Месть старушки
Растревожила сердце смело вдруг…
Встрепенулась во мне боль глубокая…
Я пошёл искать, кто мне сердцем друг.
И ведёт меня сердце в парк пустой…
Кто там осенью может нежиться?
Под ногой шуршит ковёр густой…
Кто ходить по нему отважится?
Две аллеи прошёл — пустота и грусть,
Но зато воздух чист и мягкий вокруг…
На скамье сидит старушка… Пусть
отдохнёт от вечных друзей и подруг.
Но мимо пройти Господь не велел.
Поставил заслон у старушки той, —
Я споткнулся и враз… на скамейку сел
И задумался мыслью совсем пустой.
А старушка взглянула на новый объект
И горестно выдохнула в платок…
Не нужен ей в горе какой-то субъект,
Лишь свежего воздуха бы глоток.
Я посидел минуту-две,
Решился простецки заговорить…
Старушка молчала. Слеза на губе
Тяжёлой гирей грозилась убить.
Она помолчала. Вздохнула разок
И прямо глядя в мои глаза
Сказала: «Бессилен ты здесь, милок,
Меня спасут одни образа.
Хороший был внук у меня, дружок…
Связался с какой-то там чернотой,
Они втянули его в кружок
И отравили своей наркотой.
И что за правительство тут у нас?
Куда они смотрят глазом своим?
Ребяток уродует дьявол Влас…
Я свечки ставлю уже двоим.
Ах, бедная Русь! Христос, спаси!
Да кто же останется после нас?
У власти спасения — хоть не проси…
Здесь царственно ханствует Васька Влас.
Так чем же поможешь ты, милый друг?
Пойди и убей того Ваську вдрызг.
А я позову своих подруг,
Чтоб спрятать его без всяких брызг.
Вот так теперь рассуждаю я…
Чего мне терять-то на старости лет?
Ваську убить — моя мечта…
Теперь для меня уговоров нет.
Но ты не поможешь, ты слишком слаб.
Тебя воспитали как цвет Земли…
А мне нужен волк, щука, краб,
Чтоб Ваську убили и след замели.
Я долго копила на гроб в земле,
Чтоб с честью себя же похоронить…
Теперь не надо той чести мне,
Поскольку Ваську должна убить.
Возьми всё моё, что есть сейчас,
И дьявола этого загуби!
Я с радостью сразу умру тот час,
Ты только дверь слегка притвори.
Меня похоронят хоть как, хоть где,
И мне достаточно будет всего…
Я слов не скажу своей судьбе —
Довольно желания твоего».
Жестоко слова обожгли кипятком…
Я взял старушку за обе руки:
— Давайте… прошу… ко мне пойдём,
Пока ещё можете Вы идти.
Мы пили с ней час с печеньем сухим,
И творогом я её угостил…
Пытался отвлечь разговором простым…
Не думать так мрачно её попросил.
Она рассказала, что «Дочь в Москве…
В какой-то картине снимают её…
А внуков своих оставила мне…
Два года не кажет лицо своё.
А я не смогла всё сразу понять…
Всё деньги просили один и другой…
Я их содержала как р`одная мать
И в школу водила своею рукой.
А там этот Влас, что Васькой зовут…
Он там у них что-то ещё охранял…
Не вырвались внуки из Васькиных пут
И оба попали в его подвал».
До дома старушку я проводил,
Прибрался в квартире мужицкой рукой,
И мне прозвонить её попросил,
Как если ей трудно станет одной.
Она не звонила ни месяц, ни два…
Я выбрал момент и к ней пошёл…
Уже наступила давно зима…
Но дома старушку я не нашёл.
Соседка сказала: «А Марья ушла
Куда-то в Московскую пустоту…
Чтоб яду найти, чего здесь не нашла,
И что-то исполнить… потом я спрошу».
До нынешних дней не могу отойти
От вести зловещей из уст пожилых…
Придётся, как видно, ружьё завести,
Чтоб явно убить наркоту удалых.
Антон Сибиряк
19 октября 2019 г.
Свидетельство о публикации №119102102532