Михаил Шерб. Памяти Майи Шварцман

26 сентября 2019 г., ночью, после тяжелой и продолжительной болезни ушла из жизни моя близкая подруга, замечательная русская поэтесса Майя Шварцман.

Не вдаваясь в бытовые подробности (покойная этого не любила!), могу лишь сказать, что в последние годы Майе выпали, наверное, самые тяжелые испытания, которые могут выпасть на долю человека. Потеря сына, затем - отца, смертельная, продолжительная болезнь, неумолимо, шаг за шагом отбиравшая всё: качество жизни, возможность передвижения, силы… И в это же время рождались строки: горькие, сильные, неподдельные; они звучали гимном жизни и любви, отрицанием пустоты и смерти.

Так, например, появился цикл «Реквием», опубликованный в 4-м номере журнала «Крещатик» за 2017 г.

Понимаю теперь: он со мною играет в ножички.
То ли фору сперва давал, то ли силы берёг.
Расширялись богатства мои, росли понемножечку,
мир кроился и так, и этак, и поперёк.

Дом построен, деревья в саду посажены, сын…
Тут блеснуло лезвие, только свистнуло, – мастер-класс.
Воздух ртом хватая, стою, под ногами земли аршин.
Ну вот, говорит, и хватит тебе как раз.

Вообще, перечитывая список публикаций Майи Шварцман в Журнальном зале http://magazines.gorky.media/authors/s/majya-shvarczman, поражаешься, насколько их мало – всего дюжина. Отчасти потому, что она не предпринимала никаких активных шагов к «популяризации» своего творчества, ожидая приглашений от редакций («сами предложат и сами всё дадут»), отчасти потому, что писать в стол было её методом: тщательнейшая работа со словом, строжайший отбор текстов. Это большая редкость в наше время, когда автор, как правило, бежит в социальные сети с еще неостывшим, дымящимся стихотворением – за одобрением друзей, за восхищением, за лайками.

Конструктивная критика никоим образом не могла обидеть Майю, даже если речь шла о явных придирках. С непоколебимой верой в то, что любой текст можно улучшить, она могла часами искать нужное определение и, отчаявшись, переписать несколько десятков строчек. При этом уровень её таланта был настолько высок, что чаще всего произведения приходилось сокращать, выбирая лучший из нескольких вариантов. Я знаю это не понаслышке: мы посылали свои тексты друг другу, работали над ними.

Профессиональный класс автора проявляется в длинных формах. У новичка неизбежно не хватит дыхания на сотни строчек. Опубликованная в журнале «Урал» (номер 7, 2016) поэма «Крысолов», тот же «Реквием», многочисленные пока не опубликованные поэмы – яркие примеры не только таланта, но и версификаторского мастерства Майи.

— Увёл! — бесновался и брызгал вокруг
слюной бургомистр, заходясь в исступлении. —
Сманил, уболтал! — И в неистовстве слуг,
попавшихся под руку, свитком веленевым
с историей города бил и хлестал,
швырял манускрипты, доносы и хроники.
Витраж дребезжал, и подсвечников сталь
звенела, дрожа, на краю подоконника.
— Как ястреб мыша! — по столу кулаком
стучал он в сердцах и кривился с проклятием
от боли в костяшках. — Ведь выждал молчком!
А мы-то растили, а мы-то горбатили!.. —

Не могу обойти вниманием еще один аспект творчества Шварцман. Майя была профессиональным музыкантом, скрипачкой. И хотя она никогда не смешивала музыку и поэзию, считая эти жанры параллельными (в частности, поэтому не любила авторскую песню), но у неё было отменное чувство ритма. Зачастую, одной из задач стихотворения была передача средствами поэзии определенной музыкальной формы. Например, в своем последнем интервью журналу «Тропы» Майя рассказала, что сверхзадачей стиха «Текла река» было воплощение музыкального темпа Largo. Каюсь, я сам никогда не пришёл бы к такому заключению, но вот что видно любому: поэзия Майи чрезвычайно разнообразна ритмически. 

Текла река, зелёная от ила, жара глушила перестук мотыг,
к исходу дня работали вполсилы и ждали наступленья темноты.
Подёнщицы просеивали рыльца шафрановые да толкли анис.
Как будто пылью розовой, покрылся чешуйчатым цветеньем тамариск.
Несло гнильцой от ямы за дубильней, лиловой плотью набухал инжир.
Устойчивый, до одури стабильный, тысячелетний возвышался мир.
В каменоломнях исходили потом, пещеры выедал упорный карст.
Божественного промысла дремота ни сдвигов гор, ни разрушенья царств
не предвещала. Падали кометы, вращалось небо, толковались сны.
Пустыня мерно ширилась, и где-то пути песчинок были учтены.
Грядущее не подавало знака ни голосом, ни кровью на стене.
В венке из васильков и портулака, в узорчато расшитом полотне
к воде спустилась женщина и в реку для омовенья медленно вошла,
лениво переждав рабынь опеку, ей предлагавших мыла и масла,
в волнах присела, пудрою миндальной и смуглым телом влагу золотя,
когда из тростников вблизи купальни в корзине круглой выплыло дитя.

В последние недели жизни Майи в петербуржском издательстве «АураИнфо» вышла книга её избранных стихотворений «Не отзывайся». Этот сборник продолжает литературную серию «Книжная полка поэта», основанную в 2014 году порталом stihi.lv(руководитель проекта Евгений Орлов). 27 сентября сборник был опубликован на портале где его можно прочитать и сегодня.

Приятно и радостно говорить о поэзии Майи Шварцман, но как же горько писать об авторе в прошедшем времени! Вот передо мной лежат два текста, написанные в последние дни её жизни, на больничной койке, под капельницей. Они не отредактированы – не хватило сил и времени. «Посоветуй, ибо я не в силах». Нет, прости, я не могу тебе ничего уже посоветовать, ибо и я не в силах – не в силах понять, осознать, смириться…

***

Кажется – кончено, отжито, выжжено.
Руку протянешь – плоть тупика,
мрак его душный, ночные бока.
Вдруг под ладонью податливо – щель,
словно открылась тайная хижина.
Только понять бы: или – «досель
духу дозволено», или же, вижу я
(хочется видеть), – «пробуй отсель»?

Тихим комочком, бесшумней неясыти
втиснуться боком, скрыться в углу,
к сору поближе, скребку, помелу,
в мякоть невидимых пыльных ковров?
Воздух как воск на заброшенной пасеке.
Хочется жара поленьев и мхов, –
только огню и под силу украсить их,
жадно спалив биографию дров.

Так, разомлев и покрывшись испариной,
шаришь в потёмках в поисках книг
(с гордостью: вот ведь, уже пообвык).
Сколько закладок в той, что пухлей!
Но копошится где-то в миндалинах
ужаса бархатный муравей:
книга – она оказалась поваренной.
Имя твоё подчёркнуто в ней.

Вот отчего этот масляный лакомый
воздух, с прищуром в узких очах,
и в тупике стерегущий очаг...
Вырвись, отринь тупика колдовство,
жгущее травами, дикими злаками;
силы найди на последний рывок,
кубарем, вихрем – разбитый, заплаканный,
в сущности, бросив себя самого.

***

Спущено за бесценок.
Что только не прочтёшь
про пятьдесят оттенков,
а оказалось –ложь.

Столько ещё занятий,
знай только первым бей.
Как бы – ещё занятней,
как бы – ещё острей!

Как бы и жизнь по схеме
праздничной возвести!
Лавры – и ногу в стремя,
прочее не в чести.

Всех и забот на свете –
острых желаний нож.
Был бы попутный ветер,
всем кутежам кутёж.

Что до иных материй,
званий да лент вельмож –
лишь бы открытой двери 
был по зубам платёж –

то, что и днесь, и присно
китчем не назовёшь:
овеществленье мыслей –
шопинг! Азарт, галдёж!

Что там ещё, богема,
слёзы, эмоций дрожь?
К нимбу найдется темя  
к ужасу всех святош.

Дольше б в победном шлеме
хлеще бы к сердцу дождь! –
как провести бы время?

Время не проведёшь.