чайки. порох для последнего выстрела

люди - фигуры, -
квадраты, ромбы, круги,
танцуют своё boogie-woogie
на подмостках апатии
с улыбками лжи
и сколотыми зубами
аристократии,
что щурится
с неправильным прикусом,
накормить бы её армейским бикусом.

на столе кус-кус
с кислым привкусом
и семейным дискурсом
о заработках
на сталелитейном,
кто кому морду разбил
в заведенье питейном,

а я крадусь по коридору
в кармане с порохом оружейным,
готовый сделать последний выстрел,
словно это бравада
или маска моего липкого маскарада,

напялил её без зазрения совести,
но и без чести,
семья за столом
по прежнему молится Богу
на один старый, из олова крестик,
который словно скрипит на гвозде
над их головой, шатко и валко,
пока в холодильнике мёрзнет
бутылка горячего алко,
а на диске пылится Тарковского Сталкер,

я в бессонную ночь прячу свой порох
по грязным карманам
и жду финального выстрела,
как в детстве парадов
с громкими маршами
и стройным шагом,
как самоубийство ходившее ночью по шпалам,
это призрак душ скалится на лица живых
бездомным шакалом
с ободранной шерстью
и с трона не скинутой спесью,

а семья за столом каждое утро
проводит с кашей и творогом,
из окна веет несвежим городом,
разговоры о долгах
и как продукты теперь стоят дорого,
а я крадусь по коридору
в кармане с порохом оружейным,
готовый сделать выстрел последним,
запустив Мимино на повторе
уйти в туман, где произрастает лишь
горький цикорий

моих растроганных слов.