о переводах

Меня спрашивают: - зачем ты тратишь время на переводы сонетов Шекспира? Есть отличный перевод Маршака, его  знают и любят-.
Отвечу.
Первое, что бросается в глаза, то, что большинство сонетов Шекспира посвящены  другу, а у Маршака  все предназначены для дамы. Возможно,  этого требовала цензура. Но есть и непонятные для меня неточности, например, в первом сонете.
Шекспир:

     От прекраснейших созданий мы желаем потомства,
     чтобы таким образом роза красоты никогда не умирала,
     но, когда более зрелая  со временем скончается,
     ее нежный наследник нес память о ней.

Не понимаю, почему  Маршак перевёл:
Мы урожая ждём от лучших лоз,
Чтоб красота жила, не увядая.
Пусть вянут лепестки созревших роз,
Хранит их память роза молодая.
Откуда взялась лоза?  Как она связана с красотой? Ведь урожай от лозы ждут Обильный, сладкий.  Как Маршак увязал лозу с красотой неясно. Зачем глагол - не умирала Маршак заменил на не увядала?  Ведь через множество сонетов проходит тема увядания и возрождения красоты в потомках, что и делает её не умирающей, вечной.  Неужели мэтр не заметил противоречия в своих строчках:
Чтоб красота жила, не увядая.
           Пусть вянут…
Вторую строку закончил точкой. В результате  мысль Шекспира о передаче красоты наследникам, потомкам после смерти трансформировалась в мечту о сохранении вечной юности.
Мне этот перевод кажется неудачным. Упоминание о лозе заставило Маршака и в замке говорить об урожае:
Жалея мир, земле не предавай
Грядущих лет прекрасный урожай!
По логике нельзя предать земле  грядущий урожай, его сначала нужно вырастить.
У Шекспира речь о потомстве, наследнике:
    
     Пожалей мир, а не то стань обжорой,
     съев причитающееся миру на пару с могилой.

Согласитесь, что точнее первый катрен перевести:

  От  лучших из созданий ждём детей,
            Так  роза красоты  не умирает:
            О зрелой, облетающей с ветвей
            Бутон - наследник память сохраняет.

Возможно,  это - не самый лучший перевод, но совершенству нет конца, пусть дерзает следующий.
Заметил я у Маршака  и другой грех, или приём - любит  ходить вокруг, да около.  Иногда его образы  настолько неконкретные, что допускают множество толкований, трудно понять, о чём речь. Например, сонет 2:
Когда твое чело избороздят
Глубокими следами сорок зим,
Кто будет помнить царственный наряд,
Гнушаясь жалким рубищем твоим?
У Шекспира:
     Когда сорок зим* возьмут в осаду твое чело
     и выроют глубокие траншеи на поле твоей красоты,
     гордый наряд твоей юности, который теперь так привлекает взгляды,
     все будут считать лохмотьями;
Не просто  сообразить, что царственный наряд – это наряд юности.

В третьем сонете у Шекспира герой обращается к своему отражению в зеркале:
    Посмотри в зеркало и скажи лицу, которое ты видишь:
     пришло время этому лицу создать другое,
У Маршака диалог пропадает:
Прекрасный облик в зеркале ты видишь,
И, если повторить не поспешишь
Свои черты, природу ты обидишь,
Благословенья женщину лишишь.
Это не придирки, а уважение к автору, его замыслу и себе: взялся за гуж – не говори, что не дюж:
Глянь в зеркало, увидев отраженье,
Скажи ему: Пора создать  портрет.
Порадует и мир твоё решенье,
И девушкам в нём благодати свет.
В замке четвёртого сонета Маршак пишет:

С тобою образ будущих времен,
Невоплощенный, будет погребен.
Думаю, правильно  сказать:

С тобой твой облик будущих времён,
Невоплотившись,  - будет погребён.
Образ будущих времён – это будущее, оно будет, пока существует время. Не похоронишь  невоплощённый образ – так как его ещё  нет. Такие казусы встречаются нередко.
Десятки критиков их  не увидели. Не всем интересно следить за мыслью, её оттенками, переливами ещё меньше людей могут точно пересказывать чужие мысли, не искажая их до неузнаваемости. Дело чести переводчика добиваться точности. Кто - то может не согласиться со мной, но это уже будет спор о вкусах. О них не спорят, так как доказать ничего невозможно. В геометрии доказывать теоремы стали договорившись о постулатах. В теории перевода я за постулаты предлагаю принять девять заповедей Николая Гумилёва. Яснее и точнее, по моему, никто, ничего не сказал:
Переводчик поэта должен быть сам поэтом, а, кроме того, внимательным исследователем и проникновенным критиком, который выбирая наиболее характерное для каждого автора, позволяет себе, в случае необходимости жертвовать остальным. И он должен забыть свою личность, , думая только о личности автора. Он должен обязательно соблюдать: число строк; метр и размер; чередованье рифм; Характер рифм; характер словаря; тип сравнений;…
Я старался соблюдать эти заповеди, как получилось судить читателю.
В сонете 5 Шекспир пишет:
     Те часы,  которые своей тонкой работой создали
     прелестный образ, на котором останавливаются все взгляды,
     поведут себя как тираны по отношению к нему же
     и лишат красоты то, что все превосходит красотой,
Маршак переводит:

          Украдкой время с тонким мастерством
Волшебный праздник создает для глаз.
И то же время в беге круговом
Уносит все, что радовало нас.
Прелестный образ превращается в волшебный праздник, лишает красоты  в уносит всё, что радовало нас. Время замкнулось в беге круговом – образ циферблата, но время не бегает по кругу, оно уходит в вечность. Конкретное заменено общим, расплывчатым, в котором оригинал разглядеть порой невозможно.
Наверняка, многие сравнив наши переводы не заметят разницы и скажут: одно и тоже, но другими словами. Смею заверить это только на поверхностный взгляд. Разница есть. Разницу создаёт ключевое слово, его нужно правильно найти. Потренирую читателя видеть разницу. В сонете 6 у Шекспира:
     Так не позволь грубой руке зимы обезобразить
     в тебе твое лето до того, как выделена твоя эссенция;
     наполни  сладостью  какой-нибудь  сосуд,  обогати  какое-то  вместилище
[место]
     сокровищем твоей красоты до того, как она самоуничтожится.
Маршак пишет:
Смотри же, чтобы жесткая рука
Седой зимы в саду не побывала,
Пока не соберешь цветов, пока
Весну не перельешь в хрусталь фиала.

Кому как, а мне повтор пока, пока режет слух. Но главное в смысле: Шекспир говорит об эссенции, которой нужно заполнить сосуд, чтобы передать, обогатить сокровище своей красоты – продолжить род. Маршак о весне, которую нужно перелить в хрусталь. Это то , чём я говорил выше – искажённая мысль.
Мой вариант:
            
            Не позволяй зиме испортить лето,
Убив в тебе с эссенцией цветок;
А  красоту отдай, как эстафету,
Разлив по чашам, жизнь дарящий сок.

Старался минимумом слов максимально передать мысль автора. Мне мой перевод нравится больше. И смысл, и образы и сравнения конкретнее, ближе к оригиналу.
Некоторые считают  такую многозначность Маршака достоинством, я  - недостатком.  Мысль (образ) -  это цепь на которую посажен переводчик, сорвётся с неё, начинается вольный перевод, стихи на тему. Яркий пример тому 84 сонет.
Шекспир:
     Кто скажет лучше всего -- кто может сказать больше*,
     чем эта драгоценная хвала: что ты один -- такой, как ты,
     заключающий в себе запас красоты и душевных качеств,
     который должен был  бы стать примером, если  бы где-то расцветал равный
тебе**?

Маршак пишет:
Кто знает те слова, что больше значат
Правдивых слов, что ты есть только ты?
Кто у себя в сокровищнице прячет
Пример тебе подобной красоты?

Не знаю как пропустили редакторы, но мне кажется, что фраза: слова, которые значат 4больше , чем  слова - бессмыслица, в крайнем случае  неточная передача мысли  Шекспира о хвале, которую можно высказать другими словами, но тогда она будет меньше соответствовать истине, исказит образ. Маршак не обратил внимание на ключевое для этого катрена слово.
Второй катрен:
     Тощая скудость живет в том пере,
     которое не придает своему предмету хотя бы небольшой славы,
     но тот, кто пишет о тебе -- если он сможет только сказать,
     что ты есть ты, -- облагородит свое описание.
Маршак пишет:
Как беден стих, который не прибавил
Достоинства виновнику похвал.
Но только тот в стихах себя прославил,
Кто попросту тебя тобой назвал.
У Шекспира речь о поэте талант,  которого не прибавляет славы, тому о ком он пишет. Но  и его описание, (стихи)  станут лучше, если он скажет: ты есть ты.
У Маршака противоречие: стих беден, если не прибавил похвал. Назвав тебя тобой,  поэт почему то прославит себя в своих стихах, у Шекспира - облагородит свой стиль.
Эти тонкости должны улавливаться и  передаваться переводчиком.
Третий катрен:
Шекспир:
    Пусть он скопирует то, что в тебе написано природой,
     не ухудшив того, что природа сделала таким совершенным,
     и такая точная копия прославит его ум,
     заставив всех восхищаться его стилем.
т.е. развивается мысль второго катрена.
У Маршака опять своё понимание:

Пересказав, что сказано природой,
Он создает правдивый твой портрет,
Которому бесчисленные годы
Восторженно дивиться будет свет.
У Маршака дивиться будут портрету,  Шекспир развивает мысль предыдущего катрена -  поэт прославит свой ум и стиль. Разница существенная.
В 69 сонете споткнулся о первый катрен при переводе которого Маршак явно перемудрил переводя:
    Та часть тебя, которая видна глазам мира,
     не лишена ничего, что могла бы пожелать сокровенная мысль;
     все языки, выразители души, отдают тебе в этом должное,
     говоря голую правду, и даже враги тебя хвалят.
Как:
В том внешнем, что в тебе находит взор,
Нет ничего, что хочется исправить.
Вражды и дружбы общий приговор
Не может к правде черточки прибавить.

Меня покоробила фраза: в том внешнем…Разве взор видит и внутреннее? Поэтому у меня:
Твой внешний облик восхищает мир,
Прекрасно всё: походка, стать, ухватка;
Все языки твердят, что ты кумир
И злейший враг не видит недостатков.
Это более соответствует заветам Гумилёва.
Интересно сравнить и переводы первого катрена 70 сонета у Шекспира:
     То, что тебя порицают, не должно считаться твоим изъяном,
     так как прекрасное всегда было мишенью клеветы;
     орнаментом красоты является подозрение --
     ворона, летающая в чистейшем воздухе небес.
Маршак:
То, что тебя бранят, - не твой порок.
Прекрасное обречено молве.
Его не может очернить упрек -
Ворона в лучезарной синеве.
Он пишет прекрасное обречено молве – это плохая замена клевете. Молва не обязательно клевещет. Шекспир подчёркивает – мишенью клеветы, орнаментом прекрасного у него является подозрение У мэтра упрёк, который почему то не может чернить? Может и ещё как! Автор это подчёркивает. У меня  чернят догадки, намёки, что ближе по смыслу к вороне - подозрению. Это ключевые образы, они суть катрена. Убрав несущественные слова получаем:
Не принимай наветы за порок,
Краса мишенью клеветы бывает;
Догадками чернит её намёк,
Как ворон в чистом воздухе летает.

В 128 сонете  у Маршака не понять на каком инструменте играет героиня. То он говорит про лады, то про струны.
Я весь хотел бы клавишами стать,
Чтоб только пальцы легкие твои
Прошлись по мне, заставив трепетать,
Когда ты струн коснешься в забытьи.

Но если счастье выпало струне,
Отдай ты руки ей, а губы - мне!
Зачем становиться клавишами, если она касается струн? Отдай руки струне? Думаю мой вариант гораздо точнее:
А клавиши, целуя пальцы рук,
Подпрыгивают, в струнах звук рождая,
Сержусь на них я до ревнивых мук –
Жнут поцелуи, губы, обирая.

Хотел бы я на месте их лежать,
И трепетать, когда коснёшься тела,
Губами страстно пальцы целовать.
Как ни одна из клавиш не умела.

Хватает счастья клавишам вполне,
Отдай им пальцы – губы только мне.

В 110 сонете:
Да, это правда: где я ни бывал,
Пред кем шута ни корчил площадного,
Как дешево богатство продавал
И оскорблял любовь любовью новой.
Эта строфа  вообще мало вразумительна.  Маршак явно отбросил частицу бы.  Пред кем бы я шута не корчил площадного, чтобы не выйти за границы пятистопного ямба. У Шекспира:

    Увы, это правда: я сновал туда-сюда
     и делал из себя шута в глазах людей,
     уродовал* собственные мысли, продавал задешево самое дорогое,
     творил старые грехи из новых привязанностей.

Мой перевод:

Увы, всё правда: по стране метался,
В шута рядился и людей смешил,
Кривлялся, мысль коверкал, продавался,
Раскаявшись по - новому грешил.

Читатель,  любящий разбираться в тонкостях мыслей и их оттенков,  может найти  много таких мест.  Я мог бы так разобрать каждый сонет, но это будет интересно только  профессиональным литературоведам.
Я старался в своём переводе не допускать таких погрешностей, не потеряв, при этом,  поэтичность. Во многих современных переводах она отсутствует.  Получилось  ли судить читателям.
Переводы меня захватили, я получил большое удовольствие от работы, о затраченных усилиях и времени не жалею.  Пол года жил отшельником, удалившись на север, в умирающий посёлок, где меня никто не отрывал от дел. Сегодня мне стыдно читать мои переводы годовой давности и мои похвалы им. Но, как сказал Шекспир: без пятен даже солнце не бывает.
Чтобы читателю было удобно, даю последовательно: оригинал, подстрочник, перевод Маршака. Благодарен авторам подстрочников, которые я применял при переводах.

  1 сонет Шекспира
     From fairest creatures we desire increase,
     That thereby beauty's rose might never die,
     But as the riper should by time decease,
     His tender heir might bear his memory:
     But thou, contracted to thine own bright eyes,
     Feed'st thy light's flame with self-substantial fuel,
     Making a famine where abundance lies,
     Thyself thy foe, to thy sweet self too cruel.
     Thou that art now the world's fresh ornament
     And only herald to the gaudy spring,
     Within thine own bud buriest thy content,
     And, tender churl, mak'st waste in niggarding:
     Pity the world, or else this glutton be,
     To eat the world's due, by the grave and thee.

            Самойлов
 
От перла красоты потомство ждём -
Так роза красоты не умирает,
О зрелой, с увядающим цветком,
Её наследник память сохраняет.

Но ты помолвлен взглядом сам с собой,
Своею сутью жар любви питаешь,
Обильно награждённый красотой,
Себя, как враг, на голод обрекаешь.

Ты украшенье мира, эталон,
Красот весны единственный глашатай,
Прекрасный облик, хороня в бутон,
Закончишь, милый скряга, жизнь  растратой.

Не будь обжорой, обижая мир,
С могилой, на двоих,  устроив пир.

         
        Маршак
    
Мы урожая ждем от лучших лоз,
Чтоб красота жила, не увядая.
Пусть вянут лепестки созревших роз,
Хранит их память роза молодая.

А ты, в свою влюбленный красоту,
Все лучшие ей отдавая соки,
Обилье превращаешь в нищету, -
Свой злейший враг, бездушный и жестокий.

Ты - украшенье нынешнего дня,
Недолговременной весны глашатай, -
Грядущее в зачатке хороня,
Соединяешь скаредность с растратой.

Жалея мир, земле не предавай
Грядущих лет прекрасный урожай!
Лоза, прекрасный урожай – выдуманы Маршаком.
2
     When forty winters shall besiege thy brow,
     And dig deep trenches in thy beauty's field,
     Thy youth's proud livery so gazed on now
     Will be a tottered weed of small worth held:
     Then being asked where all thy beauty lies,
     Where all the treasure of thy lusty days,
     To say within thine own deep-sunken eyes
     Were an all-eating shame, and thriftless praise.
     How much more praise deserved thy beauty's use,
     If thou couldst answer, `This fair child of mine
     Shall sum my count, and make my old excuse',
     Proving his beauty by succession thine.
     This were to be new made when thou art old,
     And see thy blood warm when thou feel'st it cold.

            Самойлов

Когда чело осадят сорок зим,
На поле красоты воюя с плотью,
Наряд, в котором ты неотразим,
Начнут считать за жалкие лохмотья;

А если люди спросят: «Что с тобой,
Куда девалась, красота наряда?»
Не занимайся глупой похвальбой ,
Твердя: »В глазах храню я всё, что надо.»

Достойней прозвучит: « Я жил не зря,               
Вот оправданье старости - ребёнок,
Старался я, в нём копию творя,
Поэтому он  мой портрет с пелёнок.

Мне кажется, что молодею вновь, -
Остыв во мне, пылает в сыне кровь».
            Маршак

Когда твое чело избороздят
Глубокими следами сорок зим,
Кто будет помнить царственный наряд,
Гнушаясь жалким рубищем твоим?

И на вопрос: "Где прячутся сейчас
Остатки красоты веселых лет?" -
Что скажешь ты? На дне угасших глаз?
Но злой насмешкой будет твой ответ.

Достойней прозвучали бы слова:
"Вы посмотрите на моих детей.
Моя былая свежесть в них жива,
В них оправданье старости моей".

Пускай с годами стынущая кровь
В наследнике твоем пылает вновь!
3
     Look in thy glass and tell the face thou viewest,
     Now is the time that face should form another,
     Whose fresh repair if now thou not renewest,
     Thou dost beguile the world, unbless some mother.
     For where is she so fair whose uneared womb
     Disdains the tillage of thy husbandry?
     Or who is he so fond will be the tomb
     Of his self-love to stop posterity?
     Thou art thy mother's glass, and she in thee
     Calls back the lovely April of her prime;
     So thou through windows of thine age shalt see,
     Despite of wrinkles, this thy golden time.
     But if thou live rememb'red not to be,
     Die single, and thine image dies with thee.

Глянь в зеркало, увидев отраженье,
Скажи: Пора  живой портрет создать,
Обманешь мир, не выполнив решенье,
У девушек отнимешь благодать.

Ведь ты же видишь, что любая рада
Дать девственное лоно распахать?
А может быть любовь к себе - преграда,
Она велит бездетным умирать?

Для рода стать гробницей – вероломство,
Ты зеркало для матери своей,
Она в тебе, а ты в своём потомстве
Вернёшь себе апрель минувших дней.

Но если ты решил прервать свой род –
Живи один и образ твой умрёт.


            Маршак

Прекрасный облик в зеркале ты видишь,
И, если повторить не поспешишь
Свои черты, природу ты обидишь,
Благословенья женщину лишишь.

Какая смертная не будет рада
Отдать тебе нетронутую новь?
Или бессмертия тебе не надо, -
Так велика к себе твоя любовь?

Для материнских глаз ты - отраженье
Давно промчавшихся апрельских дней.
И ты найдешь под, старость утешенье
В таких же окнах юности твоей.

Но, ограничив жизнь своей судьбою,
Ты сам умрешь, и образ твой - с тобою.
4    
     Unthrifty loveliness, why dost thou spend
     Upon thyself thy beauty's legacy?
     Nature's bequest gives nothing, but doth lend,
     And being frank she lends to those are free:
     Then, beauteous niggard, why dost thou abuse
     The bounteous largess given thee to give?
     Profitless usurer, why dost thou use
     So great a sum of sums, yet canst not live?
     For having traffic with thyself alone,
     Thou of thyself thy sweet self dost deceive:
     Then how, when Nature calls thee to be gone,
     What  cceptable audit canst thou leave?
     Thy unused beauty must be tombed with thee,
     Which us d lives th'executor to be.
 
Зачем ты, красоту – богатство рода
Транжиришь на себя, прелестный мот?
Она не дар, расщедрившись, природа
Её с возвратом щедрому даёт.

Прекрасный  скряга, неужели ссуду
Хозяину не хочешь возвращать?
Без счёта тратя, задолжал повсюду,
Не научившись прибыль получать.

Хитришь, ведёшь дела с самим собою,
Живя обманом, ты уже банкрот,
Когда судьба отправит смерть с косою,
 Где ты возьмёшь приемлемый отчёт?

Делись с детьми своею красотой,
Пока не похоронена  с тобой.

            Маршак
            
Растратчик милый, расточаешь ты
Свое наследство в буйстве сумасбродном.
Природа нам не дарит красоты,
Но в долг дает - свободная свободным.

Прелестный скряга, ты присвоить рад
То, что дано тебе для передачи.
Несчитанный ты укрываешь клад,
Не становясь от этого богаче.

Ты заключаешь сделки сам с собой,
Себя лишая прибылей богатых.
И в грозный час, назначенный судьбой,
Какой отчет отдашь в своих растратах?

С тобою образ будущих времен,
Невоплощенный, будет погребен.
5
     Those hours that with gentle work did frame
     The lovely gaze where every eye doth dwell
     Will play the tyrants to the very same,
     And that unfair which fairly doth excel;
     For never-resting time leads summer on
     To hideous winter and confounds him there,
     Sap checked with frost and lusty leaves quite gone,
     Beauty o'ersnowed and bareness every where:
     Then were not summer's distillation left
     A liquid prisoner pent in walls of glass,
     Beauty's effect with beauty were bereft,
     Nor it nor no remembrance what it was.
     But flowers distilled, though they with winter meet,
     Leese but their show; their substance still lives sweet.

            Самойлов
То время, что ваяло облик твой,
Таким, что он притягивает  взгляды,
Расправится с твоею  красотой,
Не будет ни отсрочки, ни пощады,

Неутомимый времени поток
Во мраке зимней стужи губит лето:
Сорвав листву и заморозив сок,
Пустую землю красит белым цветом.

Лишь тот, кто зрелой розы аромат
За каплей каплю соберёт весною
И слив в сосуд , усиленным стократ,
Спасёт его от  гибели зимою.

Теряя плоть, замёрзшие цветы
В духах оставят сущность красоты.


Маршак

Украдкой время с тонким мастерством
Волшебный праздник создает для глаз.
И то же время в беге круговом
Уносит все, что радовало нас.

Часов и дней безудержный поток
Уводит лето в сумрак зимних дней,
Где нет листвы, застыл в деревьях сок,
Земля мертва и белый плащ на ней.

И только аромат цветущих роз -
Летучий пленник, запертый в стекле, -
Напоминает в стужу и мороз
О том, что лето было на земле.

Свой прежний блеск утратили цветы,
Но сохранили душу красоты.

6

     Then let not winter's ragged hand deface
     In thee thy summer ere thou be distilled:
     Make sweet some vial; treasure thou some place
     With beauty's treasure ere it be self-killed:
     That use is not forbidden usury
     Which happies those that pay the willing loan;
     That's for thyself to breed another thee,
     Or ten times happier be it ten for one;
     Ten times thyself were happier than thou art,
     If ten of thine ten times refigured thee:
     Then what could death do if thou shouldst depart,
     Leaving thee living in posterity?
     Be not self-willed, for thou art much too fair
     To be death's conquest and make worms thine heir.

Не дай зиме в тебе испортить лето,
Залей в сосуды, жизнь дарящий сок;
Свой облик передай, как эстафету,
Пока не умер красоты цветок.

Такой кредит не убивает душу,
Дающий в долг счастливее, чем мот;
Тот, кто потомством, заселяет  сушу,
К проценту - десять прибыли берёт.

Пусть, как и ты, красивы будут внуки.
Успеешь десять миру подарить,
Что сможет смерть? Она опустит руки
Увидев, что весь род не истребить.

Смири свой нрав, твой облик слишком мил,
Чтоб ты его в могиле погубил.



Маршак

Смотри же, чтобы жесткая рука
Седой зимы в саду не побывала,
Пока не соберешь цветов, пока
Весну не перельешь в хрусталь фиала.

Как человек, что драгоценный вклад
С лихвой обильной получил обратно,
Себя себе вернуть ты будешь рад
С законной прибылью десятикратной.

Ты будешь жить на свете десять раз,
Десятикратно в детях повторенный,
И вправе будешь в свой последний час
Торжествовать над смертью покоренной.

Ты слишком щедро одарен судьбой,
Чтоб совершенство умерло с тобой.
7 
     Lo in the orient when the gracious light
     Lifts up his burning head, each under eye
     Doth homage to his new-appearing sight,
     Serving with looks his sacred majesty;
     And having climbed the steep-up heavenly hill,
     Resembling strong youth in his middle age,
     Yet mortal looks adore his beauty still,
     Attending on his golden pilgrimage:
     But when from highmost pitch, with weary car,
     Like feeble age he reeleth from the day,
     The eyes (fore duteous) now converted are
     From his low tract and look another way:
     So thou, thyself outgoing in thy noon,
     Unlooked on diest unless thou get a son.

            
Смотри, как благодатное светило
Встаёт, пылая гордой головой,
Оно глаза людей  приворожило
И повело их взгляды за собой;

Когда на холм небес взошло неспешно,
Как крепкий человек в расцвете дней,
С земли им любовались взгляды грешных,
Но преданных по - прежнему людей;

Пройдя  зенит, устав пылать, возница
Погнал на запад загнанных коней,
Увидев это, отвернулись лица,
От гаснущих на западе лучей.

Не заведёшь в свой полдень себе сына,
Один, как солнце, встретишь час кончины.

Маршак

Пылающую голову рассвет
Приподымает с ложа своего,
И все земное шлет ему привет,
Лучистое встречая божество.

Когда в расцвете сил, в полдневный час,
Светило смотрит с высоты крутой, -
С каким восторгом миллионы глаз
Следят за колесницей золотой!

Когда же солнце завершает круг
И катится устало на закат,
Глаза его поклонников и слуг
Уже в другую сторону глядят.

Оставь же сына  юность хороня,
Он встретит солнце завтрашнего дня!
8
     Music to hear, why hear'st thou music sadly?
     Sweets with sweets war not, joy delights in joy:
     Why lov'st thou that which thou receiv'st not gladly,
     Or else receiv'st with pleasure thine annoy?
     If the true concord of well-tun d sounds,
     By unions married, do offend thine ear,
     They do but sweetly chide thee, who confounds
     In singleness the parts that thou shouldst bear;
     Mark how one string, sweet husband to another,
     Strikes each in each by mutual ordering;
     Resembling sire, and child, and happy mother,
     Who all in one, one pleasing note do sing;
     Whose speechless song being many, seeming one,
     Sings this to thee, `Thou single wilt prove none.'

Сам музыка - от музыки грустишь?
Приятное- приятному отрада;
Зачем же любишь то, за что коришь,
И рад принять несущее досаду?

Быть может, оскорбляет струн упрёк,
Пропетый ими слаженно и дружно:
Напрасно не хотел жениться в срок -
Один ты будешь никому не нужным.

Смотри, как струны дружат  меж собой -
Так мать с отцом поют в объятьях сына,
Им нравится и жить, и петь, семьёй,
Единство – светлой радости причина.

Не разделить трёх стройных голосов:
«Один – ничто» - поют они без слов.

Маршак

Ты - музыка, но звукам музыкальным
Ты внемлешь с непонятною тоской.
Зачем же любишь то, что так печально,
Встречаешь муку радостью такой?

Где тайная причина этой муки?
Не потому ли грустью ты объят,
Что стройно согласованные звуки
Упреком одиночеству звучат?

Прислушайся, как дружественно струны
Вступают в строй и голос подают, -
Как будто мать, отец и отрок юный
В счастливом единении поют.

Нам говорит согласье струн в концерте,
Что одинокий путь подобен смерти.
9
     Is it for fear to wet a widow's eye
     That thou consum'st thyself in single life?
     Ah! if thou issueless shalt hap to die,
     The world will wail thee like a makeless wife;
     The world will be thy widow and still weep,
     That thou no form of thee hast left behind,
     When every private widow well may keep,
     By children's eyes, her husband's shape in mind:
     Look what an unthrift in the world doth spend
     Shifts but his place, for still the world enjoys it,
     But beauty's waste hath in the world an end,
     And kept unused the user so destroys it:
     No love toward others in that bosom sits
     That on himself such murd'rous shame commits.

Боишься увлажнить глаза вдовы,
Поэтому живёшь ты одиноко?
О! Оправданья эти не новы,
Бездетностью накажешь мир жестоко.

Твоей вдовой он будет слёзы лить,
Ему твой образ был в потомках нужен,
Поверь, вдове боль легче пережить –
Взглянув на сына вспомнит облик мужа.

Когда наследство предков тратит мот,
Оно в другие руки попадает,
Кто детям  красоту не раздаёт,
Тот скупостью её уничтожает.

Живёт и умирает, как  злодей,
Не осчастливив  женщин и детей.

Маршак

Должно быть, опасаясь вдовьих слез,
Ты не связал себя ни с кем любовью.
Но если б грозный рок тебя унес,
Весь мир надел бы покрывало вдовье.

В своем ребенке скорбная вдова
Любимых черт находит отраженье.
А ты не оставляешь существа,
В котором свет нашел бы утешенье.

Богатство, что растрачивает мот,
Меняя место, в мире остается.
А красота бесследно промелькнет,
И молодость, исчезнув, не вернется.


Кто предает себя же самого -
Не любит в этом мире никого!
10
     For shame deny that thou bear'st love to any,
     Who for thyself art so unprovident.
     Grant, if thou wilt, thou art beloved of many,
     But that thou none lov'st is most evident;
     For thou art so possess'd with murd'rous hate,
     That 'gainst thyself thou stick'st not to conspire,
     Seeking that beauteous roof to ruinate
     Which to repair should be thy chief desire:
     O change thy thought, that I may change my mind!
     Shall hate be fairer lodged than gentle love?
     Be as thy presence is, gracious and kind,
     Or to thyself at least kind-hearted prove:
     Make thee another self, for love of me,
     That beauty still may live in thine or thee.

Стыдись! Неправда, что кого - то любишь,
Транжиришь время, как глупец и мот;
Любовью окружённый, ты  погубишь
Своей безумной ненавистью  род.

Так одержим убийственною страстью,
Что строишь козни самому себе,
Храни  свой дом – залог любви и счастья,
О  нём забота - главное в судьбе.

О, изменись! Я  поменяю мненье!
Пусть в дом вражды заселится любовь,
Будь милостивым, добрым и влеченью
Продолжить в детях род не прекословь.

Опомнившись,  живи на белом свете,
Чтоб красота твоя осталась в детях.

             Маршак

По совести скажи: кого ты любишь?
Ты знаешь, любят многие тебя.
Но так беспечно молодость ты губишь,
Что ясно всем - живешь ты, не любя.

Свои лютый враг, не зная сожаленья,
Ты разрушаешь тайно день за днем
Великолепный, ждущий обновленья,
К тебе в наследство перешедший дом.

Переменись - и я прощу обиду,
В душе любовь, а не вражду пригрей.
Будь так же нежен, как прекрасен с виду,
И стань к себе щедрее и добрей.

Пусть красота живет не только ныне,
Но повторит себя в любимом сыне.

11
     As fast as thou shalt wane, so fast thou grow'st
     In one of thine, from that which thou departest,
     And that fresh blood which youngly thou bestow'st
     Thou mayst call thine, when thou from youth convertest:
     Herein lives wisdom, beauty, and increase,
     Without this, folly, age, and cold decay:
     If all were minded so, the times should cease,
     And threescore year would make the world away.
     Let those whom Nature hath not made for store,
     Harsh, featureless, and rude, barrenly perish:
     Look whom she best endowed she gave the more;
     Which bounteous gift thou shouldst in bounty cherish:
     She carved thee for her seal, and meant thereby,
     Thou shouldst print more, not let that copy die.

Пока ты вянешь, расцветает сын,
В нём часть твоя становится сильнее,
А кровь бурлит, как водопад с вершин,
Ты вправе называть её своею.

В отцовстве мудрость, красота и рост,
Безбрачие - мороз и запустенье.
Будь все, как ты, ушли бы  на погост
Все люди мира за три поколенья.

Пусть те, кого  природа  создала
Уродами  погибнут от бесплодья,
А те, кому обильный дар дала –
Умножат и потомков,  и угодья.

Природою ты создан, как печать,
Чтоб мог свой облик в детях повторять.

Маршак

Мы вянем быстро - так же, как растем.
Растем в потомках, в новом урожае.
Избыток сил в наследнике твоем
Считай своим, с годами остывая.

Вот мудрости и красоты закон.
А без него царили бы на свете
Безумье, старость до конца времён
И мир исчез бы в шесть десятилетий.

Пусть тот, кто жизни и земле не мил, -
Безликий, грубый, - гибнет невозвратно.
А ты дары такие получил,
Что возвратить их можешь многократно.

Ты вырезан искусно, как печать,
Чтобы векам свой оттиск передать.
12
     When I do count the clock that tells the time,
     And see the brave day sunk in hideous night,
     When I behold the violet past prime,
     And sable curls all silvered o'er with white,
     When lofty trees I see barren of leaves,
     Which erst from heat did canopy the herd,
     And summer's green all girded up in sheaves
     Borne on the bier with white and bristly beard:
     Then of thy beauty do I question make
     That thou among the wastes of time must go,
     Since sweets and beauties do themselves forsake,
     And die as fast as they see others grow,
     And nothing 'gainst Time's scythe can make defence
     Save breed to brave him when he takes thee hence.

Когда часы ведут учёт мгновеньям,
Прекрасный день ночь гасит темнотой,
Фиалка отцветает, а старенье
В кудрях всё гуще блещет сединой;
          
С деревьев листья падают под ноги,
Они стада спасали в летний зной,
Дары полей на дрогах по дроге,
Везут в снопах с колючей бородой;

Тогда грущу, о друге вспоминая,
В урочный час покинет белый свет,
Нас  время не щадит серпом махая,
Готовя место для идущих вслед.

Вступить  с ним в спор решатся лишь потомки,
Когда тебя смерть заберёт в потёмки.

Маршак
Когда часы мне говорят, что свет
Потонет скоро в грозной тьме ночной,
Когда фиалки вянет нежный цвет
И темный локон блещет сединой,

Когда листва несется вдоль дорог,
В полдневный зной хранившая стада,
И нам кивает с погребальных дрог
Седых снопов густая борода, -

Я думаю о красоте твоей,
О том, что ей придется отцвести,
Как всем цветам лесов, лугов, полей,
Где новое готовится расти.

Но если смерти серп неумолим,
Оставь потомков, чтобы спорить с ним!