Надругал. Гл. 4 Трактир

Конечно же, читатель спросит:
- Что ж он нам голову морочит?..
Я так же мучаюсь вопросом:
Что общего между матросом?
Меж ним и гордой Светской львицей?
Тут и профэссор удивится.
Но для себя давно решил:
Насколько женщина прекрасна,
Настоль мужчина безобразен;
И вывод мой несокрушим.

Со мною тут же согласилась,
Кому си строки посвятил,
Моя Богиня и «Светило»;
Всей моей лирики «Ярило»!
Надеюсь, вы её узнали
По признакам. Конечно, Алла!
А я ж полярно удалюсь,
Как вошь, едва почуяв дуст…
Нет, как горбун от Эсмеральды
Над сводами де Нотр Дам,
Поразмышлять туды-сюды 
И зря не злить всех прочих дам.

Да-с, объяснял сюжет похожий
Драмтург: «И на небесном ложе
Похоть пресытится, тоскуя по отбросам.»
Что ж, взгляд в историю мы скосим.
Возьмем, к примеру,  «Карнавал».
Кто посмелей? Давайте спросим:
Кто в «Карнавале» не бывал,
На время спесь свою отбросив?

   Муз.ком.по-танц. «Карнавал»               

Днем из себя сеньоров корча,
Знать прибеднялась по ночам;
Кутила так же - что есть мочи,
Знати ж проклятия крича..

Напялив жалкие лохмотья,
В трактир заваливалась Знать,
Черствым закусывая ломтем,
И поминая чью-то мать.

Но утром, вспомнив все с проклятьем,
Душа брала самоотвод.
Вновь на дешевые объятья
Её тянуло каждый год.

Вновь в карнавал - как на помойку…
Сколь не корми своёго пса -
К разврату, дракам и попойкам,
Там где дешёвая попса,

Где под «фанеру» голоса;
Ритмично бёдрами виляют
Луж-звёзды, выпучив глаза.
Их публика обожествляет.

В порыве, так сказать, едином,
Кретин в восторге от кретина!
Убогий юмор тому хлеб,
Дань от «на голову» калек;

В винных парах с табачным дымом…
Ну что ж, как говорят давно:
«Не хлебом, ведь, одним единым…»
Вновь наступая на «гавно».

А утром снова совесть душит.
Но был ли наш удел иной?
На части разрываем душу
Пред Господом и Сатаной.


Предвижу возгласы из толп:
«Что мелет этот остолоп?
Чего он  тут мозги полощет?
Как много девушек хороших!..»
Ну, что ж, отвечу я за них:
Нас тянет, все же, на «Плохих» 
(Как человек, не как пророк):
Всем привлекателен порок.
Будь мастер ты или напарник -
Все мы - один сплошной свинарник.
Богему, как и Мельпомену,
Всё так же тянет на измену.

Вернемся к нашей славной паре,
Довольно мне мозги вам парить.
Герой наш знал не понаслышке:
Бабу свалить не «Кошки-мышки»;
И чтоб верней ее свалить,
Надо ту бабу напоить.

 - Давай, братан, Рули, блин, харю!
 Гани, чтоб, чисто… типа… «К Яру».

Ну, в Питере, как всем известно,
Полным-полно такого места.
Минуты не прокуковало,
Как он свалил их - «У Подвала».

Фонарь качался, дверь скрипела,
У входа нищета сидела.
Чтоб покорилось сердце дамы,
Конечно, Вася «Щедро» дал им.
Дал щедро всем -- по Пол-копейке,
Швейцару ж: «Рупь! После попейки».
Хоть выл сквозняк в его кармане,

Трактир гудел в сплошном  дурмане:
Орали пьяные цыгане,
Картежники считали мани
И было жарко словно в бане;
Всё плавало в сплошном тумане.
Он занял стол, полон мечтаний,
Как фраер в бракосочетаньи.

Так ждёт рецензии похвальной
Поэт известный, хоть и ранний,
В мечтах за опус эпохальный.
ЭлегантнО, как говорится,
Помог Гюзели угнездиться;
И заоравши: «Че-ла-эк!»,
Вася обвел глазами залу.
Меню же дама изучала,
Почти не поднимая век.

В углу, накрывшися рогожкой,
Без чувств поэт опочивал,
Пропивши деньги и одежку,
Во сне, должно быть, клад видал,
И из соломы города --
Он их отстроить так мечтал,
Что рухнул с воплями в подвал,
Когда страховка подвела.

Паденье не поколебало
Несокрушимый Божий дар,
Жаль, поэтический товар
Ему «бавла» не прибавлял;
Не покорил, не прокормил.
Хоть был на вид довольно мил:
Своим лицом похож на Цоя,
Больше - не вру - чем сам ВэЦой

Крутись как вошь, рвись ли из кож,
Что ж, что портрет сей не похож --
Во мне цинизма ни на грош.
Он освежит, как кружка кваса…
И покорителю Парнаса
Пришлось заняться альпинизмом
(Тут в рифму, блин, опять - «цинизма»)
И промышлять пришлось на швах.
Когда ж настал финансам «швах»,
Сняв альпиниста эполеты,
Он снизошёл до туалетов.

Ремонт других отхожих мест
Удел его теперь и крест.
Ведь жертвой пав алкоголизма,
Бросил удел пром-альпинизма.
(Да-с, пауком не станет гнида),
Надо быть полным оптимистом,
Чтоб отрицать  Мы - реалисты
Стал он моральным инвалидом,
Поёт  «Россию» в переходе…
Ещё о чём-то (в этом роде).

Пока ж поэта отодвинем,
Чтоб описать иных героев,               
Пройдём поближе, к середине,
Где публика гудела роем.

Кто горевал, кто веселился,
Кто по уши вином облился;
Один на зеркало молился,
Поклоны бил об пол, крестился…
И в отражении зеркал,
Ритмично толстый зад сверкал.
Знать, не узнал дурак блаженный
Себя в зеркальном отражении;
Когда ж молитвой укрепился,
Возрадовался! Вновь напился,
Принялся бесов изгонять…
Еле смогли его унять,
Связали, увезли лечиться.
Что ж – вредно дураку молиться.

Слыхал, теперь он бросил пить;
В молитвах , что болит спина
(Они виною – не жена),
Поклоны неустанно бьёт
(Хоть и помехою живот),
Но это только при работе,
Коли к себе кого позвал…
Водка – расчёт. Себе – нельзя,
Пускай спиваются друзья.
С молитвой господу во славу,
Воздвиг усадьбу на халяву…
Скопил бавло, купил машину…
Содержит, сам слыхал… мужчину(?!)
(С прицелом скромным на жилплощадь,
Куда потом он сбагрит дощрь).
У нас теперь зовётся – РЕНТА.
Дед-одиночка ж - в гроб КЛИЕНТОМ

       
Усердно кланяясь Богам,
Он поклонялся лишь Деньгам.
Мог пару тыщ он «обронить»,
Затем нашедших обвинить,
Чтоб «рассчитаться» по долгам.
(Как раньше банку - за кредиты)
Приём достойный – мы, мол, квиты.
Ну, дальше – классика - наклеить
Ярлык «крысиный» на «лоха»…
Учился ль он у «петуха»,
Ещё ль каких «достойных» птах? --
Покроет пусть навоз и прах.
Продвинуться в таких делах,
Сочтём: обязан он глистам
Своим. То есть, придумал сам.

Вернёмся ж к остальным клиентам.
Тот мирно спит в своем салате,
Словно боярин на полатях.
Другой алкаш во время пира,
Не обнаружив здесь сортира,
На пол бедняга помочился,
Тут же упал  и отключился.
То был директор прдприятья
Строительства печей, полатей,
Владелец лодок, пароходов,
Различных фабрик и заводов.
Всё он имел, всё он умел,
Хотя и пачпорт не имел
Всю жизнь, слоняясь, это чудо,
Тщетно искало пятый угол.

Провозгласил себя майором
Афгана как-то наш  герой
(Им наливаем мы порой),
Но был «раскушен» очень скоро
Однополчанами бойца.
Подвергнут был жестокой казни
Сопли и кровь смахнув с лица
Вопил поверженный проказник
«Базар мой – образ для шансона!
Казнить поэта – нет закона!»
Но как всегда изгнАн из стойла,
Навек был отлучен от пойла.
И не учли при наказаньи
Ни орденов, заслуг и званья
Приют нашёл уж под забором,
В районе свалки городской;
Где и обрёк прокорм, покой.
В тряпье, под сенью лопухов.

Вновь приговор строг и суров –
Узревши лужу между ног
Туда ж с почетом проводили,
Так же, как в старом водевиле,
При счете три, благословили…
Вперед ногами за порог.

Вернёмся же опять к столам,
Дабы не грустно стало вам.
Занявши чуть ли не ползала,
Родня купца вовсю гуляла.
С «Бухгалтером» он сочетался,
Потом почти всю жизнь чесался.
Уж вы поверьте реалисту,
Их обходите за версту
«Они» подобные глистам,
Травят всем жизнь и вам, и нам,
Клянусь на этом вот листу.
      
Сам же Бухгалов на потеху,
Официанту ради смеха,
Чело шампанским поливал,
А тот дурак был рад стараться,
Орал: «Какое счастье, братцы!»
И словно кот его лакал..
Лицо румяное сияло
Так, что ползала освещало,
Затмивши тусклый свет от бра

То был сынок владельца бара,
В черной засаленной рубахе
(Уж где её он подобрал?..)
Но жадный до потери страха:
Смело брал в долг, просил кредит,
За что не раз жестоко бит;
Мечтал: о бабах как Джеймс Бонд,
Открыть свой Пенсионный Фонд…
Чтобы к «панели» подъезжать,
С правым рулём купил Тойоту
(Мечту блудливых идиотов).
В ней шлюхи пьяные визжат.

Что ж папа научил так жить.
Хотел он в армии служить,
По крайней мере - говорил,
Да много сала накопил.
«Мечту» служить пришлось оставить,
Как и двоюродному брату,
Тот воевал только с супругой –
(Горячей точкой был утюг),
Когда был изгнан за пороги;
Сейчас ж исправно служит богу,
Как я и выше говорил.

Про фициянта я забыл…
На зов Василия, как кот,
И прискакал он. Ну, так вот…
Конечно, Вася в эту зиму
Был, «ну, вооще», неотразим.
Начавши с пива и налима
(Хоть и карман его сквозил),
Он заказал: бухло, стряпню…
Да что там голову морочить…
Он рявкнул властно: «Все меню!
Скачи, дубина, что есть мочи!
Нога туда-сюда, раз-два!
Успеешь, если жить захочешь!..»
Тот упорхнул, кивнув едва.
Как пешка гордая – е2.
Важней всего – питьё, еда.

Богатыри у барной стойки
Тягались кто «сильней» в попойке,
«Быстрей» в забегах на коленках,
Кто «выше» в лазаньи по стенкам;
В вязаньи кочерги узлами,
В борьбе руками и ногами;
Носами, шеями и лбами;
В турнирных кубках игроков
В «Подкиданутых дураков»!
И в разгибании подков…
Мол, полюбуйтесь: «Я каков!».
Увы, и ты, и я таков.
Страна от переда до зада
Сплошной кабак с олимпиадой.

Один парнишка из Тамбова
С гвоздями сев за стол дубовый,
Вбивал их мощным  кулаком,
Как будто свайным  молотком.
Зубами все потом их выдрал,
К восторгу зрительского быдла.
На «Бис!» ломал он пятаки
Перстами лишь одной руки.
На сбор: «Подайте до Тамбова!»
Он осушил ведро спиртного.

Другой - извозчик ломовой
На спор бил бочки головой.
Увы, то – всё, что он умел
(Мозгов же с детства не имел,
И сей наказ иль божий дар
Сынам в наследство передал).

Он вышибая рылом днище,
Купался по уши в винище..
И призовые по полтыщи,
Скромно торча из голенища,
Смущали или вдохновляли
Помятых местных жриц любви,
И поскорей перебирались
Ища, конечно, лучшей доли,
Меж сисек или под подолы.

Наш «челобитчик» удалой
Теперь работает метлой.
Тщетно пытаясь выбить пенсью,
Комиссьи ныл, просил, «пел песни»,
Что мозг кувалдой повредил,
Когда геройски молотил
Он на заводе пару смен
И тыча пальцем в «Трудовую»,
Орал о том на всю пивную.

Но за «достоинства» мужчины,
Жёны ценили ту скотину.
Последняя в полях трудилась,
Шла – руки сзади волочились.
Но не щадя не зад ни спину
Она взяла ему машину.

Эх, жизнь была! Скажи, Серёга,
Мне не поднять, достойно слога…
Сколь шлюх в те годы перебрал!..
О них ты, знаю, тосковал
Так-как уже не таксовал,
Права гаишник отобрал,
По пьянке. Жаль, не помогли
Тогда ни связи и ни вопли.
И вот теперь глотая сопли,
До подаяний снизошёл.

И под любой подсевши стол,
Где ты поился и питался,
И как блинами угощал,
Поильцев уж в который раз.
Как под копирку тот рассказ,
Он широко теперь известный:
Что пил с тобой майор Подлесный
Его знал лично Уго ЧавС
(Он на баяне им играл);
Как вёз однажды в Парагвай,
Оружие в подводной лодке,
Когда служил там дипломатом:
Танкистом, толи баянистом (?)
(Это ещё при коммунистах),
Почти что не ругаясь матом.

Тут прискакал амбал с кастетом
И приказал всем грозно: «Ле-ечь!»
Ему вьебали табуретом…
Он с грохотом упал за печь.
(Лихой казак Иван Балуда
Благословил его туда).
Треск. Слабый вопль оттуда
Лишь доносился иногда.
Вот там, в запечном закоулке
Побитые лежат как чурки,
Не в силах даже шевелиться
И слезно просят похмелиться.

В полночь в кабак влетел военный,
Усатый ухарь здоровенный,
С воплем: «Гуляй по-королевски!»
В рубахе красной мушкетерской
(Уж где её он откопал),
Вид был воистину геройский.
Он выпить мог вина бочонок
И поиметь толпу девчонок.
С похмелья ж истово молился,
Постился, лбом о стену бился,
Не пил неделю и воды.

Потом паломника пи*ды
Увидшь разве лишь в борделе,
Во что жилище превратил,
Когда мамашу схоронил.
Черезвычайно чем гордился
Передо мной.
Хоть схорнил, да чуть не там,
Не помнит где – слегка был пьян.

Сей Дон Жуан великосветский
И вел себя по-молодецки.
Войдя к бл*дям за занавеску,
На хрен, стоящий точно лом,
Привязывал морским узлом:
Тесемку, нить, резинку, леску.
Друзья мои, такая сбруя
Усилит мощь любого х**,
С ней мог – не вру - любую бл*дь
До полусмерти за*бать,
Ну, а жену свою - до смерти.
Иным вредна, уж мне поверьте,
Всё: и тесьма, резинка, нить…
………………………………..


«Сидел» – не смог похоронить.
Не научился воровать…
Хоть и всю жизнь он воровал
Но большей частью «отбывал».
А повредив по пьянке лоб,
Ушёл в отставку этот жлоб.
Враз разомкнув порочный круг,
Оставив пьянство и подруг,
Кабак отстроил неспеша
С названьем «Русская душа»;
Открыл – вот уж чем славен он --
Благотворительный салон
И сайт для сбора подаяний.
Воспрянув от таких деяний,
Он с сыном, что и «так и сяк»
(На ту недвижимость польстился)
Усердно молится, постится,
На зиму утеплил кабак
Так, что  кабак тот развалился,
В названии переменился
В «Приют для кошек и собак».

В кабак забрел жандарм торчёный,
Уездный пристав Тит Мочёный;
В мундире по последней моде
Сиял как рында парохода;
Грозно представ перед народом:
Пик власти, страха и свободы.
У стойки пригубил он пиво,
Пока приспешники его
У публики сверяли ксивы
И содержанье кошельков,
Для предтвращения терактов.
(Увы, и ныне эти факты,
От незаконных эмигрантов,
Пугают  наш народ столичный).

Хозяин гостю, самолично…
Поднес лафитничек «Свекличной»…
Тот гордо, не сказав ни слова,
Взглянув на публику сурово,
Поправил шашку, сдвинул брови,
Хлебнул для храбрости сивухи…
Осведомился: «Где здесь шлюхи?
Всю сволочь арестую враз!»
Но очумевши, с пьяных глаз,
Сей доблестный, блюститель нравов,
Упал под стол как хряк с отравы,
С прощальным воплем «Аре-сту-ю!..»
И захрапел на всю пивную.

Дойдя до положении свинского,
Оркестр урезал полонез Загинского,
С минора, перейдя в мажор,
Чтоб поддержать всеобщий вздор.
Плясали ж, скажем для порядку,
Кто «Гранд Бадмант», кто «Рэп вприсядку».

Роскошный стол трещит от снеди;
Одеты шлюхи, словно леди.
Набитый яблоками в пузо,
Меж яств почил печеный хряк
С надвинутым на лоб картузом,
С окурком, воткнутым в пятак.
Достойный сей паломник грязи
Посмертно приял титул князя.
Почетный обитатель хлева,
Рожденный для услады чрева,
При жизни спал обычно в лужах;
Усопши - зван на царский ужин.

Блатные пьют без передышки,
Мечут крапленые картишки.
Сверкают перстни, дзыньки, фиксы,
У многих на коленях биксы.
А за окном лихие ухари
Пасутся до утра на шухере.

В честь главаря блатного клана
Лихого урки Епифана,
На край стола, спихнувши хрюшку,
Воздвигнули вина кадушку.
Заздравный тост задвинул Глеб.
Плеснул вина, понюхал хлеб…
Он в банде «Черная кошака»
                Авторитет
(Об этом знал не каждый мент,
Но знала каждая собака);
Он же - внедренный в банду мусор,
Он же - петух по кличке «Люся»;
Щипач, воровка на доверье,
Друг Фомки, форточки и двери;
Лауреат статей УК,
Фуфло, шестерка и стукач.
Он же - убой-майор Жиглов:
Пропив мундир и стыд, и кров,
Головорез, герой Афгана;
Гроза складов и караванов.
Уставши там от дел поганых,
И от вручения наград,
И потерявши весь отряд;
Оставив там, в боях с врагами
Так же полчерепа с мозгами,
В сей героической борьбе;
Слонялся он по Волге-Каме,
Слагая песни о себе;
Былины, небыли и сказы
Про героически проказы;
Строчил легенды и баллады,
Не славы и корысти ради,
Так как был скромен, хоть велик.
         
Жаль, уголовный выдал лик.
И баба… сердцем, без Ламброзо,
Почуяла: «Да це ж Уг. Рожа»…
В поместии с видом на свалку,
Морил он голодом собаку;
Друзей, в душе ругая матом,
Просил дать в долг, божась: «С возвратом»,
Слагал стихи, просил кредиты;
В конце концов, примкнул к бандитам.

Зачем так долго и брюзжа,
Клюю я этого бомжа?
Читатель, от тебя не скрою, -
Он и мне так же задолжал,
Давая «офицера слово».
Да что там я. Это херня!..
Ему пожаловал  «коня»
Друг наш Рейнальдо, до меня,
 - На время. «Слово офицера!..»
Ну как такому не поверить.
Чик-чик. Расписка на манжете.
Сам видел я расписку эту,
Когда с Рейнальдо водку пил.
Пишет уверенно, как стелет:
«Верну, мол, первого апреля…»
Год не поставил. Позабыл.

Что ж всяк из нас теперь таков -
«Писал, в присутствии Ментов…»
Сей жлоб с баварскими корнями
Не пил и ненавидел баню.
В гостях любил он чай с вареньем
И контролируя давленье,
Таскал всегда с собой прибор.

Итак, вот речь: « В Законе Вор!
Епифий,Падла! Потрошилец!
Каленых в рот тебе гвоздей!
Ты наш кормилец и поилец!
До ста годов лютуй, злодей!
С тобою мы добудем злата!
Ты наш король, главарь, отец;
Избранник в сей помойке блата.
Будь эдрав! Братуха, гад, подлец!»

Король восстал с ответной речью:
 - И мне не чуждо то дерьмо,
Как говорится, человечье,
Что подтвердит любое «чмо»!

Он зачерпнул, поднял десницу;
Янтарь сверкнул в его руке
И потрепав за ягодицу, другой,
Одну из многих под рукой,
Все осушил в одном глотке.

И разом вверх взметнулись кружки!
Оркестр грянул «Туш-частушку»!
На сцену прыгнули подружки,
Отбросив стыд, стряхнув наряды;
Виляя передом и задом,.
Устроили соревнованье -               
Чемпионат на раздеванье
И упражненьях на шестах,
В комплекте с танцем живота.

Кто ж раздеваться не спешил,
Задумчиво меж них кружил,
Потупивши лукавый взор,
Но пересиливши позор               
И изнывая, извиваясь,
От первой тряпки избавлялись,
Не слыша вздохов облегченья,
Не внемля зрительским мученьям.
Всё повторялось: извивались…
Они, буквально, издевались
И доводили до свеченья…
Вот так велось разоблаченье.

Вот так: кто танец живота,
Кто извращенья на шестах;
То снизу вверх, то сверху вниз.
Да-с, изощреннейший стриптиз!

Рыдал скрипач. Толпа взревела!
На сцену, словно каравелла,
Задумчиво вращая  телом,
Явилась фея в шлейфе белом –
Стриптиз-парад-богиня Белла
(По загранпаспорту Анжела)!
Девицы тут же пали ниц,
При виде мощных ягодиц,
И яйца к горлу подкатились
У всех собравшихся здесь лиц
(Мужчин - в виду имеет автор) -
Едва «Анжела» появилась.
Нагая! Наглая, -  как трактор!

Повержен был весь сильный пол:
Кто ром глотал, кто валидол…
Иной, трясущейся рукою
Тщетно пытался успокоить
Взбесившийся в кармане «ствол».

После завязок и развязок
Шарниров, мышц, суставов, связок;
После немыслимых растяжек
Хрящей, колготок и подтяжек,
Она бродила меж столами!
Глаза ее огнем сверкали,
Как будто жертву ту искали,
Чтоб поглотить, испепелить;
Разлить, распить, расшевелить.

Сам был, друзья на том сеансе.
В девятибалльном, диком трансе!..
Остолбенел я, хоть ужальте;
Хош, парь меня в тот миг, хош, жарьте.
Хоть срок большой уже с тех лет
И Беллы той в помине нет…
На той далёкой дивной сцене,
Я был, друзья, в оцепененьи…
С раскрытым ртом, руки дрожали,
Когда писал эти скрижали.
Где ж счас она? Как её дети?
Искал – нет сайта в Интернете.
Слыхал от Васьки: эта леди
Теперь полы метёт в подъезде.

Вернёмся ж к нашей прежней Белле,
Где все в «разврата колыбели»               
С принцессы той не сводят глаз!
Уж нет эпитиетов, сравнений;
Воспеть её не хватит фраз!
То было бы еще полдела,
Но тут, вдруг Беллочка запела.
Тот заунывно-истеричный,
И столь печальный, мелодичный;
Знакомый со времен античных
Еще команде Одиссея,
Мотив. И публика,  не смея
Дышать, шаталась, в ритме пенья,
Как в день известного Успенья,
Под песнь Горгоны, как качели.

Ди-джей, заткнув виоланчели,
Как полководец в бой резервы,
Вводил другие инструменты,
Что разрывали слух и нервы.
Оркестр, послушный дирижеру,
Наращивая темп в мажоре,
Перескочил на форте с пиано;
В толпе сей, дивной, дикой, пьяной,
Что уж собою не владела,
Подвластная изгибам тела
И обаянию вокала,
Что в состоянии накала,
Собрав «критическую массу»,
Опасна, как и неподвластна.

А Белла только поднажала
И постепенно обнажала
Те области и те места,
О коих можно лишь мечтать.
Толпа ревела и визжала,
И трепетала вся на взводе,
Как в лапах шулера колода.
Взлетев, как чайка на эстраду,
Там, с оттопырившимся задом,
Застыв как девушка с веслом
(Юнцов введя в «столбняк» и «лом»),
Среди поверженного зала…
Всей своей позой подсказала
Расстаться поскорей с «бавлом»
(Кто не сочтёт себя козлом).

Один фанат… дрожащей дланью…
Подползши, сунул её с «данью»…
Но спьяну зацепивши стринги,
Стащил, схватив их мертвой хваткой!
И сброшен был к подножью ринга,
Растоптанный в неравной схватке;
Хотел присвоить сей трофей
(Бавлом набитый) голой Феи;
Растерзан был толпой фанатов!
Уполз, цепляясь за канаты.

Сей акт  для зала и для сцены,
Как факел, брошенный в цистерну.
И как издревле: За девицу --
Вновь вечный бой!.. Покой лишь снится!
Весь сброд конфесий, наций, фракций;
Племен, родов, конфедераций;
Смесь депутатов, кандидатов…
Отбор естествен, без мандатов…
В клубах пыли, пера и ваты,
Треск стульев, визг и вопли мата…

Оркестр, хоть и хвост поджал,
Так как диджей тотчас сбежал,
Традиционно поддержал,
Как и когда тонул «Титаник»
(Дабы избегнуть лишних паник),
Врезал экспромтом Гимн-стокато
               
(Гершвин потом его скатал
У них). А я ж описывать устал:
Бессильна кисть и тусклы краски -
Года, былого нет азарта…
На финише, ведь, - не на старте
Тут, заявляю (для отмазки),
Меркнет перо – нужна лопата!.

Там вице-раб. Партапарата
Дубасил битой демократа;
Вождь-либерал мочил из кружек
Подряд: врагов, друзей, подружек
И окропив друзей кулачных,
Благословлял: «Всеоднозначно»!
Сразились «Наши» и стинхеды;
Мелькали сапоги и кеды,
В парнокопытно-рукопашной
Борьбе безумной, страстной, страшной!
В пи*ду все тактики… Экспронт!
Один сплошной Народный Фронт!
И не за место у корыта,
Как в своё время на «Болотной»,
Где коммунист!? А где блатной!?
То нос мелькнет, то глаз подбитый,
В нелепой той, свирепой битве.

Уж так подвластны мы Природе,
Что сотворила эту моду:
Инстинкты продолженья рода,
У всех племен и всех народов,
Влекут самцов хлестать по морде,
Чтоб произвесть себе подобных.

Чтоб вас, мой взысканный читатель,
Не утомлять войной и матом,
И описанием баталий
(Вы сами их не раз видали),
Позвольте мне с моим  героем,
Он, подхватив как Лену в «Трое»,
Решил поспешно удалиться
(Забыв, опять же, расплатиться).

Покинем пол и эти стены,
И этот стол, столь милой сцены.
Пусть, став ареною на время,
Она еще не раз приемлет
Под кров еще не одно племя.
И оно так же не оставит
Посуду целую, ни мебель.
 
Удел такой отца и сына –
Не позавидует скотина.
Не жизнь – сплошное наказанье.
На капремонт закрывши зданье,
Сменить не раз пришлось названье…
Теперь он - «Русская душа»
На чай папаше – два гроша,
По шее сыну -  в наказание.
Он вас, конечно, обсчитает
(Бьют!.. Всё равно не понимает).
Халявщикам же, в назиданье,
Совет – Не суйтесь в это здание.
Отравят – хорошо! Убьют!
А так, там хорошо. Уют.

Не будем с парочкой прощаться…
Имел в виду не папу с сыном,
Что так же любят целоваться:
На именинах ли, поминах...
Роман наш вовсе не о них.
Лишь переменим декорации
Героям, во главе другой,
Куда вас всех зову с собой.

Коли ответ на лажу эту
От Вас узрю я  в Интернете.,
Продолжу, хоть не жду похвал.
Простите, кто себя  узнал…

Простите, иногда пусты
Страницы. Чистые листы
Оставлены для иллюстраций
Художникам всех стран и наций.
Так же танцорам, режиссёрам,
Надеюсь, все подхватят хором
Идею, и под новый стиль,
МюзИкл или водевиль,
На эту тему сочинит;
Поможет коль и музыкант,
Подхватит творческий почин,
И в исступлении азартном,
Мотив небрежно настучит.
Любой приемлю вариант.

Ждёт победителей проекта:
Признание, аплодисменты,
Бавло! Подмостки! Киноленты!
Призы – устанет экскаватор.
Всё! Без балды. Гарантом – Автор.