Фонтан Молочница в г. Пушкине
***
Елизавета Алексеевна, (немецко-) русская Императрица, «Психея»
«Психея!» – воскликнула Виже Лебрен,
Узрев Елизавету за стеклом,
Виденью Ангела подобной,
С сестрой Амура, Лирой, сходной,
Склонённой с лейкой над цветком
Кудрями пепельного цвета,
Мечтой влюбленного поэта,
Воздушной, лёгкой, неземной,
С чертами грации младой,
С небесно-тихими глазами
В белоколонной светлой зале
Изысканного розового газа,
С серебряными нитями экстаза;
В тунике белой, словно нимфа,
И тонкой талией овитой
Венеры поясом златым,
Храня любви залог святым.
Прекрасный цвет ее ланит
Румянцем видным не залит.
Казалась облаком она,
Что лебедь плавный, холодна.
(И даже царственно бледна).
Ее с гречанкой профиль схож;
Царица женской власти лож,
Сама краса и совершенство;
Служить ей – высшее блаженство…
Гвардейцы, тайно влюблены
Искали благосклонности ее руки…
Элита русской высшей знати,
Кавалергарды при параде,
Ей были преданы душой,
Сей Императрице неземной.
Трагедия (немецко-)русской «Психеи»
Надев темнеющий покров,
Над урною склонилась дева,
Храня любовь во тьме гробов,
В слезах, рыдая, онемела.
Любовь, как молния, блеснула,
Незримо поразив сердца,
Запретно, тайно промелькнула
Предвестием печального конца.
Императрицу полюбил гвардеец,
Блистательный красавец капитан,
Что неба сумрачного месяц,
Сиянием овеявший роман.
Его влюбленность (эхом) отозвалась
В закрытой кротостью душе,
Вглубь заронившись, разгоралась
В невинном, скромном существе.
Они на бале танцевали,
Кружась, смотря глаза в глаза,
И музы их околдовали
Любовью пылкие сердца.
Картина прямо из романа:
Безлунной ночью тёмный сад,
На стену Замка цепко, рьяно
Карабкается кавалергард.
Императрицей вдохновленный,
Рискуя жизнью, дерзок, смел,
С любовной страстью беспредельной (Любовной страстью окрыленный)
В ее светлеющий (темнеющий) предел
Остаток ночи провести
В объятьях (лобзаньях) упоенных,
С Психеей счастье обрести
В слиянии (сердец) влюбленных.
И как был страстен Алексей
С голубкой нежною своей!..
Узнав же, что беременна она,
Рыдал (у ног ее) от счастья без ума.
И целовал, и обнимал,
И снова плакал, и ласкал…
Она же милый (тихий) ангел-свет
От счастья плакала в ответ.
Но счастье в жизни мимолётно,
Оно как вешний первый цвет,
Сегодня есть, а завтра нет,
И след простыл… но часто плодно!..
Князь Константин ища ответа,
Надеждою лелеем чувств,
Узрел соперника приметы,
Узнал изменницы искус.
И движем долгом государства,
Семейства честью, честью братства
(Скорее, ревностью своей),
Послал убийцу ночью тайно,
Чтоб замысел свершил злодей.
Хотя супруг ей изменял,
Был увлечен иной любовью,
И все же брак он охранял
В мужском приоритете кровью.
Идя из Эрмитажного театра,
Ножом был ранен Алексей;
Смертельная упала карта,
Он умирал, твердя «дуэль»…
Любовника Елизавета посетила,
У ложа бедного скорбя,
Прощальным поцелуем одарила,
Небес печальное дитя.
И слёзы скорби долго лила,
Завет любви его храня,
Простить ее за все просила;
Он счастлив умирал, любя…
И в лавре Александро-Невской
Надгробная лежит скала
От Дамы, пожелавшей неизвестной
В веках остаться навсегда.
На камне сломленное древо
Ударом молнии… любви.
Над урною склонилась дева,
Заложница (виновница) трагической судьбы.
***
Несчастная любовница и мать,
Скорбящая хранительница парка,
Хоть высшую являла знать,
Простая женщина, крестьянка,
В невинном лёгком одеянье
Античных граций, - подражанье...
Склонившись над осколками судьбы
Сосуда времени-воды,
Взирая в романтические дали,
Застыла в камне и печали.
Или
Застыла в бронзе и печали.
P. S. Так точнее, просто «в камне» - поэтичнее, созвучно с окаменела (и мастером отражена ее печаль).
***
Из лона матери Земли,
Из крынки, треснутой на камне,
Хранимой девушкой печальной,
Немолчно льется ток воды,
Журча струёй хрустальной (кристальной)…
***
Печальная нимфа над хладным ключом,
Склонившись над битым кувшином, рыдает;
Безудержно льется вода, утекает…
Грустит и печалится дева о том:
Малютку Марию жизнь покидает.
***
Мария* – имя детское (женское) воды;
Согласно времени из битого сосуда
Текут печальные струи,
Жизнь унося минутно…
Над водами склонилась Мать –
Источник жизни на Земле;
Как ей в любви (тоске) не горевать
Уходу бытия везде?..
*Мария – имя воды, колыбели жизни, сама жизнь (человек на 70% состоит из воды); сосуд, кувшин – жизнь (маленького) человечка; льющаяся вода – символ утекающего времени и бытия.
Марина и Мария – созвучны имена,
«Морская» и «Желанная» – манящая вода.
***
Девушка играет с голубком –
Символом надежды возрожденья;
Народится дочь потом,
Обретя в младенчестве забвенье.
P. S. «Фонтан «Молочница», получивший известность как «Царскосельская статуя», или «Девушка с кувшином», занимает особое место среди парковой скульптуры Царского Села: это единственная скульптура, специально исполненная для Екатерининского парка и ставшая одним из символов города Пушкина.
В гербы многих городов помещены изображения символов тех природных условий, которые послужили толчком для возникновения населенного пункта непосредственно на том месте, где они находятся. Например, Берлин построили там, где по преданию была медвежья берлога, и его герб украшен изображением медведя. Символ Рима — волчица, вскармливающая младенцев и т. д. Герб Царского Села, напротив, ничем не напоминает о том источнике, который буквально вдохнул жизнь в эту местность, где сегодня находится один из самых замечательных городов России.
Люди в этой местности стали селиться издавна, значительно раньше того момента, когда здесь появилась шведская усадьба Sarisinoisio («мыза на возвышенном месте»). И, главным образом, благодаря наличию неиссякаемого родника с удивительно вкусной и обильной водой, который находился тогда немного ближе к усадебному дому, чем сейчас. Петру I Сарская мыза гак по нравилась, что он подарил её самому любимому человеку — жене Екатерине I. Императрица была в восторге от открывшегося перед ней вида. От стоявшего на холме дома мызника (позже там выстроят Камеронову галерею), дорожка вела к роднику. Вода этого источника, пробежав по откосу небольшое расстояние, собиралась в живописный водоем:, образовавшийся в результате запруды, устроенной поперек оврага (ныне там находится Адмиралтейская плотина). А далее уже по дну оврага бежал ручей Вангазя, неся свои воды в речку Славянку.
Испив студёной водицы из источника, Екатерина звала к себе самых лучших садоводов, талантливейших зодчих и ваятелей для того, чтобы обсудить с ними планы обустройства Царского Села. И естественно, роднику было уделено особое внимание. До нас не дошли изображения этого источника, но известно, что к нему вела небольшая лестница, выложенная из пудожского камня. Над струей, падающей с деревянного желоба, была устроена арочка, опирающаяся на «колоны, вытесанные из того же камня».
После кончины Екатерины по её завещанию Царское Село перешло в собственность принцессы Елизаветы. Взойдя на престол, дочь Петра I, в отличие от отца, не любила заниматься государственными делами. Зато веселилась и развлекалась безмерно. По её указу в 1757 году была построена Катальная горка, которая располагалась на том месте, где сейчас находится Гранитная терраса.
Сооружения Катальной горки нависали над родником, и его пришлось спрятать в специальную камеру. А воду по водоводу — подземному лотку, мощённому булыжным камнем с деревянными стенками и перекрытием — отвели в сторону, ближе к берегу пруда. На выходе из водовода построили небольшую плотину с водосливом и от неё вырыли достаточно протяжённый и просторный канал с еще одном плотиной на конце. Кстати, канал сохранился до наших дней. Дно канала замостили камнем. Таким образом, получился весьма объёмный резервуар чистой коды, из которого стало удобно черпать питьевую колу вёдрами, как для «работных» людей, так и для лошадей. Их в парке в связи с возводимыми парковыми сооружениями, было предостаточно. Для удобства даже построили два специальных деревянных мостика. В результате была решена ещё одна задача — более полное использование единственного на тот момент источника питьевой воды, которой всё равно не хватало.
В те же годы, а точнее 1 февраля 1758 года в городе Пуэрто-де-ла-Крус на острове Тенерифе в семье одного из потомков короля Канарских островов родился мальчик Августин Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделариа де Бетанкур и Молина. Это событие осталось бы для нас незамеченным, если б впоследствии из этого мальчугана не вырос один из крупнейших инженеров XIX века, с именем которого в России будет связано столько, что звать его будут не иначе, как Августин Августинович Бетанкур, «испанец — российский герой»… К счастью для нас, Бетанкур подружился с послом России в Испании, И. М. Муравьёвым-Апостолом. И тот предложил ему поработать в нашей стране, где способности выдающегося инженера могли бы раскрыться до конца. В 1808 году Августин де Бетанкур был представлен Александру I, и вскоре его в чине генерал-майора ввели в окружение Императора для выполнения «специальных поручений Его Государева Величества». Россия открывала перед испанцем безграничные возможности: ни один серьёзный проект того времени не обходился без его участия. И одно из первых поручений Его Величества было связано с родником в Царском Селе.
Закончилась эпоха женского владычества в России. В 1808–1810 годах по распоряжению императора Александра I началось благоустройство участка на месте бывшей Катальной горы под руководством садового мастера И. Буша и архитектора Л. Руски. На месте разобранной к тому времени (ещё при Екатерине II) Катальной горки, решено было воздвигнуть величественную гранитную террассу. Склон между вновь сооруженной Гранитной террасой и Большим прудом был оформлен в виде зеленых уступов, от террасы к пруду проложили новые дорожки, Речь зашла о том, чтобы «у террасы, где проведена ключевая вода, отделать место сие в хорошем вкусе».
К тому времени в Царском Селе был проведён Таицкий водовод и в водоёмы парков подавалась в большом количестве (более 70 л/сек) чистейшая вода из недр Ижорского плато. Функции местного источника изменились. Отпала чисто утилитарная задача: «водопой» стал не нужен. Зато выросла его декоративная составляющая.
Вникнув в проблему, Бетанкур, судя по его действиям, чётко разобрался с условиями залегания и продвижения воды в этом районе. Он определил, что подземная вода находится внутри горной породы (известняка), являющейся водоносным пластом. Водоупорным пластом была толща кембрийской глины, подстилающая эти породы на глубине трёх-четырёх метров. Водоупор имеет понижение рельефа к Большому пруду, и на склоне происходит естественный выход воды на поверхность.
Камеру, которая была построена для защиты природой созданного источника, Бетанкур переделал в каптажную (водозаборную), значительно расширив её и срезав водоносный пласт до водоупора. Еловый сруб камеры, перекрытый двойным накатом, разместил на водоупоре перед водоносным пластом, обложив глиной в качестве глиняного замка с трёх внешних сторон. Одновременно он переделал и всю водоподводящую систему между камерой и каналом, заключив её в чугунные трубы. Поскольку перепад между этими точками составлял почти два метра, Бетанкур предложил устроить фонтан.
Фонтан на камне получился необычный...
Появление загадочной статуи с разбитой урной, из которой льётся вода, на протяжении вот уже двух столетий окутано романтической тайной. И раскрыть её нам, по всей видимости, не дано, поскольку документов нет. Это для придворных острословов всё сразу стало ясно. В те времена были модны басни французского поэта Ж. Лафонтена. Фонтан тут же окрестили «Молочницей», а историю появления её в парке объяснили тем, что будто бы скульптор Павел Петровичем Соколовым вдохновился сюжетом басни и Ж. Лафонтена «Молочница, или Кувшин с молоком»о французской крестьянке Теретте . А то, что на «гром-камень» уселась босоногая красавица в греческой тунике, удивително напоминающая лицом и фигурой Елизавету — жену Александра I, это как-то осталось незамеченным. Или велено было не замечать...
Император Александр I Павлович был женат нанемецкой принцессе Луизе-Марии-Августе Баден-Дурлахской, принявшей при переходе в православие имя Елизаветы Алексеевны. От этого брака в мае 1799 года у них родилась дочь Мария, но, прожив немногим более года, в июле 1800-го она умерла. Смерть дочери потрясла молодую мать. Её опечаленную фигуру можно было часто видеть на дорожках дворцовых парков.
Автор статьи «О чем грустит царскосельская статуя» (Наука и религия, 1999, № 6; Ангел Царя Александра, СПб, 2008) Людмила Бел Озерова утверждает, что в память об ушедшей из жизни дочери Императрицы итальянский скульптор Паоло Трискорни преподнес Елизавете Алексеевне скульптурную композицию — горюющая молодая женщина сидит, подперев голову рукой. (Не этот ли образ был потом положен Бетанкуром в основу его замысла устройства фонтана?)
Желая развеять грусть светлой Императрицы, скульптор дарит ей вторую свою работу — «Девушка, играющая с голубком». Это своеобразный символ веры в то, что у неё дети ещё будут. Так и случилось. В ноябре 1806 года венценосная мать родила дочь, названную ее именем. Но, к сожалению, и она не дожила до двух лет. Маленькие дочери императорской четы упокоились в Благовещенском соборе Александро-Невской лавры, а подавленная горем Императрица стала вести затворнический образ жизни, почти не выезжая из Царского Села.
Здесь уместно немного рассказать об облике самой Императрицы. Вот как передаёт свои впечатления о ней французская художница Элизабет Виже-Лебрен, которую пригласили в 1795 году написать портрет Елизаветы Алексеевны в Царском Селе. Приближаясь к дворцу, художница вдруг заметила в окне нижнего этажа молодую женщину, поливавшую горшок гвоздики. «Ей, казалось не более 17 лет, — писала потом Виже-Лебрен, — черты лица её были тонкими и правильными, а сам склад его восхитительным. Прекрасный цвет лица не был оживлён румянцем, но по белизне своей соответствовал его ангельски кроткому выражению. Пепельно-белокурые волосы ниспадали па шею и лоб. Она была в белой тунике, небрежно перевязанной поясом на талии, тонкой и гибкой как у нимфы. Вся фигура этой молодой особы, облик, который я только что набросала, таким чарующим образом выделялась из глубины комнаты с колоннами, обитой розовым газом с серебром, что я воскликнула: «Да это Психея!». То была великая княгиня Елизавета, супруга великого князя Александра».
Описания современников позволяют судить о ярком впечатлении, производимом Елизаветой на всех, кому доводилось видеть её. Вот как описывал портрет 26-летней уже Государыни (в годы, предшествующие созданию «Царскосельской статуи»), секретарь саксонского посланника: «Трудно передать всю прелесть Императрицы: черты лица её чрезвычайно тонки и правильны: греческий профиль, большие голубые глаза и прелестнейшие белокурые волосы. Фигура её изящна и величественна, а походка чисто воздушная. Словом, Императрица, кажется, одна из самых красивых женщин в мире».
Не удивительно, что многие чистые сердца пылали тайной любовью к своей Государыне. «Вся гвардия, эта истинная элита русской знати, — вспоминала одна из её современниц, — была сердцем и душой предана Императрице; для гвардейцев видеть её было счастьем, служить ей — высшим блаженством <… > Среди блистательных офицеров Императорского Генерального штаба выделялся молодой человек, в звании капитана гвардии. Призванный по долгу службы постоянно находиться рядом с Их Величествами, этот молодой человек позволил себе опасное счастье любоваться своей Царицей. Их многое разделяло, однако любовь, как молния, сверкнувшая в его сердце, отразилась эхом в её душе». Их мимолётный нечаянный роман был жестоко оборван великим князем Константином, давно пытавшимся добиться ответных чувств Императрицы. Предмет единственной страстной любви Елизаветы был подло убит ударом кинжала в бок подосланным убийцей, когда возвращался поздним вечером со спектакля в Эрмитажном театре. Умер кавалергард Алексей Охотников — так звали этого молодого человека — в январе 1807 года на 27-м году жизни и похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.
Через шесть месяцев после погребения над могилой вырос великолепный памятник, заказанный «некой дамой пожелавшей остаться неизвестной». Мраморный памятник представляет собой скалу, возвышающуюся над надломленным от удара молнии деревом. На скале в тёмном покрывале сидит молодая женщина, склонившаяся над погребальной урной. На мраморной плите, вмонтированной в скалу, выгравированы имя умершего, дата смерти и трогательная эпитафия. Памятник стоит и поныне.
Но вернёмся в Царское Село. Обсуждая проект фонтана с Императором, инженер Бетанкур, возможно, уже имел готовую модель будущего сооружения. Всё остальное было делом техники и исполнялось с невероятной быстротой. Менее года понадобилось, чтобы найти и обтесать соответствующий камень-пьедестал. (А может быть, он был уже для чего-то изготовлен). Придворному скульптору Павлу Соколову поручили скульптурные работы.
И Соколов — вольно или невольно — воплотил в своей работе образ той, кто была хозяйкой царскосельских парков, чья красота в ореоле царственности и романтической судьбы трогала сердце современных ей художников. Скульптор Соколов создал шедевр. У зрителя создается впечатление, что на камне только что сидела реальная женщина, которая превратилась в прекрасную статую. Поражает исключительное соответствие позы, в которой находится бронзовая девушка, с выступом камня, на котором она сидит.
Примечание. «Недоброво. Э.Ф. Голлербах в книге «Город муз» воображает прогулку по осеннему парку в вечернем полумраке таинственной пары: Анны Ахматовой и Николая Недоброво: «Перед «Девушкой с разбитым кувшином» поэт вспоминает строки Пушкина и Деларю, бранит стихотворение Комаровского. Женщина в чёрном испытывает что – то похожее на ревность, какой – то «смутный страх пред этой девушкой воспетой»… Здесь имеется в виду известное стихотворение Анны Ахматовой «Царскосельская статуя»:
Уже кленовые листы
На пруд слетают лебединый,
И окровавлены кусты
Неспешно зреющей рябины.
И ослепительно стройна,
Поджав незябнущие ноги,
На камне северном она
Сидит и смотрит у дороги.
Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на её плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюблённой…
Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнажённой.
В 1920 году Всеволод Рождественский упоминает «Девушку с кувшином» в сонете «Тяжёлым куполом покрыт наш душный храм». С нею сравнивается женщина, плывущая на барке по Неве и грустно смотрящая на воду,
…качая взор по ситцу влаги яркой,
Совсем как девушка, что в Царскосельском парке
Поникла на скале с отбитым черепком.
Современные поэты в своём творчестве продолжают обращаться к образу «Царскосельской статуи». В 1958 году Татьяна Гнедич сочинила красивое стихотворение:
Зелёный парк шумит, не увядая,
Минувшее не дальше, чем вчера…
Игру теней в раздумье наблюдая,
Сидит на камне вечно молодая
Лицейских муз бессмертная сестра.
Она молчит всё так же в грусти праздной,
Восторженно воспетой искони,
И вечных струй напев однообразный
Звенит, как в незапамятные дни.
И мнится мне – пред ней, пред этой тенью,
Внимая бормотанью ручейка,
Стоит Он сам в раздумье вдохновенья,
И держит боливар времён «Евгенья»
Украшенная перстнями рука.»
Ф.Н. Глинка
«Царица кроткая, краса земных царей,
Божественный твой лик достоин алтарей,
Достоин он блистать в великолепном храме
В сияньи золота и радужных огней
И благовонном фимиаме.
Но дивной благостью осмелены твоей,
Для Россов образ твой и милой, и священной
Мы ставим в хижине смиренной,
И только ... только лишь тобой
Как добрым ангелом хранимой.
О, милосердная! Здесь все тобой одной
Живет, и чувствует и дышит —
И часто, в тишине ночной
Создатель о тебе сердец моленья слышит.»
Примечание. Гелий Клийменов. «Осенью 1830 г. Пушкин в стихотворении «Величавая жена», которое принято считать загадочным, вспомнил некую таинственную даму:
В начале жизни школу помню я;
Там нас, детей беспечных, было много;
Неровная и резвая семья.
Смиренная, одетая убого,
Но видом величавая жена
Над школою надзор хранила строго.
Толпою нашею окружена,
Приятным, сладким голосом, бывало,
С младенцами беседует она.
Ее чела я помню покрывало
И очи светлые, как небеса.
Но я вникал в ее беседы мало.
Меня смущала строгая краса
Ее чела, спокойных уст и взоров,
И полные святыни словеса.
Дичась ее советов и укоров,
Я про себя превратно толковал
Понятный смысл правдивых разговоров,
И часто я украдкой убегал
В великолепный мрак чужого сада,
Под свод искусственный порфирных скал.
Там нежила меня теней прохлада;
Я предавал мечтам свой юный ум,
И праздномыслить было мне отрада…
Таинственного в стихотворении ничего нет – с первых строчек ясно, что речь идет о лицейских годах Пушкина и об императрице Елизавете Алексеевне, которая оказывала покровительство Царскосельскому лицею. Лицеисты вспоминали, что встречи с императрицей носили больше неформальный характер. С первого взгляда двенадцатилетний Александр Пушкин влюбился в Елизавету. Она поразила его красотой, изяществом, благородством, своим царским ореолом и простотой в обращении с лицеистами. Он грезил ей, обожал ее, ревновал к императору Александру I и даже в фантазиях представлял себя на месте царя:
Недавно обольщен прелестным сновиденьем.
В венце сияющем царем я мнил себя:
Мечталось, я любил тебя —
И сердце билось наслажденьем.
Мотив любви юноши к женщине, недоступной и высокопоставленной, возникнет потом не раз. Елизавета Алексеевна гуляла с фрейлиной по саду Царского Села, и Пушкин иногда сталкивался с ними. Редкие встречи с императрицей производили на него неизгладимые впечатление. Он был по-мальчишески влюблен в свою королеву, и ее образ постоянно мелькает в его лицейских стихотворениях 1815-1817 гг.
Как мало я любовь и сердце знал!
Часы идут, за ними дни проходят,
Но горестям отрады не приводят
И не несут забвения фиал.
О милая, повсюду ты со мною,
Но я уныл и втайне я грущу.
Блеснет ли день за синею горою,
Взойдет ли ночь с осеннею луною —
Я все тебя, прелестный друг, ищу,
Засну ли я, лишь о тебе мечтаю.
Одну тебя в неверном вижу сне,
Задумаюсь - невольно призываю,
Заслушаюсь - твой голос слышен мне.
Рассеянный сижу между друзьями,
Невнятен мне их шумный разговор,
Гляжу на них недвижными глазами,
Не узнает уж их мой хладный взор.
1816
Везде со мною образ твой,
Везде со мною призрак милый;
Во тьме полуночи унылой,
В часы денницы золотой.
1816
Пушкин был замечен императрицей Елизаветой Алексеевной, возможно, на поэта обратил внимание государыни Карамзин. От нее через Н.Я. Плюскову поступил вызов (заказ), чтобы поэт написал поздравительные стихи императрице. Стихотворение опубликовали в январе - феврале 1819 г под названием «К Н. Я. Плюсковой» 12 марта 1819 г. А. И. Тургенев писал в Варшаву кн. П. А. Вяземскому: «Пушкин, которого вчера видел у княгини Голицыной, написал несколько прекрасных стихов о Елизавете Алексеевне, императрице».
«На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей.
Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Кастилийский ток шумел,
Я, вдохновленный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.»
Получив поэтическое послание Пушкина, Елизавета Алексеевна просила Карамзина отблагодарить его и передала обязательный в таких случаях подарок – как правило, это были часы или перстень с вензелем августейшей персоны.
Императрица следила за творчеством талантливого поэта. В 1820 г. над головой Пушкина стали собираться тучи, особенно напряженной стала ситуация после того, как Александру I доложили о новом пушкинском творении – оде «Вольность», где прямо говорилось о запретной в то время теме – убийстве Павла I. Пушкина вызвали к военному генерал-губернатору Петербурга М.А. Милорадовичу для дачи объяснений, на квартире поэта был произведен обыск. Н.М. Карамзин обратился с просьбой к Елизавете Алексеевне заступиться за поэта. Поэт оказался не в сибирских снегах, а у брегов Тавриды. Пушкин прекрасно знал, кому он обязан своим спасением.
Примечание. «Все императрицы России были по-своему красивы, но титул самой красивой историками присужден Елизавете Алексеевне. Слава о ее красоте гремела по всей Европе, живописцы со всех стран съезжались в Петербург и умоляли ее уделить им время, чтобы они могли увековечить эту красоту у себя на холсте. Поэты ею восхищались и воспевали ее одухотворенную небесную красоту. Покоренные мужчины преклонялись и толпились рядом с надеждой встретить ее благословенный взгляд, увидеть ее чарующую улыбку…»
Примечание. «Любовь к императрице подкралась нежданно. Свои первые чувства к молодому кавалергарду она кратко описывала на страницах своего дневника:
«Воскресенье 15 марта 1803 г., в карауле, милый взгляд проходя, я смешалась, его голос взволновал меня до глубины души. Angebrannt, думала только о нем; весь день провела в мечтаниях о любви…
Четверг 23 апреля. В театре… проходя перед ним, забывши стыд, бросила на него f;chtig (взгляд).
Понедельник 27. Мои неосторожные нежные взгляды.
Суббота 20 июня Пленительные мгновения! Взаимное влечение, неповторимая встреча глаз.
Четверг 30 июля. Чувство развилось за этот день больше, чем за год… angebrannt без видимой причины».
И везде снова и снова «angebrannt» – «я горю», «я горю», «я горю». Записи в дневнике сделаны по-французски, но слово angebrannt Елизавета Алексеевна записывает на своем родном немецком языке.
Ее возлюбленный Алексей Охотников, по происхождению из семьи богатых воронежских помещиков. В мае 1801 г. Охотников поступил эстандарт-юнкером в Кавалергардский полк. Через четыре месяца его произвели в корнеты, спустя два года - поручиком и полковым казначеем. Молодой кавалергард был хорош собой, неглуп и остроумен. Благодаря привилегированному положению Кавалергардского полка и своим связям, Охотников стал известен в свете, часто бывал на балах и приемах. На одном из них Алексей привлек внимание императрицы, их познакомили, она с ним станцевала. После этого вечера она думала только об этом вечере и о том танце, когда они были вместе. Такого чувства она ранее не испытывала, ей хотелось его видеть, слышать голос. И у Алексея от этого танца голова пошла кругом – сама императрица – красавица обратила на него внимание. В свободную минуту он мчался туда, где мог хотя бы мимолетно увидеть ее. Когда она ехала на прогулку в коляске, он как будто случайно несколько раз попадался ей навстречу. Если гуляла в парке, то она вдруг обнаруживала вырезанные на стволе дерева слова: «Я был здесь, чтобы видеть вас».
9 сентября император Александр I выехал в армию, которая располагалась на австрийской границе. Хотя командующим являлся М.И. Кутузов, фактически главную роль в принятии решений стал играть Александр. Поручика Алексея Охотникова оставили в столице, назначили интендантом, он должен был закупать для полка провиант и амуницию и доставлять его в действующую армию. Вероятно, это назначение объясняется еще и тем, что Алексей страдал «грудной болезнью» – чахоткой.
Дневниковые записи Елизаветы Алексеевны Николай I до того, как их сжег, показал собственной супруге - императрице Александре Федоровне, переписавшей наиболее поразившие ее воображение любовные письма в свой дневник, сохранившийся для потомства в архивных фондах. Не будь этих записей - история любви императрицы Елизаветы Алексеевны канула бы в вечность, не оставив никакого следа в истории.
«После обеда я случайно глянула из окна диванной комнаты на набережную – записала императрица,- когда он проезжал, он не мог меня видеть, я заметила только его плюмаж и узнала коляску. Но это мгновение произвело во мне извержение вулкана, и часа два потом кипящая лава заливала мое сердце». Летом Елизавета Алексеевна пыталась бороться с этими чувствами, забыть его, не думать о нем, объясняя себе, что она императрица, супруга, что общество ее будет осуждать (оно же ничего не знает). Но, чувства не подавались логике, они бурлили и пытались вырваться наружу. Она знала, что Александр добрый, что он поймает, что ей тоже, как и ему, хочется своего счастья. Она была уверена, что он простит ее за скандал в обществе, который обязательно разразиться (и с каким удовольствием будут поливать ее грязью). Она убеждала себя, что имеет права любить, и что Бог послал ей этого молодого человека и эти чувства к нему. И она сдалась нахлынувшей на нее волне чувств: «Прелестен (подчеркнуто в дневнике), прощай борьба, продолжавшаяся 6 недель, один этот миг сделал напрасными все мои страдания».
С той поры начались тайные свидания. Чаще всего летом, когда императрица жила во дворце на Каменном острове или в Таврическом. Ночью Охотников забирался в окно императрицы, они проводили вместе несколько упоительных часов, а под утро Алексей спускался вниз. Только примятые цветы под окнами любимой могли бы выдать его. Когда свидания были невозможны, они засыпали друг друга нежными письмами.
Из дневника императрицы Александры Федоровны:
«16 июля 1826.
Если бы я сама не читала это, возможно, у меня оставались бы какие-то сомнения. Но вчера ночью я прочитала эти письма, написанные Охотниковым, офицером-кавалергардом, своей возлюбленной, императрице Елизавете, в которых он называет ее «моя маленькая женушка», мой друг, мой Бог, моя Элиза, я обожаю тебя», и т.д. Из них видно, что каждую ночь, когда не светила луна, он взбирался в окно на Каменном острове или же в Таврическом дворце, и они проводили вместе 2-3 часа. С письмами находился его портрет, и все это хранилось в тайнике, в том самом шкафу, где лежали портрет и памятные вещи ее маленькой Елизы, - вероятно, как знак того, что он был отцом этого ребенка. Мне кровь бросилась в голову от стыда, что подобное могло происходить в нашей семье, и, оглядываясь при этом на себя, я молила Бога, чтобы он уберег меня от такого, так как один легкомысленный шаг, одна поблажка, одна вольность - и все пойдет дальше и дальше, непостижимым для нас образом.
«Дорогая Элиза, позволь мне дать тебе один совет, а вернее, не откажи в небольшой просьбе: не меняй время твоей прогулки, это сможет показаться странным и встревожит императора. Вспомни, что он тебе говорил намедни».
В другом месте написано: «Не беспокойся, часовой меня не видел, однако я поломал цветы под твоим окном», затем идут чудовищные любовные заверения: «Если я тебя чем-то обидел, прости - когда страсть увлекает тебя целиком, мечтаешь, что женщина уступила бы нашим желаниям, отдала все, что более ценно, чем сама жизнь» (перевод с французского). Чувствуется, что он испытывал настоящую страсть; он любил женщину, а не императрицу; он обращается к ней на «ты», называет ее своей женой, потому что уже привык к этому и не может смотреть на нее иначе. Он говорит о назначенном свидании, мечтает, чтобы ночь была безлунной, так как только в темноте он может отважиться забираться по стене. Однажды он заболел и был вне себя, что не придет к ней. По-видимому, передавала письма и была посредницей некая Мадам».
Когда он болел, Елизавета Алексеевна с грустью отмечала в дневнике, что он плохо выглядит, и ликовала, когда он имел здоровый вид. Она надеялась, что они с Алексеем будут жить вместе так же, как император с Нарышкиной, и у них будут дети, и они не будут скрываться, а тайные свидания закончатся. Пусть все считают, что он ее фаворит, ее любовник, ее возлюбленный.»
Роман между императрицей Елизаветой и Алексеем развивался на глазах императора, и почему-то историки не хотят замечать его присутствие в Петербурге. Когда Елизавета поняла, что она беременна, у нее состоялся разговор с супругом. Естественно, что о неверности, измене не было между ними и речи. Пытаясь найти решение из столь запутанной для общественности ситуации, Елизавета предложила разойтись. Она хотела бы уехать со своим возлюбленном куда-то подальше, может быть и за границу, и воспитывать там своего ребенка. Александр на такой вариант не пошел, понимая, что развод для царствующей пары оформить невозможно, и предложил иной вариант - они остаются супругами, как и прежде, а ребенка Александр усыновит или удочерит, а со своим возлюбленным она может продолжать встречаться тайно. Если информация просочится в общество, то разговоры о фаворите императрицы подорвет его авторитет, а он в свою очередь должен будет принять меры. А ему не хотелось бы как-то реагировать. В глазах общества любовница у императора при наличии супруги - явление обычное, осуждаемое, но терпимое, наличие фаворита у императрицы при живом супруге – явление недопустимое и должно пресекаться императором, хотя бы ссылкой фаворита.
В период своей славы и могущества вдовствующая императрица Мария Федоровна поведала своему статс-секретарю, тайному советнику Григорию Ивановичу Вилламову все тайны отношений императора Александра и Елизаветы Алексеевны, которые, судя по ее рассказам, открыл сам император после смерти дочери Луизы. Из записей Вилламова:
«Понедельник,26 сентября 1810.
После туманных рассуждений, о том, что Елизавета была неверна императору, поговорив о благородстве императора, который все ей простил, призналась, [Мария Федоровна] несмотря на мое сопротивление и нежелание слышать ничего плохого об императрице Елизавете, что двое детей императрицы Елизаветы были не от императора; что касается первого, были еще сомнения и она [Мария Федоровна] хотела этому верить, несмотря на черные волосы девочки, привлекшие внимание покойного императора, однако, что касается второго, она [Мария Федоровна] полностью ошибалась, она приняла его за ребенка императора, хотя последний признавался, что не был близок с императрицей. Она полагала, что из-за ложного стыда он не захотел сознаться. После смерти малышки она [Мария Федоровна] узнала из беседы с ним, что это был результат второй измены императрицы. Она [Мария Федоровна] призналась затем, что Елизавета была в интимной связи с офицером из кавалергардов Охотниковым, что этот человек, по слухам, очень красивый, умер во время родов императрицы и что именно из-за этого ей было так плохо; что поэтому ей [Марии Федоровне] никогда не было понятно поведение императора в отношении этого ребенка, его холодность к нему и его матери, которую она [Мария Федоровна] всегда ставила ему в упрек, но что он признался во всем лишь после смерти ребенка, что в свое время она [Мария Федоровна] не могла понять некоторых выражений, вырывавшихся из уст императора, в которых намекалось на истинное положение вещей: что он спросил у нее, как определить ребенка и что она [Мария Федоровна] ответила, что по традиции девочка стояла выше своих сестер, но после братьев, так как была признана его дочерью; что во время крещения император признавался, что чувствовал себя весьма двусмысленно; что поначалу он проявлял мало внимание к новорожденному ребенку, но обрадовался, что это была девочка; что императрица Елизавета, признавшись императору в своей беременности, решила уйти, что император проявил по отношению к ней максимум благородства; что еще после первой неверности он захотел близости с ней, но она не захотела, очевидно, полагая, что она не заслужила этого, что теперь она сама захотела этого, однако он передумал, что она твердо убеждена, что больше измен не будет, если судить по поведению императрицы Елизаветы; но что император очень несчастен, так как весь мир сваливает всю вину на него, не зная истинного положения вещей».
Император сказал матери не всю правду, но это и не надо было. В объяснении ему надо было донести до матери, чей был второй ребенок и какие у него сложились отношения с супругой. И как видно по заключению этого рассказа, Мария Федоровна убеждена, что подобных случаев измен супругу не будет. Александр добился сглаживания возникших противоречий между матерью и Елизаветой Алексеевной.
Поздно вечером 4 октября 1806 г., когда Охотников выходил из Большого театра, к нему приблизился неизвестный, нанес удар кинжалом и тотчас смешался с толпой. По слухам убийца был подослан великим князем Константином Павловичем. С. А. Панчулидзев записал: «Осенью 1806 года, при выходе из театра, Охотников был кем-то ранен кинжалом в бок.<> Подозрение его падало на брата мужа любимой женщины. Последнее время тот неустанно следил за своей невесткой и, как думал Охотников, преследовал ее своею любовью. Если убийство и было дело его рук, то навряд ли мотивом была любовь к невестке, а напротив - его любовь и преданность к брату; если он и следил за своей невесткой, то именно из-за боязни за честь брата». Доктор осмотрел рану, сделал перевязку, рана показалась ему неопасной. Ходили слухи, что Охотников был ранен на дуэли. Состояние больного ухудшалось, и штаб-ротмистр был вынужден в октябре подать прошение об отставке.
Заказчиком убийства Алексея Охотникова даже современники считали цесаревича Константина Павловича. Но только причины, заставившие пойти великого князя на преступление, называли разные. Одни считали, что он вступился за честь брата-императора, который был чрезмерно добрым и прощал своей жене все, даже измену. Другие предполагали, что Константин Павлович был влюблен в Елизавету и поэтому ее всюду преследовал, а когда обнаружил, что у него есть серьезный соперник, устранил его. Третьи доказывали, что на самом деле он вступился за честь императрицы, которую обманывал ее кавалергард. Будто бы на самом деле Алексей был влюблен в 20-летнюю красавицу фрейлину Наталью Ивановну Загряжскую. Княгиня Е. А. Долгорукова вспоминала: «В молодости Наталья Ивановна являлась при дворе и по красоте своей была замешана в какую-то историю: в нее влюбился некто Охотников, в которого была влюблена императрица Елизавета Алексеевна, так что тут была ревность».
Но при этом забывают отметить, что ухаживал кавалергард за влюбленной в него Натальей Ивановной в те годы, когда его отношения с императрицей только стали развиваться. Влюбленная в кавалергарда императрица, приревновала своего героя к восемнадцатилетней фрейлине. На уцелевших от огня страницах дневника Елизаветы Алексеевны осталась запись: «1 января 1804… вечером большой бал, поначалу ничего, заметила после, когда танцевала полонез. Вскоре затем он тоже стал танцевать и разговаривал очень весело и увлеченно с маленькой Z.; рассердилась». Фрейлина Z. - Наталья Ивановна Загряжская, племянница графа Кирилла Разумовского, родственница князя Потемкина, признанная красавица - при нормальном течении событий могла рассчитывать на самую блестящую партию. Но ревность императрицы разрушила все ее планы и надежды. Ее выдали замуж за новоиспеченного дворянина Николая Афанасьевича Гончарова, которого тотчас отправили на секретарскую должность к московскому генерал-губернатору. По существу Елизавета Алексеевна сама проблему с соперницей решила и навсегда вычеркнула Наталью Ивановну из петербургской светской жизни.
Люди Константина следили за Елизаветой Алексеевной и определили, в кого влюблена императрица и от кого у нее будет ребенок. После разговора с Александром, когда она получила согласие на тайные встречи, на вершине счастья она могла на мгновение потерять осторожность. Ее могли увидеть сыщики целующейся с Алексеем, когда она его провожала или встречала. И Константин, который давно мечтал отомстить Елизавете за ее поддержку его жены, за презрительное отношение к нему, решил воспользоваться этой ситуацией. Ни ссылка любовника, ни отправка его в действующую армию не устраивали великого князя, только его смерть должна была принести ему удовлетворение. Она, потеряв возлюбленного, будет страдать, а он будет наблюдать, как она мучается. Он лишит ее счастья. Жестокое наказание, по его мнению, она заслуживала. И чтобы понять, когда и почему великий князь Константин так невзлюбил свою невестку, надо вернуться в прошлое.
15 февраля 1796 г. весь придворный Петербург отмечал свадьбу семнадцатилетнего великого князя Константина и пятнадцатилетней великой княжны Анны Федоровны, дочери наследного принца Франца-Фридриха-Антона Саксен-Заальфельд-Кобургского, принадлежавшего к младшей ветви одной из древнейших династий в Германии.
Страсть Константина Павловича ко всему военному и непредсказуемость его поведения раскрылись незамеченной ранее стороной сразу после свадьбы. Его объяснения в любви неожиданно сменялись грубостью и оскорбительным поведением в отношении юной супруги. Однажды он посадил Анну Федоровну в одну из огромных ваз в Мраморном дворце и начал по ней стрелять. Он мог прийти в спальню жены в шесть часов утра и заставить ее до завтрака играть на клавесине военные марши, аккомпанируя на барабане. Великий князь терроризировал супругу почти с садистской изощренностью, даже пребывая в благодушном настроении. Он любил пугать ее, стреляя в коридоре Мраморного дворца из пушки, заряженной живыми крысами.
Единственным другом для Анны Федоровны стала великая княгиня Елизавета Алексеевна. С ней она могла откровенно говорить о своих неприятностях, у нее находила поддержку и понимание. Елизавета служила опорой своей подруге и часто, благодаря ее вмешательству, удавалось восстановить относительный мир в отношениях Константина и Анны. Графиня В. Н. Головина вспоминала: «Анне Федоровне тяжело жилось от невозможного характера, которого никто не мог обуздать. Его грубые выходки, отсутствие всякого такта превращали супружескую жизнь в настоящую каторгу, и скромная Анна Федоровна нуждалась в дружбе с Елизаветой, умевшей сглаживать частые нелады супругов».
Константин стал запрещать ей покидать Мраморный дворец, а, если она покидала его, то он находил ее и возвращал в дом. Князь Чарторыйский писал об отношениях этой пары: «Тяжелую картину представлял вид принцессы, такой прекрасной, приехавшей издалека для того, чтобы на чужой стороне принять чужую веру и чтобы быть отданной своенравному человеку, который, как это можно было хорошо видеть, никогда не будет заботиться о ее счастье. Эти мрачные предчувствия скоро подтвердились признаниями самого великого князя. То, что он рассказывал своим близким о своем медовом месяце, носило отпечаток ни с чем несравнимого неуважения к своей супруге и самых странных причуд».
В 1802 г. среди петербургских красавиц ярко засверкала очаровательная жена состоятельного французского мецената месье Араужо. Константин Павлович, которому в ту пору шел двадцать третий год, обратил внимание на молодую женщину. Однако его настойчивые ухаживания ни к чему не приводили, красавица продолжала не реагировать на все пылкие знаки внимания. Константин отступать не хотел – еще не было такой женщины, которая перед ним не открыла двери в свою спальню. За мадам Араужо он организовал слежку. Сыщики доложили ему, что в определенные дни, утром мадам приезжала к вдовой баронессе Моренгейм, которая жила на Невском проспекте. Здесь она отпускала свою карету домой, а вскоре за ней приезжал наемный экипаж. Госпожа Араужо тотчас выходила от баронессы и отправлялась на тайное свидание. У вдовы Моренгейм она появлялась в сумерках и возвращалась домой на ожидавшей ее своей карете. И муж, и родственники пребывали в уверенности, что все это время она проводила в невинных беседах за рукоделием с подружкой.
10 марта 1802 г. люди Константина Павловича наняли того самого извозчика, ту же карету и тех же лошадей, что регулярно приезжали за ней на Невский проспект. Мадам Араужо попрощалась с баронессой и села в карету. Но повезли ее в другую сторону, к резиденции великого князя. Придворные лакеи на руках отнесли сопротивляющуюся женщину в комнату, где ожидал ее великий князь Константин. Он был пьян, возбужден и нетерпелив. Дальнейшие события восстановить сложно. Мадам изнасиловали, принимали участие все – и хозяин, и генерал, и адъютанты, и лакеи. Без чувств мадам доставили к баронессе. На следующий день несчастная скончалась. Весь Петербург был потрясен преступлением, в котором оказался замешан великий князь Константин Павлович. Подобного дикого происшествия никто не помнил. Молодой император был возмущен и обескуражен. Требовалось предпринять срочные меры и наказать виновных. Но огласка скандала неизбежно влекла серьезные политические последствия - Константин являлся прямым наследником престола и обвинения его в убийстве могли нарушить определенный их отцом Павлом порядок престолонаследия. Александр I был вынужден назначить строжайшее следствие. Всех участников преступления посадили в крепость, а великий князь Константин оказался под домашним арестом.
Одновременно начались тайные переговоры с родственниками Араужо, открытого скандала удалось избежать. Александр 30 марта 1802 г. повелел разослать по Петербургу особое объявление, из которого следовало, что преступление «оставлено в сомнении», а великий князь и наследник престола Константин Павлович, вообще, к нему никакого касательства никогда не имел.
Супруга Константина, великая княгиня Анна Федоровна, была уверена в том, что вся эта затея была задумана Константином и им возглавлялась, и что он на самом деле главный виновник этой трагедии и должен был быть наказан по всей суровости закона. Единственным человеком, с которым могла посоветоваться Анна, была Елизавета, пораженная произошедшей трагедией. Елизавета, настроенная против Константина с первых дней ее появления в Зимнем дворце, заявляла, что, если была бы она на месте Анны, она бы не смогла находиться рядом с убийцей ни минуты, и что морально Анна имеет все права покинуть супруга и не возвращаться к нему никогда (такое не прощается).
Отношение Елизаветы и Анны к Константину резко изменилось, они избегали встреч с ним. В память по невинноубиенной женщине они объявили Константину бойкот – он перестал для них существовать. Анна спустя месяц после этой ужасной истории навсегда уехала из России, и в ее отъезде, а затем и разрыве отношений с ней, Константин винил не себя, а только Елизавету. Официально было заявлено, что она отлучилась от мужа «по неизлечимой болезни для жительства в уединении». Елизавета, по мнению великого князя Константина, лишила его права на престолонаследование, а он, пока у императора не родился сын, считался наследником престола.
Спустя несколько лет Константин Павлович пытался наладить отношения с Анной Федоровной. Великий князь все еще надеялся, что, восстановив даже чисто формально (фиктивно) супружеские отношения, он сможет претендовать на престол. Во время своих поездок в Европу великий князь неоднократно встречался с супругой. По словам историка Е.П. Карновича, возвращаясь в 1811 г. из Франции, он специально приехал к великой княгине, чтобы убедить ее вернуться в Россию, выражая надежду, что их потомство будет на престоле. Анна Федоровна решительно отвергла предложение мужа, сославшись на «обязанности, которые должны были удержать ее навсегда за границей».
Елизавета Алексеевна не могла скрывать своего брезгливого отношения к насильнику Константину, который в свою очередь стал просто ненавидеть свою невестку и вынашивал планы своей мести и отмстил ей.
3 ноября 1806 г. у Елизаветы Алексеевны родилась вторая дочь. По просьбе Алексея ее назвали Лизой (Елизаветой), как мать. Был издан царский манифест, с Петропавловской крепости произведен пушечный салют.
В январе 1807 г. состояние Алексея стало резко ухудшаться, наступило общее заражение крови, врачи поняли, что дни его сочтены. О возможной развязке в ближайшие дни сообщили Елизавете Алексеевне. Через доктора императрица предупредила своего возлюбленного о том, что приедет к нему, и отправила в дом к Охотникову свою старшую сестру, принцессу Амалию - Кристину Баденскую, которая позже описала детали этой встречи. Перед приходом императрицы Охотникова одели в мундир, убрали комнату, где он лежал. Елизавета старалась быть спокойной и даже веселой. Когда она, прощаясь, поцеловала больного в губы, Охотников сказал: «Я умираю счастливым, но дайте мне что-нибудь, что я унесу с собою». Елизавета отстригла локон, положила его в золотой медальон и сняла с пальца кольцо. Утром Охотников причастился, исповедался, 30 января 1807 г. он умер. Узнав о смерти своего возлюбленного, она убежала из дворца и, приехав в дом Охотникова, долго стояла у его гроба на коленях, рыдая и молясь. Его похоронили в Александро-Невской лавре на Лазаревском кладбище. Спустя полгода на могиле возлюбленного Елизавета Алексеевна поставила мраморный памятник в виде плачущей женщины на скале с урной, а рядом - разбитое молнией дерево. На памятнике слова, сохранившиеся до наших дней: «Здесь погребено тело кавалергардского полку штабс-ротмистра Алексея Яковлевича Охотникова, скончавшегося генваря 30 дня 1807 года, на 26 году от рождения». Никакого следствия по делу ранения офицера элитного полка заведено не было.
Графиня Головина в своих воспоминаниях подробно рассказала, что случилось с дочерью Елизаветы, Лизой. «Для императрицы ее дочь стала предметом обожания и постоянных забот.- Уединенная жизнь сделалась для нее счастьем: едва пробудившись, она отправлялась к своему ребенку и почти не расставалась с ним по целым дням. Когда ей приходилось проводить вечера вне дома, то по возвращению обязательно шла, чтобы поцеловать малютку. Но счастье продолжалось всего восемнадцать месяцев. У маленькой великой княжны тяжело прорезались зубки. Лейб-медик императрицы Франк не умел это лечить и давал ей укрепляющие средства, которые только увеличили воспаление. В апреле 1808 года с девочкой сделались конвульсии. Созваны были все врачи, но ничто уже не могло спасти ее. Несчастная мать не отходила от постели своего ребенка, вздрагивая при всяком его движении и исполняясь надежды, когда наступал покой. В этой же комнате собралась вся императорская семья. Стоя на коленях возле кроватки, императрица увидела, что девочка затихла. Глубокое молчание царило в комнате. Императрица взяла девочку на руки, наклонилась к ней и ощутила холод смерти». Девочка умерла 30 апреля 1808 г.
Елизавета Алексеевна тяжело переносила потерю дочери от любимого мужчины, она уединилась. По воспоминаниям современников дворец на Каменном острове, где проводили лето Александр I и Елизавета Алексеевна «не имел в себе ничего царственного. Он выстроен и убран с отменной простотой. Единственное украшение его - прекрасная река, на берегу которой он стоит. Несколько красивых дач построено рядом с императорскою резиденцией. Лицевая сторона дворца окружена прекрасными, правильно рассаженными деревьями; садовые входы никогда не запирались, так что местные обыватели и гуляющие свободно ими пользовались. Вокруг царского жилища не было видно никакой стражи, и злоумышленнику стоило подняться на несколько ступенек, убранных цветами, чтобы проникнуть в комнаты государя и его супруги». Книги, музыка, одинокие прогулки стали ее любим времяпрепровождением. В круг чтения Елизаветы Алексеевны входят серьезные исторические сочинения, философские трактаты, книги по истории религии и юриспруденции.
Чем дальше Елизавета уходила от суеты придворной жизни, тем все настойчивее играла роль первой скрипки вдовствующая императрица. Отношение Марии Федоровны к невестке принимало все более оскорбительные формы. Особенно эта неприязнь становилась заметна во время частых поездок Александра в Европу. Со времен Петра I русский двор привык жить весело, шумно. Балы, праздники, маскарады, торжественные и малые приемы – составляли суть жизни светского общества. В эпоху Александра I центром придворной вселенной стала вдова Павла I. Подражая Екатерине Великой, Мария Федоровна стала присутствовать на парадах, облачившись в военный мундир, украшенный орденской лентой. Если сам император Александр обычно пользовался коляской, запряженной парой лошадей, то императрица-мать непременно выезжала в карете, запряженной шестеркой, в сопровождении конвоя гусар и пажей. Французский посол сообщал в Париж о порядках, царящих при русском дворе: «Придворный церемониал и этикет соблюдается императрицей-матерью... Я видел войска под ружьем и царя верхом, ожидающих прибытия его матери. За любое назначение, за каждую милость являются благодарить ее и поцеловать ей руку, хотя бы она не принимала в этом никакого участия; ни о чем подобном не докладывают императрице Елизавете - это не принято. Петербургская знать считает своим долгом показываться на приемах императрицы-матери по крайней мере раз в две недели. Елизавета почти там не бывает, а император обедает три раза в неделю и нередко остается там ночевать» По воскресениям в Павловске давали балы, а по четвергам в апартаментах Марии Федоровны представляли французские спектакли и водевили. По окончанию представления следовал обильный ужин. Елизавета Алексеевна время от времени была вынуждена приезжать в резиденцию вдовствующей императрицы Павловск, «но эти поездки почти всегда были неприятны, так как между обоими дворами господствовали крайне натянутые отношения и взаимная зависть», - признавалась одна из фрейлин графиня Р. Эдлинг…»
Свидетельство о публикации №119102709133
с головой ушла в прошлую эпоху.Спасибо за
обилие информации и такие чудесные стихи,
повествующие о печальной,но прекрасной
любви.Всего вам наилучшего,Андрей,с уважением!
Вера Цыкова 10.11.2019 18:22 Заявить о нарушении