Он умер задолго до собственной смерти...

Он умер задолго до собственной смерти:
Ушёл от любимой, покинул друзей.
Он умер для всех, но при этом, поверьте,
Не стал неприкаянней или грустней.

При жизни он был одиноким не меньше,
Чем стал после смерти – тотчас же, когда
Увидел своих собутыльников, женщин,
Зовущих его за собой в никуда.

Он понял, какие напрасные муки
Терпел, исхитряясь казаться как все,
И бегал по кругу, спасаясь от скуки,
Не хуже, чем белка бежит в колесе.

Он умер. И сразу очнулся от спячки –
От сотен своих летаргических снов,
От сумрачной жизни, от белой горячки,
От сказанных дел и несделанных слов.

Кто думает: мёртвые сраму не имут,
Навряд ли при этом имеет в виду,
Что рай, в основном, это – фрукты и климат,
Тогда как компания лучше в аду.

Нас много, застрявших меж раем и адом,
Стремящихся вверх, а сползающих вниз
Сквозь сонные будни, по серым каскадам,
Ничтожные роли играя на бис.

Он умер. Но в этом и было спасенье
От лживых, порочных, греховных, дрянных...
Со смертью свершилось его воскрешенье
Для жизни иной и для целей иных.

Он вышел, в ладонях сломав сигарету,
В распахнутый настежь вселенский простор
По следу звезды, призывающей к свету,
С невидимым кем-то ведя разговор.

Он умер задолго до собственной смерти –
Ушёл… Отмахнулся… Растаял во мгле...
Он умер, но в этом и было, поверьте,
Второе рожденье его на земле.