А он сидел облезлый и голодный

А он сидел облезлый и голодный
Под светом залитым Рождественским окном,
Трясущийся, прикованный холодным
Сторожевым ржавеющим звеном.
Прохладный ветер шерсть не закрывала,
Просвечивались шрамы, здесь и там,
Отчаяние ошейником сжимало
В ушах звенел такой любимый гам.
Слюна бежала, воздух был пропитан
Мясными блюдами и запахом родным,
Как жаль, что рамы на зиму закрыты...
Не доскулиться верным часовым.
Они придут, меня здесь не оставят
Терзала мысль, и слабый огонек
В душе собачей замерзал мелькая,
Но он все верил, кто ни будь придет.
А за окном веселье разгоралось,
Гремела музыка в туманности еды
И вдруг слеза горячая сбежала,
Мелькнула мысль и я был молодым.
С хозяином носились по лужайке,
Пинали мяч по зелени травы,
Потом вдвоем несли его хозяйке
Она взрывалась хохотом родным.
Воспоминания комом покатились,
Как тот, любимый серебристый, мяч.
Картины промелькнули и простились,
Как будто бы чего-то вдруг боясь.
Мороз крепчал ушли куда-то гости
В открытых шубах, в запахе вина.
Окно погасло, вспомнились вновь кости...
И ярче замаячила луна.
Сдавило грудь цепь ржаво зазвенела
Глаза слезились, глядя на луну
Душа собачья плакала и пела
Гортанным хрипом и протяжным УУУУУ.
И вдруг в тиши Рождественского утра
При слабом свете плачущей луны
Открылась дверь, мелькая в перламутре
Замерзших слез, с парадной стороны.
И тихий голос маленькой хозяйки
По-детски прошептал:- Идем со мной…
Рука сняла огромные перчатки,
И сняв ошейник повела домой