Great nothing 2. From Balmont
2
К старинным манускриптам в поздний час
Почувствовав обычное призванье,
Я рылся между свитков — и как раз
Чванг-Санга прочитал повествованье.
Там смутный кто-то,— я не знаю кто,—
Ронял слова печали и забвенья:
«Бесчувственно Великое Ничто,
В нем я и ты — мелькаем на мгновенье.
Проходит ночь — и в роще дышит свет,
Две птички, тесно сжавшись, спали рядом,
Но с блеском дня той дружбы больше нет,
И каждая летит к своим усладам.
За тьмою — жизнь, за холодом — апрель,
И снова темный холод ожиданья.
Я разобью певучую свирель.
Иду на Запад, умерли мечтанья.
Бесчувственно Великое Ничто,
Земля и небо — свод немого храма.
Я тихо сплю,— я тот же и никто,
Моя душа — воздушность фимиама.
Февраль 1900
***
To ancient manuscripts in the late hour
I have been feeling customary calling,
I rummaged between the scrolls - and at once
I found Chwang Sanga and I read his story.
Someone is vague there, - I don’t know who, -
He dropped the words of sadness and oblivion:
"Great Nothing is insensible to all,
In it, you and I - for a moment flicker.
Night passes and light breathes in the grove
Two birds are spleeping near, cowering tightly,
But with day's glitter friendship is no more,
And each one flies to its own delighting.
After cold - april, after the dark - life,
And then again dark chill of expectation.
but I will break melodious panpipe.
My dreams have died, I go to the West side.
Great Nothing is insensible to all,
Earth and the sky - the arch of silent temple.
I calmly sleep - I'm the same and no one, you
My soul is airiness of olibanum.
Свидетельство о публикации №119101806843