вандалы оставляют полотна пустыми

вандалы оставляют полотна пустыми,
окропляя краской дома,
мазками густыми,
замарав серость нагромождений
яркими пятнами своих наваждений,
что скребутся из глаз
дикостью кошек,
улыбаясь на мир,
он для них пуст, и потерян, и брошен,
иногда хищный и хитрый, как коршун
и тебя обнимает серебряной брошью,
чем-то густым и наполненным,
под дождем и под кровлей,
казалось, что он безразличен,
но всегда тебя помнит,
и внутри медленно тонет,
то уколит,
то тронет
забравшись в самое сердце,
казалось с рождения не находя себе места,

заставляя тебя прыгать по странам и городам,
или как несется ребенок по цветущим полям,
а может хождение по тонким краям,
желая взглянуть на глубины,
узнать темноту и что в ней сокрыто,
ведь за поиски этих ответов
столько крови было пролито,
судеб сияющих светом в конечном разбито,
тех, чьё имя давно позабыто
забито гвоздями и трухлявыми досками,
годами зализано,
и наконец,
совсем ставшее пылью,
что ветер разносит в лета
уже ставшие былью,
после себя оставив лишь шепот,
рассказанный ночью ребенку,
он не может уснуть
уткнувшись в пеленку
и мамину нежную руку,
она ближе пододвигает
его любимую куклу
и как колыбель,
тихий голос льет словом,
как птичья трель

о тех кто давно и почти позабыт,
кем мы станем, пройдя этот миг
Мир нас знал или делал лишь вид,
притворялся, что мы существуем
для него, как забава, ликует 
и играет лишь в прятки от скуки,
наблюдая, как человек
ловит за хвост уходящие сутки,

ему каждый раз кажется,
будто он не успел
или оставил там что-то,
потерял часть себя
или старую вещь,
это въелось в ушедшее,
как озлобленный клещ
и Мир рожденный из трещин,
в котором легко заблудиться,
ступая на ощупь, не оступиться 
и стены вокруг становятся толще,
воздух тяжелый, как гиря,

вдруг хлопок,
а за ним тишина,
ты хоть выкали глаз
не найти внутрь себя
даже маленький лаз,
за которым, как в зеркале Мир,
он убил тебя, так же и спас,
любил, ненавидел, глядя в анфас,
натравливал псов с криками фас,
не замечал и был безразличен
то взывал, что ты лучший,
то кричал, что вторичен

и в конце для него ты всегда
становился безличен,
уходя в Пустоту,
где нет слов и понятий,
где нет жертв и распятий,
и громкое Я растворяется
ощущая последнее
это близость чьих-то объятий.