жилистыми со струнками вен руками блестящие портфельчики.

Такое ведь тоже никогда не повторится.