Мусорное

Бито, убито, выжжено, шквалом исполосовано.
Глупые дохлые птицы тщетно взлететь пытаются.
Вот они, рваными крыльями по красной землице совают.
Это мечты вчерашние от безнадёг кончаются.
«Нет, не нужна!». «Не надобно!». «Наши вакансии заняты!».
Чувствую кожей, как в спину мне тычут словами лестными.
Добрые люди сытые, с работой и в тёплом здании.
В этой проклятой сущности мне почему-то места нет.
Нет, не шестой год – вечность! – как жизнь и судьбу украдено.
Кто и кого перетерпит, выполнит это задание.
Та, о которой ни слова – всё не кончается, гадина!
Мы с ней, две дуры старые, в режиме пережидания.
Все мы, а я особенно – временный лагерь палаточный.
Жаль, что к такому образу так докатилась, дожила.
Всем, кто дают – безбожно вру: мол, своего достаточно.
Лучше уж так, из мусора: хоть никому не должна я.
Я ведь теперь – как нищенка, как без работы неженка.
Нужно одежду выискать? – в мусорник взгляды пылкие.
Плед небольшой, хоть с дырками – так вот, по ним, и разрежется:
Вместо кусков истлевших мне на диван подстилка.
Вот – мешковинная сумочка, целая, только выстирать.
Вовремя мне подарки шлет милостивое небушко.
Теперь покупать не буду (хожу с такою средь выстрелов).
Двадцать рублей, цену ей – как раз на буханку хлеба.
О! Возле бака мусорного, с толстым сукном шинельным
(В очень таком, похожем, в фильме майор Черкасов).
Вот и пальтишко на зиму, почищу – и плотное, дельное,
Шарф намотаю на голову – и модница среди фугасов!
Рождаемся мы нагие, и уходим отсюда нищими.
Может, я уже на том свете, может, уже в раю?
Наверно, веленьем свыше я на земле обезличена,
В мусорниках теряю последнюю силу свою.
Что же, спасибо, Господи, за всё, что Тобою послано!
В очереди за счастьем я снова – мимо стою.
Мне бы еще сапожки – тёплые, чтобы по снегу.
Бродит душа по мусорникам, ищет людскую милостыню.