Золотой крейцер сказка

     На далёком, далёком севере, в далёком, далёком датском королевстве жил бедняк. Жил он не где-нибудь, а в самом главном городе королевства, в столичном Копенгагене. День-деньской он слонялся по городу в поисках хоть какой-нибудь мало-мальски подходящей работы, ночью же ютился в своей нищенской коморке на чердаке крытого глиняной черепицей высокого старинного дома.
     Поздней осенью и долгой зимой в коморке было страсть как холодно, даже иней покрывал серые стены его лачужки и за стёклышком заиндевевшего оконца скрипел мороз да свистела сердитая метель; весной же луч солнца заглядывал в убогое жилище бедняка и оживлял его сиротливое сердце надеждой грядущего тепла и обновления. На крыше, под окошком, ворковали радующиеся приходу долгожданно благословенной поры дикие голуби, и жизнь сызнова казалась нашему бедолаге неожиданно приятным, полезным и бесспорно привлекательным занятием.


     Надо бы заметить, что лишь только появлялось первое весеннее солнышко, лишь только слышалось волнующее дыхание тёплого весеннего ветерка и на очнувшихся деревьях чудной дымкой зеленеющего флёра означалась нежная, клейкая листва, наш бедняк любил начать утро прогулкой по самой главной и самой широкой улице города. Обыкновенно именно в это время по пути к замку там проезжала пышная процессия датской принцессы. Случалось даже, что ему, бедняку, удавалось увидеть личико принцессы. Принцесса была прелесть как свежа и хороша, платье её невиданно богатого убранства было чудо как затейливо и прекрасно, кони экипажа ошеломляюще породисты и резвы, форейторы отменно важны и крикливы,— одним словом всё производило впечатление крайне волнующего торжества, великолепия и самого утончённого благородства. Но невиданно золочёные экипажи с грохотом и цоканьем быстро проносились прочь и многочисленные зеваки, в числе коих был и знакомый нам очарованный бедолага, разбредались прочь по своим бесхитростно наиважнейшим и пределикатно неотложнейшим делам.


     Полный мечтательной задумчивости простак брёл своей дорогой и думал, что славно было бы иметь новые, кожаные, красные сапоги (такие сапоги он видел у очень важных и состоятельных господ, они щеголевато закрывали ногу до самого колена и даже выше — бедняк же и зимой, и летом носил старые деревянные башмаки); что здорово было бы иметь новенькую, с соколиным пёрышком, ярко зелёную поярковую шляпу, и если бы в придачу, в кармане водились ещё кое-какие деньжата мелочью, можно было бы запросто, купив несколько тюльпанов, идти свататься к прелесть сколь хорошенькой и очаровательно сколь милой принцессе. И кто знает, быть может... ах, как славно и волнующе жарко рисовались тогда пред очами бедняка соблазнительнейшие картины неожиданно состоявшегося счастья.


     Вот и в это утро поглазев на убранные золотом экипажи, на упитанных, играющих силой и лоском рысаков, на доблестно неприступных форейторов, на отчего-то раскрасневшееся и отменно оживлённое личико принцессы, бедняк брёл по булыжной мостовой, как вдруг...
     Вдруг... прямо пред собой он увидел... он увидел золотой крейцер! Да-да, отменно полновесный и привлекательно блестящий, с тисненьем добротной королевской чеканки — самый настоящий золотой крейцер! Кто и каким образом обронил этакое богатство прямо посреди мостовой — думаю, теперь уже и не определить (быть может, ворчливый тролль, а может и добрая фея) — как бы там ни было, крейцер лежал пред бедняком.
     Он, ещё не вполне веря внезапному своему счастию, упрятал нечаянную находку поглубже в дырявый карман холщового камзола. Нет, крейцер не был потерян! Не долго думая, бедняк направился к сапожнику и купил преотличную пару отменно красных, кожаных, высоких и хрустящих, на загляденье прекрасных сапог. Не успев вдоволь налюбоваться обновкой, счастливец тут же отправился в лавку со шляпами и купил себе поярковую, изящного покроя, зелёненькую шляпу, щеголевато украшенную чудесным соколиным пёрышком.


     Казалось, мечты сбываются — бедняк уже было направился прикупить несколько пышно распустившихся, огненно ярких, крупных тюльпанов, но тут заприметил у кондитерской лавки оборванных соседских ребятишек. Прачкины детишки, брат и его младшая, голубоглазая сестрёнка, были хорошо знакомы нашему приодетому кавалеру.
     Детвора, будто на невиданном, чудесно феерическом представлении, жадно разглядывала калачи в золотой фольге и тиснёные сказочным узором пряники, медовые кренделя и пудинги, клубничные торты и вишнёвые рулеты. Братишка держал за руку белокурую свою сестрёнку, которая в совершеннейшем очаровании от роскоши невиданного богатства, вытягивая шейку, старалась заглянуть ещё дальше, в самую глубь лавки. Там же, в глубине, в просторных деревянных коробках лежали груды ореха и миндаля, фисташек и арахиса, кураги и инжира, лоснящегося чернослива и фиников, изюма двадцати трёх сортов и множество иных, неведомых детворе, приятно пахнущих и завораживающих воображение заморских сладостей и фруктов...


     Жаль стало бедняку ребятишек, и на все оставшиеся у него деньги накупил он для них и фиников, и фисташек, и кураги, и инжира, и изюма двадцати трёх сортов, а ещё большой клубничный торт, с белым кремом и кусочками дыни, груши и клубники внутри. Оттого-то и не осталось у него ни последне завалящего гроша на тюльпаны для принцессы. Но бедолага не отчаялся, шляпу и отменно скрипящие, красные сапоги он повесил до лучших времён в своей каморке на гвоздике... ведь принцесса может немного и обождать... пока бедняку на булыжной мостовой вновь не попадётся нечаянно затерявшийся, отменно полновесный и привлекательно блестящий, с тисненьем добротной королевской чеканки... золотой крейцер.