2-й промо-рассказ к роману Авель - Последний приют

"Последний приют". (совместно с Дзайрс Анабис)


В тёмном углу что-то зашевелилось, и старый человек, дремавший доселе в болезненном забытьи, моментально проснулся. С минуту он всматривался в непроглядную темноту подвала, полную пусть и таинственных, но вполне объяснимых шорохов. Рука его сделала незаметное движение вниз, и в ней оказался боевой пенетратор, переделанный из старого стартового пистолета.
— Я стреляю метко, — сквозь зубы бросил он. — Выходи.
Тьма не ответила. На щёку старому человеку с поросших бурьяном ржавых кровельных листов упало несколько холодных капель. Там снаружи шёл дождь. Он шёл уже месяц, и старый человек решился немного передохнуть в утопленном землёй подвале, чтобы хоть ненадолго обсохнуть и спокойно подремать, не беспокоясь о многочисленных тварях, шныряющих в лесной чащобе.
Рукоятка пенетратора легла на внутреннюю часть бедра, и раздался щелчок предохранителя.
Только тогда в углу что-то всхлипнуло, и в пяльцы света, сочившегося из пробитых временем и непогодой дырок, выкарабкался маленький человечек — совсем ещё ребёнок, мальчик лет шести.
Болезненный хриплый вздох пронзил старческую грудь. Он уже был готов открыть огонь — надо же — кто бы мог подумать, что здесь ещё остались живые. Тем более дети.
На голову ребёнка была натянута видавшая виды военная фуражка без опознавательных знаков, из-под которой выбивались пряди чёрных волос. Нос покрывали странного вида царапины, будто обладатель носа подрался с дикой кошкой. Старый человек содрогнулся — он знал, какие тут могут быть кошки. В руках дитя крепко сжимало древнюю книжку — своеобразный привет из прошлого. Буквы на обложке были хоть и большие, но незнакомые.
— Per favore, non farmi del male!* — быстро проговорил ребёнок.
В глазах у него не было, при этом, ни капли страха. Взгляд, направленный на старого человека, сквозил любопытством и внимательной настороженностью.
— Вот ведь чёрт, — проворчал старый человек.
Он слабо говорил по-итальянски. А теперь, в эти тяжёлые времена, все, кто не может послать тебя на три буквы обычным русским языком, представляли опасность.
— Как тебя зовут? — выдавил он из себя с чудовищным акцентом.
— Джинджо, — представился мальчик. — Джинджо Лотари.
— Я Серёга. — В ответ кивнул старый человек. — Привет, Джинджо.
— Привет, Серёга!
Он почувствовал, что рукоятка пенетратора стала вдруг невообразимо тяжёлой, а пальцы задрожали. Между шероховатым пластиком рукояти и ладонью пробежала струйка пота, щекотная и неприятная.
Тогда старый человек расслабился и убрал руку с пенетратором в сторону.
Ему хотелось пить. Желудок давно высох, и мысли о голоде давно перестали посещать его. Если у мальчика есть еда, питьё или патроны, ему придётся забрать их. Интересно, догадывается ли об этом ребёнок?
— Сколько вас? — задав вопрос, старый человек впился глазами в живое лицо мальчишки, выискивая признаки лжи или замешательства.
— Один, Серёга. Я один.
— Не надо всякий раз звать меня по имени, — старый человек поморщился — собственная ложь неприятно давила куда-то в область диафрагмы. — Как ты тут выжил?
Джинджо показал пальцем себе на нос.
— Я быстро бегаю, мистер. И ещё умею нюхать воздух.
Старый человек сам принюхался. Пахло болотом, гнилью и машинным маслом.
— Что ты имеешь в виду? Ты чувствуешь приближение зомби по запаху?
Мальчик смешно наморщил нос и осуждающе покачал головой.
— Не называйте их так, мистер.
— Чего это вдруг?
— E; men male l;agitarsi nel dubbio, che il riposar nell;errore.
В плечо ударила сквозная боль. Старый человек стиснул зубы и подождал мгновение, прогоняя навязчивое желание содрать с себя одежду и расцарапать плечо жёлтыми твёрдыми ногтями.
— Ты думаешь, — медленно проговорил он, — что вон те твари, которые носятся по лесам и задирают всё живое — это не зомби?
— Я не знаю, мистер.
Он обнаружил, что парень уже извлёк откуда-то пластиковую бутылку с водой и настойчиво суёт ему в лицо.
Как это произошло? Как ему казалось, ничего не произошло. Только что он задал вопрос, получил ответ, а на деле — будто корова языком слизнула несколько важных кадров. Старый человек принял бутылку с водой и, сорвав туго закрученную крышку, приложился к горлышку.
— Что у тебя там? — спросил он, отставляя бутылку в сторону.
Мальчик протянул руку, чтобы забрать воду, но не дождался бутылки и несколько недоуменно проследил за движением своего гостя. Старый человек сжал зубы. «Я сильнее, и это всё — моё по праву», — подумал он.
Будто отбрасывая от себя какую-то мысль, мальчик дёрнул плечом. Он протянул свою книжку. На ней расплывался разноцветный итальянский текст и был нарисован до боли знакомый вихрастый человечек в шляпе с длинными полями. Рядом с человечком стоял другой поменьше ростом, похожий на номенклатурщика, и девочка с лицом болезненной нимфетки. В руке человечка виднелась синяя палочка со звездой на конце.
— Ого, что мы читаем! — присвистнул старый человек. — Николай Носов, — прочитал он вслух. — Незнайка в Солнечном городе.
Он послюнявил палец и перелистнул несколько страниц.
— Актуально, как никогда. Мы сейчас, малыш, все тут сплошные незнайки, а вокруг, — он с фырчаньем провёл рукой, показывая, где именно это «вокруг», — сплошной Солнечный город. По дорогам которого носится толпа сумасшедших Калигул.
Словно в подтверждение обрисованной им картины, из проржавевшей дырки наверху донёсся злобный стон. Старый человек откинул от себя книжку и взял источник звука на мушку. Стон повторился.
— Нет! Нет! Не стреляйте. Ему же больно! — воскликнул мальчик, вцепившись в руку с пенетратором.
Выматерившись, он откинул от себя мальчишку и отпрыгнул сам. На место, где он только что сидел, свалилось бесформенное озверевшее существо, бывшее некогда женщиной, судя по свисающему до колен животу — беременной. Момент для выстрела был упущен.
Животное, мальчик и старый человек закружились по подвалу, следя друг за другом. Существо угрожающе подвывало, ощупывая пространство вокруг себя тонкими изломанными руками. Старый человек неотрывно следил за каждым движением вторженца, выискивая точный ракурс, чтобы пристрелить тварь одним выстрелом, сэкономив патроны. Свисающий гнилостный курдюк существа вместе с кривыми не единожды перебитыми в разных местах ногами вызывали впечатление, будто на них напал древний каббалистический ангел. Не антропоморфный, какими их изображали художники Эпохи Просвещения, а «не имеющий образа и подобия» подобно человеку. Нижняя челюсть существа давно затерялась где-то в области горла, поэтому каждый звук, издаваемый образиной, был похож на смех гиены, плач койота и скрежет пенопласта по стеклу. Удивительно, как только Джинджо удаётся сохранять молчание. Самому старому человеку хотелось верещать от ужаса.
Тварь прыгнула и, задев животом по лицу вовремя пригнувшегося старого человека, воткнулась лапой в бетонную стену за его спиной. Раздался страшный и противный хруст, и тварь заверещала.
Старый человек откатился от неё и встал во весь рост. Струящийся сверху свет омыл его редкие седые волосы и сделал похожим на святого карателя, вершащего суд над порождениями тьмы.
— Она ведь такая же, как ты! Она ведь такая же! — закричал мальчик.
— Нет! — рыкнул он в ответ. — Это монстр!
Он поймал мечущуюся в бессильной злобе тварь на мушку и нажал курок. Раздался щелчок — предохранитель продолжал исправно работать. Старый человек ругнулся и спешно сдвинул рычажок. Но тварь уже вырвалась из бетонного плена, выломав свою лапу из сустава и оставив её торчать в стене.
— Беги! — рявкнул он мальчику и снова спустил курок.
Раздался грохот, и верхнюю часть ствола сорвало, чуть не выбив стрелку глаз. Вверх рвануло пламя, и часть руки от запястья до предплечья моментально почернела.
Существо сначала отпрянуло, но, поняв, что произошло, расхохоталось визгливым смехом. Протянув оставшуюся лапу, оно шагнуло к старому человеку. Тот упал на колени, парализованный страхом, и закрыл глаза.
Ничего не произошло.
Было слышно, как с потолка сочится звонистая капель, разбиваясь в хрустальные брызги об пол каменной темницы. И было слышно что-то ещё. Что-то похожее на шелест страниц.
— Как у вас дела? — тихо спросил Джинджо.
Старый человек открыл глаза.
В подземелье никого кроме него и мальчика не было. Только в дальней стене медленно шевелился серый обрубок. Собственную руку старый человек не ощущал, и на мгновение ему почудилось, будто это его рука сейчас шевелится там — в позеленевшей бетонной стенке. Но, скосив глаза, он понял, что его собственная рука на месте, хотя живой её назвать стало крайне тяжело, даже практически невозможно. Вся почерневшая, обгоревшая до алых, сочащих кровянистым гноем, проплешин.
— Что? — просипел он. — Где?
— Ей нужна было книжка про Солнечный город, — быстро и возбуждённо заговорил мальчик. — Я же говорил, что не надо её трогать. Ей было больно. А от книжки боль прошла. Она глядела на картинки и плакала. А потом просто ушла и книжку забрала. У неё сейчас моя книжка, и ей от этого хорошо. Понимаете, мистер?
— Нет, — покачал головой старый человек. — Ничего не понимаю. Я уже давно ничего не понимаю, малыш. Думаю, сейчас такое время, что и не надо ничего понимать. Не моё время. Моё время уже — ффух! — прошло.
Он скривился, припав на больную конечность, и тяжело привалился спиной к груде мусора.
— Вот раньше было время моё. А теперь…
— А сейчас?
— А сейчас ничьё время. Совсем ничьё. Проиграли мы своё время, — рассмеялся старый человек. — Надо же! Книжка! Кто бы мог подумать. У кого-то кишки вырывают и съедают, у кого-то детей и собак передушат голыми руками. А у нашего Джинджо взяли книжку с к… кх… картинками. Чьё же это время, а? Малыш? Раньше всё просто было… вот…
Он порылся здоровой рукой за пазухой и достал несколько свёрнутых листков, пропитанных потом и кровью.
— Бери. Бери, малыш. Это теперь твоё. Будешь… как тебя там? Джинджо… Лотари? — он разложил листки перед собой и выуженным из кармана карандашом выводил кривые закорючки на слипшейся бумаге. — Будешь теперь ты. Вот. — Приговаривал старый человек. — Главное — давать людям то, чего они хотят. Понимаешь? В моё время люди хотели стабильности — мы продавали им иллюзию стабильности. Они хотели здоровую семью — мы продавали им признаки здоровой семьи. Они хотели нравственность и чистоту — мы продавали им символику и молитвы. Ипотеки, храмы, фастфуды, гламур, вип-карты… Кому сейчас это нужно? Сейчас люди хотят выжить — а я сам выжить не сумел. Кому же тут что продашь…
— Что это? — спросил Джинджо, разглядывая протянутые ему листы, украшенные изображением странного кораблика.
— А это теперь твоё, малыш. Ты теперь владелец контрольного пакета акций. Обойдёмся без долгой нудной бюрократии… Однако, если ты найдёшь где-то тут биржевого маклера, то можешь его привести. Я не против. Оформим всё, как полагается. Кх-х…
Изо рта старого человека вытекла струйка густой слюны.
— Скажи… — пролаял он, борясь с судорогами, — чего людям нужно, а?
— Людям нужен Солнечный город. — Не задумавшись ни на секунду, ответил Джинджо.
— Вот и дай им…
Старый человек не договорил. Голова его запрокинулась, а глаза остекленели.
Из дыры над ним сочилась вода: капли, долетая, разбивались о правый глаз, вызывая приятное жжение, а потом скатывались по щеке за воротник, где смешивались с потом, устремляясь под одеждой дальше и дальше. Обгоревшая рука вдруг стала живее всего остального тела. Непонятно почему, но хотелось оторвать её и долго-долго жевать, позволяя выпадающим зубам застревать в сырой плоти.
Воздух преобразился. Он будто бы разобрался на части и вдруг собрался в чёткие осознанные струны, каждая из которых несла своё значение и отличалась от остальных. Среди этих струн одна поведала ему о группе молодых людей, продирающихся сквозь заросли дикого папоротника неподалёку отсюда. Наглые и гордые, они напрашивались, чтобы он пошёл и как следует разобрался с их гордыней. Чтобы старый человек догнал их и вырвал им глаза и уши. Зачем глаза и уши тем, кто не видит и не слышит? Потом бы он вырвал им ноги. Люди должны ездить на машинах, им не нужны ноги! Как же он раньше не понял, насколько всё просто! А этот…
Он с хрустом выгнул шею и посмотрел прямо в глаза стоящего перед ним на коленях мальчика.
А этот… хороший.
У этого всё на месте. Пусть будет.
Старый человек встал и пошёл.

--------------------------------------------—


Per favore, non farmi del male! (ит.) - Пожалуйста, не делай мне больно!

E; men male l;agitarsi nel dubbio, che il riposar nell;errore (ит.) - Уж лучше беспокойство в сомнении, чем успокоенность в заблуждении.