Война

В прошлой жизни я был мужчиной. Время было хорошее. Мои родители были рабочие на престижном заводе и получали хорошую зарплату. Отец был на хорошем счету и мы часто ездили отдыхать в разные места по путевкам, который на выдавал завод. Я видел свою жизнь такую же как у отца. Закончить школу потом пойти после седьмого класса учиться в ФЗУ на слесаря и после устроится на завод на котором работали отец и мать. Мой отец не пил и не курил и не любил крепкое словцо, но мужиком он был крепким и строгим. Я же наоборот был хрупким и мягким по характеру и синими глазами, как у матери. Но несмотря на мой тихий характер, отец души во мне не чаял. Брал в походы и на рыбалку. Я конечно часто уставал, но время проводить с отцом любил. Мать была красивая и умная женщина и на заводе была начальником отдела. Она могла высказать в лицо все, что думает и крепкое словцо всегда было наготове, да и «сюсюкаться» не любила. Мужики уважали и боялись ее. Я гордился своей матерью. И всем говорил: «Это моя мама!».
Воспитывали меня не строго, отец даже ремня из пояса не вытягивал, я был тихим и спокойным ребенком. Друзья мне завидовали, особенно Васька из этажа под нами. Его отец пил и избивал мать, а заодно и Ваську:
- Для воспитания!
Васька люто ненавидел отца и часто оставался у нас ночевать. Мои родители пытались действовать на отца Васьки через завод, но все было бесполезно, тот только еще больше злился на жену и избивал до полуживого состояния, считая, что это из-за ее криков соседи жалуются участковому и на работу. Себя он виноватым не чувствовал. И когда пришла война и отца Васьки забрали в на фронт, тот вслед ему кричал на весь двор:
- Чтоб тебя там убили и ты больше не вернулся к нам с матерью!
Я закончил школу и сдал все экзамены в ФЗУ на отлично, и меня приняли. Вся моя семья гордилась мной. Теперь я был почти слесарь. И строил планы на будущее. Васька поступил на токаря и тоже гордился этим. В грамматике русского языка он был не силен и боялся, что провалит. Но его приняли. Поступающих на токаря было в два раза меньше, чем слесарей и поэтому отбор был не таким строгим.
Война пришла, когда мы заканчивали обучение в ФЗУ, и призвали сразу всех военных, а потом уже стало не хватать людей, стали призывать всех подряд. Мы боялись что призовут отца, но отец на гражданской войне получил в молодости ранение и теперь из-за него он был негоден для военной службы. Мне было еще год до восемнадцати, поэтому я верил, что война скоро кончится. Ну самое долгое полгода. А там все будет как раньше.
В сентябре нас отправили работать на завод, а через месяц мне исполнилось семнадцать.
Мне нравилась соседская девчонка Лизка, она жила в во втором подъезде нашего дома и мы часто пересекались по пути из школы. Я всегда останавливался поздороваться и шел домой, мы особо не общались. И вот после первой получки, я пошел в магазин, в котором пока были еще некоторые продукты и накупил леденцов и продавщица завернула мне их в газету. Я стоял у подъезда с леденцами и ждал Лизку.
Лизка возвращалась с фабрики всегда позже меня и поэтому я ее в последнее время редко видел. Мы с Лизкой присели на лавочке и я ей вручил гордо леденцы:
- А мне сегодня семнадцать, как бы между прочим равнодушно сказал я.
- Я знаю – ответила она.
- Давай встречаться? Я работаю слесарем - больше я не знал, что придумать чтобы ей сказать.
- Хорошо – ответила Лизка. Мы еще посидели и погрызли леденцы. Больше я не знал, что сказать и сидел молча. Лизка тоже. Потом мы расстались и договорились встретится на следующий день в клубе после работы. В клубы я не ходил и был вообще тихоней. Меня напрягало все, что было связано с весельем, но Васька говорил, что девушки любят леденцы и танцы. И я ему верил.
Васька в отличие от меня пользовался спросом у женщин, был веселый и красивый, носил модную одежду и водил девушек на танцы. Я этим вообще не интересовался. Я даже к Лизке особо интереса не имел, ну конечно она нравилась, но не настолько чтобы отрываться от книги и домашнего уюта.
Когда вернулся домой, там меня ждал Васька.
- Ну что? – сразу встретил меня вопросом.
- Ну, купил леденцов и подарил ей, предложил гулять вместе и пойти на танцы. Все как ты учил.
- Молодцом, а она?
- Сказала, что хорошо.
- А о чем говорили?
- Ни о чем. – пожал плечами я.
- Как это? – удивился тот, - а что ж вы там два часа делали?
- Леденцы грызли. – опять пожал я плечами.
- Ну вы даете, - заржал Васька – я еще такого не слышал. Ты что не мог рассказать что-нибудь? Девушки любят общение.
- А что я ей скажу, она мне вопросов не задавала. Сидела и молчала.
- Начни про работу или про книги, ты ж читать любишь, вот и расскажи какой-нибудь рассказ, да хоть стих прочитай. Я вот не понимаю, со мной у тебя рот не закрывается, а тут два часа молчал. Может ее в гости приглашать почаще, отдохну от тебя. – Васька не прекращал смеяться.
- Да ну тебя, - надулся я – если она тебе нравится иди сам с ней и разговаривай.
- Стоп, а тебе что она не нравится? Ты мне с самого детства только о ней и говоришь. Разонравилась? – Васька перестал даже смеяться, так его шокировал мой ответ.
- Нет, нравится, но я так, как ты, не могу. Я с ней завтра после танцев поговорю. А сейчас я спать буду. Вали с моей кровати. – Я разделся и лег спать.
Мать и отец сейчас часто работали сверхурочно, но пока все еще было не критично. Война до нас еще не дошла, даже не верилось что уже где-то убивают людей. И наших знакомых и родных забирают на войну. В нашем городе и приближенных городах, все было как всегда, учеба, танцы, магазины с продуктами торговали без больших очередей. И только бабульки скупали мыло, соль, спички и сахар. И всё это добро прятали в сундуки.
Мои родители не верили, что война дойдет и до нас, и магазины опустеют. И смеялись с бабулек дома. И мы с Васькой веселились с ними.
После танцев мы с Лизкой, шли домой по пустой улице в направлении нашего дома. И я с перепугу начал читать Маяковского. Лизка странно посмотрела на меня.
- Ты чего это? – спросила равнодушно.
- Стих нравится – буркнул я краснея и обзывая себя по чем свет стоит, так опозорится.
- Хороший стих – согласилась она.
И мы опять замолчали.
- А мне премию обещают, за хорошую работу – опять сказал я.
- Это хорошо – кивнула Лизка и мы опять пошли молча.
Я увидел девочку продающую букетики цветов и вспомнил, как Васька говорил, что девушки любят цветы.
- Хочешь цветы куплю? – спросил я у Лизки.
- Нет. – ответила она.
Когда мы проходили через парк у дома, я внезапно я не выдержал. Прижал Лизку крепко к себе и стал впопыхах целовать ее губы, лицо, шею. Опускаясь всё ниже к ложбинке у груди. Она молчала и не сопротивлялась. Но я уже не мог остановится. Я лихорадочно целовал, шаря руками под блузкой и наконец у меня получилось расстегнуть на ней пуговицы. И я пошел ниже, целуя грудь и опускаясь всё ниже и ниже. Потом опрокинул ее на спину в траву, прямо на газон. Сунул руку под юбку. Там не было ничего. Она сегодня была без белья. И у меня совсем слетела с катушек крыша. Я посмотрел на Лизку, она была спокойна и с интересом посматривала на меня, будто это происходило не с ней. И я сорвал ремень с брюк.
Это был мой первый раз.
И после, как всё закончилось. Я сел на траву и мне было стыдно и перед Лизкой и перед собой. Я никогда не ожидал что я так себя поведу. Я был очень сдержан.
Лизка поправила юбку и блузку. Чмокнула меня в щеку и сказала:
- С днем рождения.
И от этого мне стало еще хуже. И я стал на колени перед ней:
- Прости - прижался к ее груди и заплакал.
Лизка гладила меня по голове. После я успокоился и мы еще с часик посидели рядом, потом встали и пошли, держась за руки.
И мы уже молчали до самого дома.
Я провел ее до подъезда и спросил:
- Завтра пойдем на танцы?
Лизка ответила:
- Завтра не могу. Буду матери помогать.
- Хорошо, тогда после сходим.
- Да – ответила она и ушла.
Я пошел домой. Дома никого не было, Васька еще гулял с девушками и мог гулять до утра. Поэтому я лег спать.
Отношения с Лизкой у нас были странными, мы встречались почти год, но так никуда и не сдвинулись. Гуляли, ели леденцы и ходили на танцы. Разговоры у нас были краткими, в основном мы молча шли держа друг друга за руки. Иногда мы занимались сексом на газоне, на том же самом месте, где и в первый раз. И каждый раз Лизка молчала и гладила меня, а я всё извинялся за «срывы». Я так ни разу и не пригласил её домой. Позже я узнал, что Лизка ничего странного в моём поведении не видела. Её отчим, когда матери не было дома, вытворял с ней вещи и похуже, с того дня как ей исполнилось восемь. Поэтому она в моих «срывах» не видела ничего странного.
Когда меня забирали на войну, она меня пришла проводить. Я ее спросил:
- Ждать будешь?
- Да – кивнула она.
- Приеду женюсь. – пообещал ей.
- Хорошо – опять согласилась она.
Особой любви у нас не было, но мне было страшно в тот момент, да и в голову больше ничего умного не лезло.
Больше я ее не видел. Я слышал, что она позже записалась добровольцем на фронт и погибла вытаскивая раненных из под пуль.
Нас всех загнали в теплушки и паровоз тронулся. Я держал перед собой мешок с едой который наготовила мама.  Мы ехали неделю и было очень холодно и голодно. Еду, что дала мама я съел очень быстро. Пайки выдавали скудные, и когда мы приехали, я был уставшим, замёрзшим и голодным.
Нас выгнали с теплушек и построили кое-как в строй. Все были зелеными и необученными, нам дали палки и одну винтовку на взвод. Всем налили водки, чтоб согрелись. И послали на танки.
- В бою научитесь.
Все, что я помню про первый бой, как в тумане, мы все бежали и кричали, потому что назад было страшнее возвращаться, если умрешь в бою - ты герой, в тылу – предатель. И так, и так умрешь, но по крайней мере родные не отрекутся от тебя.
Вокруг взрывы снарядов. Больше я ничего не помню.
Очнулся я от того что кто-то тормошил меня и кричал:
- Тут живой!
И я опять провалился в темноту.
Когда полностью очнулся я был уже в госпитале. Мне рассказали, что нашли меня в воронке от снаряда, куда скорее всего забросило взрывной волной, крепко прижимающим к себе палку, которую с трудом потом вытащили из рук, так она прикипела к пальцам. Рана была не сложной. Задело только кожу головы и контузия от взрыва. И левое плечо навылет. Потерял много крови. Но молодой организм быстро восстановился. После того боя, я стал жить как бы взаймы. Ничего не волновало и не интересовало. Эмоции и желания заморозились. И старые солдаты так и назвали моё чудесное спасение: «Жизнь взаймы». Жизнь, которая должна была оборваться, но так получилось, что я выжил и живу теперь за весь свой взвод, которые погиб. И каждая частичка что осталась от их жизни, собралась во мне. И меня будет оберегать, пока полностью всё не выйдет, на нет. И тогда я умру в любой момент, в зависимости от того сколько во мне собралось капелек чужой жизни.
Когда узнали, что я слесарь, отправили на военную базу обслуживать машины.
А дальше предложили научиться водить грузовики, так как шоферов не хватало. Сильно много погибало. Потом, что я только не делал и возил офицеров, и продукты в Ленинград по дороге смерти, и подвозил снаряды для «Катюш». Три раза подрывался на мине и оставался живым, хотя рядом молодой лейтенант погиб сразу.
Меня как заморозило, я на все смотрел со стороны и мне казалось, что это происходит не со мной.
Когда война кончилась. Я приехал домой, и в голове была только одна мысль, я выжил. За все три года что я там был, я ни разу не писал домой и не ездил на побывку. Я все время был на передовой. И мои родные решили, что я погиб в первый же бой. Всем кто был в том бою прислали, похоронки. И родители все эти три года верили, что я погиб. И когда я приехал домой, радости матери и отца было не передать. Только я, был как сам не свой. Я и до этого был не особо открытым, я был спокойным и рассудительным, серьезным парнем. Но после войны, я не мог спать ночами, мне везде слышались взрывы, из-за частых контузий, были жуткие головные боли и ныло левое плечо. Но я понял через неделю, что хочу на войну. И когда нашу автоколонну перебросили на войну с Японией, я даже обрадовался. Потому что моя «замороженность» так и не прошла даже во время мира.
Когда полностью война закончилась, мне пришла повестка в армию. Война оказывается была не в счет. Потому что после восемнадцати я не служил в армии, а сразу пошел на войну.
Когда я отслужил еще три года и вернулся полностью домой. Я уже понял, что навоевался.
Я устроился на автобазу при заводе отца. И потихоньку стал отходить от войны. Ночами я уже мог спать. Поступил на вечернее обучение института, куда меня уговорил поступить начальник нашей автобазы и меня назначили главным в автоколонне. Жизнь налаживалась. Головные боли прошли, ночи стали спокойнее. Вернулся Васька. У него не было ноги, но все остальное было на месте. Характер как был веселым и добродушным, так и остался. И женщины все также любили его. И когда Васька приходил с завода и снимал протез и окровавленные тряпки, только я видел его искаженное болью лицо.
Однажды Васька познакомил меня с девушкой, которая работала с ним. И сказал:
- Знакомься, это Маша. Мы работаем вместе. Уже давно просит вас познакомить. Она тебя как-то видела на работе.
Я посмотрел на нее и понял. Что я хочу жениться на ней. И через месяца три мы расписались, родилась дочь, назвали ее Елизавета, мать и отец радовались. Жена была счастлива. Зарабатывал я неплохо, и пошел в отца: не пил и хорошо относился к жене. Мало кому везло в то время. Особенно женщинам было хуже всего.
И с моим спокойным и равнодушным характером, другие женщины меня не интересовали.
И вот когда я думал, что все наладилось, пришел с работы, не задерживаясь нигде, дочке исполнялся год. Я купил цветы и торт. И на удивление было хорошее солнечное настроение. Что было редкостью. Когда я подошел к двери квартиры, чтобы не доставать ключи, позвонил в дверной звонок. И тут резкий звук звонка отразился в моих ушах и голове жуткой болью. И я помню, как падаю в невесомость и мир опускается в вату и звуки превращаются во что-то такое:
- Вааа, вааа, вааа. – и свет меркнет.
- Инсульт – слышу я. И открываю глаза.
Вокруг яркий белый свет и смутные силуэты. Потом опускаю глаза и вижу рядом какого-то человека, а внизу лежу я.
- Чего смотришь? – спрашивает он – иди вниз. Я тебя сегодня не ждал. Позже придешь – и он тихонько толкает меня в спину.
Я удивленно вздрагиваю и слышу голос жены:
- Доктор, доктор, он очнулся.
И я вижу заплаканное лицо жены.
– Ты нас напугал. Доктор сказал, что это из-за твоих контузий и ранений.
Я попытался встать но жена сказала:
- Лежи тебе нельзя.
Я хотел пошевелить рукой, но понял, что рука меня не слушается, и потом проверил ногу, дотронулся до лица и ничего не почувствовал. И тут я закричал. Я впервые за свою жизнь по-настоящему испугался - я не чувствовал ничего, мне не было еще и тридцати, а я был полный калека, вся правая сторона была парализована. Я проклинал себя, свою безрассудность, войну и тех кто ее начал. Проклинал правительство и людей. Но только мне казалось, что я кричу так, что лопаются перепонки, изо рта вырывался только стон и тихий вой. Мое лицо, мои губы, мой язык меня не слушались и я не смог выговорить ни одно слово. Жена позвала доктора и мне сделали укол. И как ни странно, я успокоился.
И захотел умереть.
- Я же сказал, позже – услышал я снова голос того человека.
Я лежал днями на койке, ожидая выписку, и думал. Моя жизнь прошла зря, я воевал за чужие идеалы, я жил ради чужих идеалов и работал ради других. В моей жизни не было ничего для меня. Я не был знаменитым поэтом или художником, я не был писателем или певцом. Я даже не был никогда на доске почета. Я жил просто как все, но даже как другие, я не мог радоваться мелочам.
Я смотрел как живут другие люди и просто жил, как бы взаймы. После того боя, в котором выжил только я из нашего взвода, я перестал ощущать хоть что-то. И вот сейчас когда я лежу полностью разбитым параличом, я понимаю, что я получил в подарок жизнь и не смог как положено ею распорядится.
Через полгода, я полностью восстановился и опять запрягся в работу - дом, дом - работу. Меня повысили, до замначальника автобазы. Нам дали огромную трехкомнатную квартиру с холлом, в центре города и автомобиль, на котором я ездил на работу Жена уволилась и стала заниматься хозяйством. Потому что жена была дома, у нее появились новые подруги, такие же жены начальников и директоров. В новой квартире частенько оставался Васька и я подвозил его на работу.
Василий тоже закончил институт и его повысили до начальника цеха. Мужчин катастрофически не хватало, а наше правительство старалось на все ключевые должности ставить мужчин, постепенно убирая женщин, которые там работали во время войны. Потому что женщины нужны были, чтобы рожать рабочих и воинов. А для этого им стали платить меньшие зарплаты, сокращать на работах в первую очередь и агитировать, рожать побольше детей.
Василий частенько засиживался за душевными разговорами с моей женой на кухне. Но я не переживал, я верил ему и верил ей.
И однажды года через два я вернулся домой с работы, в подъезде красили стены, запах стоял ужасный. Меня все это раздражало и я спешил скорее открыть дверь. Но руки не слушались. И когда я наконец достал ключи с кармана, они выскользнули из руки которая не всегда слушалась, и упали на край ступени. Когда я наклонился, у меня потемнело в глазах. И я полетел вниз. Опять в темноту. Но вот когда я открыл глаза, как в прошлый раз, рядом стоял тот же человек.
- Я же говорил, что встретимся еще. Пошли. Пусть лежит. А нам пора.
- Но как же тело. - Забеспокоился я.
- Разберутся, ты уже ничем не поможешь. – повернулся и пошел.
Я тоже равнодушно еще раз окинул взглядом тело лежащего мужчины, ни плохого, ни хорошего, ничего не сделавшего за свою жизнь.
Развернулся и пошел. Уже позабыв об этом мире.