Надругал. Гл. 2 Вася

Слега небритый, в меру пьяный…
Всегда (сколь не было б стаканов),
Василий Хрюшкин, мой приятель,
Родился на полях Мордвы,
Как «Тёркин», коль читали вы
Книгу Твардовского, читатель.
Не думайте, что я заврался:
В Смоленск «Тот» позже перебрался,
Иль раньше – когда был грудной;
И потому перед войной,
В войну, зимой или весной,
Считал землёй своей родной,
Но был корнями из Мордвы.
Кто знает, может быть и вы…
Читатель, ты б и сам прикинул,
Коли фамилия на «кин»...
Выходит: Пушкин был… мордвин.

Сию гепотезу задвинул
Искусствововед и десидент,
Недосидевший пару лет
В бараке обшего режима.
Что говорить, мордовский климат
Благотворителен для муз,
Он развивает стиль и вкус.

Один профессор богословья,
Нацист (хоть и еврей по крови),
Миссионер в нашем бараке,
Светя лучиною во мраке,
Братве, склонённой на колени,
Молитвы гнал на чистой «фене»;
«Семь Пасок» проповеди вёл.
Сам, чисто, все и перевёл.
Припомнить трудно их теперь…
Ну, там: Не бойся, мол, не Верь;
Скоси должок; гони, блин, пайку;
Подставь «мурло», отдай фуфайку;
Нас в заключенье не введи,
Избавь «Лягавых» от «братвы»,
«Пахан». Конкретно, без «ботвы».

Простые, добрые слова (!)
Сердцам блатным и фраерам
Точней «пилюли» и «пера»,
Важнее дозы и бавла.
Дела на воле замутил,
А в зоне - души осветил.
Где вы, мордовские поля?
Леса, болота, лагеря?
Там некогда гулял и я…
Конвой. Унылая пора.


Муз. Поэт. Композиция

Земля под ногами

Пол-России снега замели.
И пол-срока скрипят под ногами.
Лес пилой изгибаясь вдали,
В кромку леса вцепился зубцами.

Нет, скорей, он похож на забор,
За которым весна, как невеста,
Примеряя вновь сшитый убор,
Шлёт позёмку за птичьим оркестром.

Пол-России менты замели.
Как стволы те, что на лесоповале.
Не поднять нас из мёрзлой земли,
Не видать нам родимые дали.

Эх подруга тупая пила,
Пой мне песню о воле и норме.
Хоть мечта мне о вас тяжела,
Как конвойным о звёздах на форме.


Так вот… Твардовский, мой приятель,
Простите за избитый штамп,
Коль не понравился он вам
(Тут вновь, блин, рифма - «мой читатель»)
Так вот, с Твардовским на ноге
Короткой был я… «Ну, наглей!..» --
Воскликнет критик разъярённо --
«Не видел свет!..» Но я спокойно
Продолжу. Классик говорил
(Когда с ним в Метрополе пил):
«Меня послушай, как отца:
Издай, мол, тоже - про бойца…»
Вдербань… не медли – торопил
Хоть я ещё лишь до стропил
Дошёл тогда со своим Васькой.
Тут Пушкин просто отдыхает!
Нет – нервно курит в стороне!
Уж ты, братан,  доверься мне,
Трепал плечо мне знатный классик,
От смеха, блин, здесь зарыдают
И Блок, и Байрон, и Тюссо!..
Дюмы обои, и Руссо!
Раскрыв сквозняк для наших Васек,
Мы в пыль курятник раздолбасим
Сей поэтический свинарник,
Поверь, лишь перья полетят…
Официанты подтвердят
Дословно говорил о том
Твардовский, лично, за столом.

Издатель(!), ты имей в виду,
Если к тебе я с «Ней» приду.
Сия книжонка - про «Бойца»,
О войнах тех, что до «Конца»
На  полосе передовой:
И генерал, и рядовой -
Бойцы «Невидимого Фронта»…
Ведь, «Он», друзья, -  под одеялом.
Порою, трудно «там» бывало
И вам, читатели мои…
Да не утихнут те бои!
Короче, всё - про «секс-бойца».
Вся от начала до конца,
Любой строкой и между строк…
Я с «Ней» у ваших стройных ног,
Прекрасный слабый женский пол,
Бездарен и «гол как сокол».

Герой наш не изобретатель,
Не межпланетный открыватель --
Простой, безмозглый обыватель;
Не надо – робкий, надо – смел.
Вот, вкратце, всё, что он умел:
Умел читать, как ты, читатель;
Считать, пахать, колоть, косить;
Просить дать в долг, у баб просить…
Бумагу рвать, железо гнуть,
Встречать, терпеть… под жопу пнуть.

Для дел возвышенных Создатель
Ума, увы, ему не дал,
О чем он не подозревал,
Как мы с тобою, мой читатель.
Короче, жил и не тужил:
Где воровал, где сторожил;
А плохо что, иль кто лежит,
Василий тут не пробежит.
То бичевал он, то работал;
Пошел контрактником в пехоту,
Затем десантником в Балтфлоте
Устроился наш обормот.

И было дело. Дело было
В Атлантике (иль, где еще),
Но в шторм его волною смыло
За борт. И чей же в том просчет?
Вспорол коралловые рифы
И наш корабль.  А идиот
Ведёт с братвой короткий брифинг,
Толи собрание идёт.
Тема значенья не имеет,
Но вот врёт каждый, как сумеет.
Вот как сейчас, возьмём к примеру:
«Разбор значения сей мели,
В контексте общей жизни цели».
У всех ведь времени без меры.


Муз. худ. поэт. танц. композиция

       «На мели»

Сколь хлебнёшь – все мало горя,
Сколь не пьёшь – всё мало, бля.
Снова я в открытом море
На обломках корабля.
  За приливами отливы:
  То к земле, то от земли.
  Раз отчалил, брось печали:
  На мели, так на мели.

Сколь гулять по воле вору,
«Всё!» - прищучат мусора.
Гавкнут хором: «Руки в гору!
Отдыхать пришла пора».
  Не смотри, браток, уныло;
  Не скули и не пыли;
  На «киче» забудь печали:
  Замели, так замели!

Сколь пахать пришлось Егору,
Но пришли и увели:
И лошадок, и корову,
И Егора от земли.
  И заботы, и печали —
  Всё метели замели.
  Комиссары по амбарам
  Подмели, всё подмели.

Чтоб дожить, не зная горя,
Подсадил Володю Боря.
Срок пршёл. Другой…Грядёт
Для Лжндмитрия черёд.
  Бейте в бубны, рвите струны,
  К нам медведя привели.
  Полезай на трон с трибуны
  И мели, мели, мели…


Судьба, заметим между строк,
Хоть и полезен твой урок,
Но вновь его мы забываем,
И вновь нас с палубы смывает,
Иль оказавшись на мели,
Теряем сразу что имели…
И вновь ругаем свой кораблик,
Иль аллегорию – те «грабли»,
Что под ногой у нас всегда,
Но получает-то – «Балда».
Не пролетело и полгода,
Как снова нашего урода
Мы видим в «море-окияне»…
Заснул на вахте Вася (пьяный).

Что ж, смылся ты, иль тебя смыло -
Так то ж еще не утопило,
Лишь бы ума и сил хватило…
(Тут слово-паразит - «И вот»):
Соорудил Василий плот.
Пропустим рядовые муки,
Всех, всё равно, не описать:
Кругом вода… Такая скука.
Устал сидеть, глядеть и спать.

Сколь клял он небо, сколь просил он…
Сколь плыл он вдаль с обросшим рылом,
Не помнил Вася. Свой конец
Чуть не нашел он… Наконец,
Земля! Необитаемый остров!
Где подобрал его «Купец»;
На чьем потом уплыл корыте
(«Ушел», уж вы меня простите),
Исколесив весь белый свет,
В свои младые тридцать лет.

Мне трудно отыскать, поверьте,
На карте мест, где б он не был.
Бухту Святого Гавриила
И ту он даже посетил,
И пару строк ей посвятил,
Как ныне Малокость Великий -
Моей поэзии безликой
Пример, Учитель, Эталон;
Спонсор и Корифей «Орфея»,
Куда сносил всегда «лаве»!
За них(!) нижайший мой поклон
И в буйны ночи, и с утра:
С  щедрот полян, подарков царских,
Герою подвигов гусарских, Ура!!!
Любимцу муз, кумиру женщин;
Отверстий всех, щелей, затрещин,
Коль таковые, ясно, были
(Известно – знаю по себе),
Но, чтоб не поднимать сей пыли,
Гуманно – ставлю здесь пробел.
Не знай зачем, после тире)…


   Другу  (муз. Компот)

Когда устав от песен и запоев,
Весь мир петли верёвочной тесней,
Ты душу мне, как дверь свою откроешь --
И станет мир просторней и светлей.

И на рыбалку, или за грибами!..
Но в лес дрова с тобой не повезём.
Мы в очередь не рвёмся за гробами –
Ещё потопчем сапогами чернозём.

И пусть трепещут земляные черви,
Когда их на рыбалку призовём...
Вперёд, Петрович! Ты – Петрович Первый!
Назад вернёмся с карасём, лещом, язём…

И пусть не будет скатертью дорога,
Твой внедорожник продерётся всё равно;
И пусть вздыхает горько недотрога,
Когда опять пройдёшь ты стороной.

Не плачь, красавица, ведь он ещё вернётся,
Своей улыбкой и усами щекоча;
«Камзол и бархат вас обхватят!» Всё сомкнётся!
(А муж вернётся – даст он стрекача).

И если первым вдруг тебя зароют,
Я стану первым. В этот самый миг,
Потомки томики твои и рты свои раскроют…
И скажут: Да, был скромен Малкость, хоть велик!

Тебе я часто действую на нервы...
Так не хватает мне тебя порой.
Будь здрав! Везде будь так же первым,
Наш мушкетёр, герой, ковбой, плейбой!

Вперёд, Петрович!.. В квинте на полшага,
Волнам навстречу, ветрам наперекор!
Пусть не тупеет, не ржавеет твоя шпага,
Верна рука! Отточено перо!


После «Возвышки», чуть опошлив,,
Закончу пошлый мадригал,
Что выше песни «надругал»…
Да, да, Ты многое «НакрОшил»,
В различных жанрах и делах,
Но, мало, Малкость, ты напел,
Оставив Музу не у дел.
Прости, дружище, коль неправ.
Считай, что я тебя смешу.
Но снова к Ваське возвращусь.
Герой мой так же – плут и шут.

Служа пиратом на фрегате,
Иль гармонистом на Арбате,
Поднаторел и он в стихах,
Хоть никуда их не пихал,
Как и покорный ваш слуга,
Что эту чушь для вас слагал.

Вот кистью Васи опишу
Я тот траг-случай близ Ямайки.
И да прости, коль  пропущу,
Василий, что. Но - без утайки.

 
Танцевально-поэтическая и
Музыкально-эротическая
     композиция

  «Пожар на пароходе»

Иллюминатор был задраен наглушняк.
Корабль мотало третий день без передышки
Мадам испытывала жуткий депресняк,
Страдая от похмелья и отрыжки…

Уже наскучили ей бар и казино,
И не прельщали виды на Ямайку;
Не лезло в горло слишком тёплое вино;
Не умиляло дребезжанье балалайки.

Вот кто-то робко в дверь каюты постучал.
Мадам устало крикнула: «Войдите».
Смазливый кок принес душистый чай,
Хотел уйти, но слышит: «Подождите».

Он понял всё без лишних интервью.
Мадам давно пыталась оторваться.
Она шепнула гостю: «Ай ла вью»
И тот мгновенно начал раздеваться.

По дамской части он был просто «ас»,
Да и мадам учила «Камасутру»
И затрещал пружинистый матрас,
И эротично застонало утро.

Вошедши в раж, они меняли стиль,
У «Камасутры» множество позиций.
Наш славный кок про камбуз позабыл
И капитан своей не скушал пиццы.

Мадам кусала губы и клялась,
Что перед ней открылись двери «Рая.
Меж тем уж пицца вся перепеклась
И потолок дымился загораясь.

Горел корабль, Летело «SOS» в эфир
И капитан рвал волосы от горя;
Оповещён был весь разумный мир,
А моряки с бортов бросались в море.

Меж тем, мадам опять летела в «Рай»,
А кок стонал в преддверии «прихода».
Вот так порою женская хандра
Способствует крушенью парохода.

Всё вновь и вновь, мадам летела в «Рай»,
И кок стонал в предверии «кончины».
Увы, нередко женская хандра
Является трагедии причиной.


Читатель, ты уж догадался
И тут - кто в море оказался…
Его не просто утопить,
Не растоптать, не распилить --
Он вечен, в этом я уверен.
Ты сам, читатель, убедишься,
Прочтя, забросив, сей роман,
Как одноразовый стакан.

Конечно, Васька! Прав, дружище.
Опишем скромное жилище:
Пустынный остров среди волн,
На берегу убогий челн 
(Долбил два года пальмы ствол);
Шалашик из ее листвы,
С подстилкой из сухой травы.
Пять долгих лет он здесь провел,
Зарубками изрезав ствол
(Сгубил кокосовую пальму),
Лишь с попугаями скандаля.

По странной прихоти природы,
Всю популяцию сих птиц:
Всего семейства, вида, рода --
Природа щедро наградила
Особой жадностью. Порода --
Жадный, жадней себя плодил.
И мы - плоды сих проявлений:
От первых, до последних лиц.
Всех возмутил «Налог с яиц»,
Что ввёл в свой первый год правленья
Василий, лес излазив весь;
Пересчитав, проверив кладки;
   Подсчёты, как Благую Весть,

Он закрепил в конце – Указом,
Вызвав протест и голодовки,
После его прочтенья сразу,
Вплоть до недельной забастовки;
Сорвавшей Графики-поставки,
Что уйму времени чертил,
Дней не жалея и ни сил --
Сучком всю расчертив лагуну,
Как некогда пустыню Наска
(Но то совсем иная сказка),
Даже с Луны можно прочесть,
Чтоб эти «планы» донести
Любой пернатой брачной паре,
До сердца каждой «злобной твари».
Прости, читатель, ярлыки
Я раздаю, как пятаки.
Конечно, жалко, но других…
Пока что нету под рукой.

А впрочем, был средь «них» изгой…
Нет, нет, не Гей (не голубой).
Ответить как бы вам полнее?
В классификации Линнея…
Один отряд, но вид другой.
Больной, голодный и худой,
На острове не местный даже;
С одной ногою, но герой,
Лишился в схватке он второй -
Оттяпали при абордаже..
Общий  любимец у пиратов,
Был талисманом на фрегате,
И в должности замкапитана
Нередко шхуной управлял,               
Коль капитан валялся пьяным…

Верней сказать, валялась пьяной,
Поскольку, Он был -- Она -- дамой:
Толи, Дженни, а толи – Жанной.
Никто так точно и не знал.
Когда и как сюда попал,
В Богом назначенное место,
Наш попугай. Нам неизвестно.
А попугай о том молчал.

Его товарищ по несчастью,
Как и у всех бывает часто,
Смастырил из сучка протез.
Стал-быть, в дым-дружбу к «Попке» влез.
Делясь и кровом, и плодами.
Став закадычными друзьями,
Стали и общими врагами
(То же случается меж нами),
В одном звене у пищ.цепи
«Всех обитателей других»:
Всегда голодных, злых, скупых.

Что яица! То не труды --
«Они» попрятали плоды,
Обчистив пальмы и дубы.
Да что там нам уж эти птахи(!)
Их поддержали черепахи:
Сменили место популяции
(Естественно, исчезнув с яицами).

Когда нахлынули те беды,
Трава одна была обедом.
Тоскуя по плодам и яицам,
Василий ввёл штрафные санкции и.

Но не дождался результатов
От злобных «кадров», жадных «штатов».
Он демократии плоды
Посеял. Как от лебеды,
Он прополол живые всходы,
Отрядные, межвидовые связи
А так же отношенья в роде
Он отменил, очистив, как от грязи
Отныне, всяк считался князем.
И терпеливо, как погоды,
Так говорят и счас в народе,
Стал ждать, плоды ль дары Свободы.
Что там кухарка (её мать),
Могли  отныне управлять,
Указы гнать, толкать законы,
А так же посидеть на троне --
Всяк в разношёрстном, диком племе.

Взвалив правительское бремя,
Себя считая демократом,
Ввёл нечто, что зовут сенатом.
Любой козявке ближе брата
Был; с крокодилом -- как со сватом…
И представители всех фракций --
Вплоть самых мелких: жаб-лягушек --
Должны у дуба собираться
И меж собой под ним ругаться,
Так, что закладывало уши.

Но на своих пещерных крышах
Восстание подняли мыши,
Нарушив планы и законы
О сдаче жил и перепонок.
Сбиваясь в стаи, горлопаня,
Всё обосрав, как на «Майдане»
В года иные молодёжь,
На год устроили дебош,
Надеясь:-- робкий президент
Закончит свой эксперименг,
И ужаснувшись экскрементов,
Тут же отправится в бега
Куда? Хоть к чёрту на рога!

Но наш герой не прял ушами:
В боях с летучими мышами
Снискал немало он побед.
Пока способствовал успех,
Не чуя предстоящих бед,
У входа, в кучу свалил всех,
Поверженных на поле брани,
Решил навек покинуть остров
Неблагодарных, подлых тварей

Грезил мечтой о Дельтаплане.
 
И увлечённо, как ребёнок.
Из прочных этих перепонок
Клеил, кроил, сшивал --  корпел,
   Среди ужасных этих груд…
Останков крыл, сушёных тел.
Почти не спал, не пил, не ел…
«Мне Дельтоплан поможет…» пел.
Но титанический сей труд
Из перепонок, жил и кожи
Безжалостно был уничтожен --
Пред испытаниями, ночью,
Мыши изгрызли планер в клочья

Исполнен праведного гнева
- Василий плёл неделю невод -
От горя чуть не поседел…
Но, успокоившись, сумел
Унять мышиный беспредел.
Спал только днём, а на рассвете
Ловил мышей, раскинув сети   
У входа ль (вылета ль) с пещеры,
Сам прячась за кусок фанеры.

Остатки жалкие их полчищ            
Покинули «Остров.сокровищ».
Простите, забежал вперёд
Я в драматическом  запале.
Взнуздаю чуть свой шустрый рот.
Поведаю, но в свой черёд.
Пока ж дубиной изгоняет
Наш новоявленный хозяин
Отряды злобных обезьян,
Что уничтожили всю (в пыль)         
Так же посевы конопли.
Напомню, из неё плелись
Те сети, так же и курились,
Но из пыльцы, не из волокон.
Позже, нашедши рощу коки,
Васька подсел на её соки…
Когда ж всю коку изжевал…
От ломки долго бушевал
(Опять вперёд я забежал).

Взял в плен он «молодую» самку…
Ему она годилась в мамки,
Но сразу выдвинулась «в дамки»,
Конечно же, с его согласья
Он даже имя дал – Нас-тай-сья,
Значит – Красавица (по-тайски).
Как к кокаину к ней прильнул он, 
Даже колечко подарил --
То, что ему жена швырнула,
Когда он «плавать» уходил.

Два месяца от воплей жутких
Тряслись от страха звери в джунглях,
Когда кончала и визжала
Нас-тай-ся, племя всё дрожало.

Вождя же местных обезьян
Трясло от зависти и злобы..
Поверженный в бою дубиной,
В том поражении обидном,
Он, избежать инсульта чтобы,
Напился с горя в стельку пьян…
Уснул, обняв бочонок рома,
Похищенный у Васьки дома
(Принёс посылку океан,
После тропического шторма).
            
Два месяца с неё не слазил,
(Я вновь про Ваську и Нас-тайсь-ку).
Но вот, как будто кто-то сглазил:
Не мог «поднять», как не пытался,
«Друга», измученый плейбой
(Толь СПИД виной был, толь «ЭБОЛА»)…
К вождю вернулась вновь Нас-тай-сья,
Впрочем, то гей был (голубой).
Об этом Васька наш «не знал(!)».
О «нём(?)» он долго горевал.
Ревел, как баба, наш герой,
Словно у берега прибой.

Но ведь не вечно быть ненастью.
Стремясь скорей забыть Нас-тай-сью,
Василий, пересилил муки
Депрессии, тоски и скуки,
Чтоб созидательным трудом
Прикончить «основной инстинкт»
(Труд никому не повредит..
Коль думать только лишь «о том»,
Вы можете попасть в дурдом).

Сообразить - ума хватило,
Схватил инструмент наш Василий:
Резцы, пластины (толь лощила) --
И методично среди гор
Залязгал каменный топор.
В заботах снова «Робинзон»,
Забыты и еда и сон.
Из досок, что волной прибило,
Разбитых ящиков со свалки
(В виду имею – океанской),
С неимоверною смекалкой,
Строит корабль наш Василий.
А из обрывков парусов,
Тельняшек, юбок и трусов –
Всего, что шторм прибил в лагуну –
Сшил паруса на эту шхуну.
Под беспощадным солнцем парясь,
Упорно шил убогий парус,
Полгода… полуидиот(!),
Косясь с тоской на горизононт…

И - чудо – видит парус он!!!
Взревел Василий, как бизон!
Бросив иголки и тряпьё,

Взлетел мгновенно на скалу
(С углями); там костёр раздул…
Парус(?!) -- как будто кто-то спёр…
Весь измозолив горизонт
Очами, к вечеру вернулся
Назад к шитью… И ужаснулся!
Померк пред Васей белый свет!
Всё - то, что шил он столько лет:
Над чем кропел, потел, мечтал, --
Вождь обезьян всё разодрал…
И будто в дополненье к драме
(Простите, коль читают дамы),
До дециметра … обосрал,
Исполненный жестокой мести
За уведённую невесту.

Вонь поднялась до стратосферы!..
Как в жуткий час до нашей эры
Вдруг вознесясь над Крокатау*
Земля вокруг загрохотала…
Атланты с воплем разбежались,
И уж назад не возвращались.
Но это раньше описали…
Не помню. То ли, Плиний младший?..
А толь, учитель всех – Платон.

Однако, речь тут не о том.
Здесь, в драматическом запале,
Поэт  Восклик(!), чтоб  подчеркнуть
Тех слов всю боль, трагизм и жуть…
Врубитесь(!) – ПАРУС  обосрали!!!
Уж, дальше – некуда загнуть.

_________
*  Вулкан, взорвавшийся чёрт знает  когда и где.


Но, Ваське-то - ядрёна мать!—
Переживать, Соображать
Что делать? И Кто Виноват?
Куда ж ему было бежать?..
Ведь время – некуда девать

Пять жутких лет со скал отвесных
Взирал, в упор не видя женщин,
В простор безбрежный океана,
Не зная рома, табака;
Тщетно пытаясь из бананов
Извлечь хоть каплю коньяка.

За робким сусликом гоняясь,
Взрыв пятьдесят кубов меж скал,
Безумный, потом обливаясь,
Зрил содержанье сундука,
Что некогда морской разбойник
От глаз завистливых укрыл…
Зрил безразлично, как покойник…
А впрочем, там он им и был.
Пять лет без баб… на берегу --
Не пожелаешь и врагу.

Читатель, ты б залез в укрытие,
Хвати таланта мне и сил,
Для описанья всех событий,
Что стойко он переносил.
Пропустим их без сожаленья,
Встретим на невском берегу…
Забыты годы заточенья,
Среди дворцов, домов, лачуг.
Где, в одиночестве проведший?..
Где, после стольких лет поста,
Забывши вкус вина, вид женщин?..
Конечно здесь. Он в Петербурге!
Стоит один. Плюет с моста.

Уж нет ни армий, не отрядов,
Толпы ничтожной рядом нет
Из попрошаек тех, что рядом
Всегда, коль ты богат и щедр.
И в скудных недрах сундука,
Недавно доверху набитом
(Вдруг превратившегося в сито),
Не отыскать и пятака.

Василий, как ты, друг мой, понял,
Был не аскет, не сноб, не жлоб;
Он не участвовал в погонях
За благами; жалел свой лоб
В трактирных стычках и молитвах;
Хотя в принципиальных битвах
Отважен был, как д ,Артаньян,
Когда был (редко) в меру пьян