Гамлет. 052018

Впечатления сразу после спектакля. В Театре имени Ермоловой страдала и наслаждалась на представлении пьесы Уильяма Шекспира «Гамлет» в постановке Валерия Саркисова, который решился на неё только при условии назначения на роль принца датского Александра Петрова. Понимаю и приветствую этот выбор. Принцы датские крепкого телосложения среднего возраста и выверенного интеллекта не представляются адекватными кризисной ситуации духовного выбора, в котором по любому отсутствует возможность счастливой целостности души и тела. (Давно, с 1999 года, люблю Гамлета Энтони Хоука.) Уже в вестибюле театра вас встречает живая музыка: волынка мучительно сжимает сердце, отравляя шампанское в бокалах. Понимаешь, ничего простенького тебя не ждёт. И тут удивительный сюрприз: кажется, те же слова, да не те! При всей моей нежной любви к Борису Леонидовичу признаюсь, перевод Андрея Чернова 2000 года открыл мне Шекспира, Гамлета и прочих действующих лиц как моих современников, а не каких-то всеми признанных реликтов. Люди не меняются, меняются лишь декорации. На сцене в условно адекватных исторической эпохе интерьерах в нагнетаемой волынкой атмосфере грядущей катастрофы люди любят, рассуждают, шутят, гневаются так, что полностью погружаешься в их жизнь. Никакой модернизации и полная современность. Помимо Саши Петрова совершенно поражает Клавдий в исполнении Бориса Миронова. Его душевные муки покаянны, вызывают сочувствие и ужас неотвратимости. В пьесе нет картонных злодеев, нет никакого занудства. Сцены с актёрами и на кладбище вызывают смех в зале (а волынка стонет). Проблема духовного выбора уже не у Гамлета, а у меня.

По прошествии некоторого времени. Образ Гамлета не отпускает, тлеет во мне всю жизнь. А постановка Валерия Саркисова трагедии в переводе Андрея Чернова как свежий ветер превратило тление в огонь и осветило окружающую среду. Люди как роботы программируются древними и современными мифами и традициями, действуют по закаченным программам, по сути своей оставаясь бесконечно интереснее и сложнее схем. Трагедия Гамлета (да и Клавдия) в ощущении разлада между заложенным в него алгоритмом действий («око за око»), которого он не в силах ослушаться, и богатством вариантов внутренней и внешней жизни. (Как это близко и понятно, пусть и не на таком «кровавом» уроке.) Именно этот мучительный разлад удалось передать в своём переводе «Гамлета» Андрею Чернову. Во всех предыдущих переводах в этой трагедии по-русски присутствует один подлинный герой, романтически настроенный автор в облике Гамлета, и все наши симпатии сфокусированы только на нём.

Но как же преодолеть такой разлад вообще и конкретно, когда он связан с кровной местью, или проклятием Пелопидов (Гамлет – Орест). В начале прошлого тысячелетия человечеству был предложен глобальный выход из пут древнего мифологического сознания, постоянно генерирующего идеологемы, разделяющие людей и общества на чистых и нечистых, правых и неправых, человеков и недочеловеков. Две тысячи лет весть эта странствует по миру. Но мы так и не научились не то, что любить врагов своих, но даже понимать их. Мне очень хочется ошибаться. Но, видимо, в старинную, глубинную сущность большинства людей весть не проникла, лишь пропитав их риторику. Впрочем, в некоторых странах весть покинула и риторику. Этим и определяется всегдашняя злободневность трагедии Уильяма Шекспира «Гамлет».

Некоторая эволюция возможно есть. «Звезда», как всегда, зовёт на войну, имеющую причины и «без особых причин». Но в душе твёрдая установка: «Я никому не хочу ставить ногу на грудь».