Вечер накануне ограбления

  Никулин засыпал с трудом. Ворочался с боку на бок,
тщетно пытаясь вырваться из круга повседневных забот
и тревог.
 О том ,что он давно не видел настоящей зимы. Такой,
чтоб человек почувствовал себя незначительным сущес-
твом, очень зависимым от щедрот и расположения матуш
ки-природы. Чтобы морозом спирало дыхание, пощипывало
нос и опасливо-приятно ныли озябшие пальцы в вечно
тесных хромовых сапогах.
  Чтоб дела и решения предстоящего дня во многом за-
висели от высоты красного столбика заоконного термо-
метра, к которому он за последние десять лет уже при
вык относится с презрительным равнодушием.
 Удивительно, но он не ощущал вчерашнего не терпения.
До поздна, до полуночи, роясь в книгах и журналах до-
машней библиотеки, в старых своих архивных выписках,
он выяснил, что, как ни странно, царское военное ми-
нистерство, несмотря на пресловутый консерватизм и
твердолобость, алчно ухватилось за изобретение профес
сора Пальчикова. Посыпались щедрые субсидирования,
срочно строились специальные мастерские, в Чёрном мо-
ре на секретных испытаниях был задействован отряд во-
енных кораблей... Изобретателя-профессора осыпаются
почестями и наградами, сам командующий Тихоокеанской
эскадрой шлёт Пальчикову хвалебную телеграмму.
  Более того, даже с иронией Никулин вспоминал бестол
ковую свету последних дней, азартную спешку. Вечером
пришло письмо от дочери в твёрдом сероватом конверте с яркой экзотической маркой. На ней была изображена
туземная девушка на фоне тропических цветов. На голове она, как это умеют делать туземцы, держала большое плоское блюдо с горой всевозможных фруктов.
В письме, кроме основного текста, была приписка –
постскриптум, которую Никулин перечитал дважды.
  "Благодарю тебя за те ценности, что привил мне — они и есть самое дорогое мое духовное богатство. И его не отнять. Ты никогда не учил словами, а только своим примером. И был всегда честен со мной и другими, и я видела это. Я училась быть честной у тебя. Тебе достаточно было посмотреть на меня и я все понимала без слов. Училась у тебя любви к своей земле в то самое время, когда ты тихо пел мне песню «С чего начинается Родина…». Научилась у тебя любить этот мир, когда целыми днями разъезжала с тобой по деревенским полям. Благодаря такой жизни, которая протекала среди полей и лесов, я научилась впитывать в себя всю красоту мира, каждой клеточкой своего существа я любила этот мир. Я училась свободе выбора, когда ты давал возможность принимать решения самостоятельно. И самое главное, научилась у тебя любви и принятию. Ценности, заложенные тобой, передам своим детям. Ведь именно так и продолжается Жизнь…
 О том, что зимой на окне диковинные узоры удивитель-
ной перламутровой чеканки. Это в углах, под подоконником. А выше – странные белесые пятна, опущен
ные блёстками изморози, подогнанные старательно один
к одному. Будто кто за полночь озорно надышал их на
влажные оконные стёкла. Термометра не видно, но, судя
по мохнатым окнам, снаружи не менее тридцати (он слу-
жил когда-то на Севере и в приметах разбирался).
  Вот замёршие окна отразили тень – кто-то торопливо
прошёл по расчишенной от снега дорожке. Заскрипело
стылое крыльцо.
 О том, что суматошно начался этот новый год...Впроч-
ем, он сам давно и вожделенно стремился к такому "пи-
ку" колоссального, все охватывающего внутреннего на-
пряжения. Ждал заметного часа. Многое было позади, многое было сделано, но всё это было лишь затянувшей-
ся прелюдией, разнокалиберными ступеньками к главному
к чему он подошёл только теперь. Может быть, даже не
подошёл, вскарабкался. Появившееся спокойствие не ап-
атия, не усталость, а умиротворение. Душевная уверен-
носит в предстоящем финале.
  "Поллюция, инфляция, кастрация, девальвация мочево-
го пузыря, дефицит, продовольственные талоны, СПИД ду
ховный и телесный", – стучалось в воспалённом мозгу.
Уснёшь тут, как же...
  Как пелись в популярной некогда песенке: "И спать
пора, и никак не уснуть..."
  В беспокойный старческий сон вторгается: "Ведь сно- творного днем с огнем не сыщешь, о валерьянка и не мечтай, а талоны на крепкие алкогольные напитки кончились неделю назад. И если еще на дворе поздняя
осень или - не дай бг! - зима?"
 Жаль только, не утопить в себе груз ежедневности,
кошмаров, мучающих не один год. Не утопить, не заглу-шить. В голове проносится мысль - "пойду, что-ли, чаю попью", и Никулин нетвердым шагом направляется на кухню. А жизнь идёт своим чередом, оставляя следы в
памяти и на земле.
  Рассвет будет изумрудным. А изумруд этот из Солнца,
из зелени, из синевы. К нему тянется всё живое: ко-
лосья пшеницы; сочная трава и цветы, которые прихора-
шиваясь, стряхивая россу; говорливые ручьи, что спеш-
ат к реке, и река, что спешит к морю...
 " И птицы. Они проснутся раньше людей, – думал Нику-
лин, отсыпая заварки в кружку. И каждое дерево, наполненное ими, защелкает, засвистает. Наверное, они
рассказывают этим гаснущим звёздам, этому восходящему
солнцу, как прекрасно жить и какое это счастье родить
ся".