Прощай, мушкетёр!

           Юрию Ряшенцеву

Замок разрушенный, старый сад,
Провинциальный быт.
Помнишь? – полвека тому назад
Пылью из–под копыт
Время хлестало судьбу твою,
Било в упор свинцом,
Дьявол на трупах плясал в бою
Спятившим мертвецом...

Было и не было. Тишина.
Хрипло кричит петух.
В стёклах распахнутого окна
Дальний закат потух.
Вечных созвездий огни горят,
Всходит луна, дрожа,
Будто снимает мужской наряд
Беглая госпожа.

Это – видение, сон больной
Снова плывёт во мглу.
Голос дворецкого за стеной
Глухо зовёт к столу.
Ты принимаешь бокал с вином,
Пьёшь, не спеша, до дна....
Старый девиз на клинке стальном,
Новые времена.
 ______________________
 * Иллюстрация:
    картина "К вашим услугам!",
    автор – Валерий Булат.

Это было давно, в сентябре 1988 года. Я, только–только поступивший в Литинститут молоденький студентик, ходил по журнальным редакциям и предлагал для публикации свои стихи. Мы все тогда обивали редакционные пороги, надеясь на чудо, – вдруг возьмут что–нибудь и напечатают. Но чудо случалось редко, даже крайне редко. Мне не везло. Кроме откровенно слабых стихов, я и выглядел совсем по–мальчишески, не на 21 год, а где–нибудь на 17... "Подрасти сначала, пуд соли съешь, жизнь узнай, а потом уж и пиши, если охота не пропадёт!" – читал я в скучающих глазах у редакторов, вежливо отправлявших меня на все четыре стороны. А иногда и не слишком-то вежливо...

То, что я к тому времени уже три года работал на крупнейшем Турбинном заводе и в командировках облетал и объездил полстраны, из гордости мне объяснять не хотелось. Выслушаю очередной совет устроиться проводником на поезд (чтоб набраться впечатлений) или грузчиком в магазин (чтоб жизнь узнать) и ухожу. Я уже и отчаялся, – ну, думаю, бездарь я несчастный, зря меня в Литературный приняли, ошиблись... Честно говоря, не брали мои стихи тогда в печать и правильно делали, не заслуживали они того, чтобы быть напечатанными. Но со мной о стихах никто и не разговаривал. Я получал лишь советы насчёт "жизненных впечатлений".

И вот прихожу я в журнал "Юность". Комната литконсультанта. Очередь из двух человек, я третий. Потом и за мной кто-то пристроился. Через какое-то время – стучусь и открываю дверь. Наверное, так, в своё время, д`Артаньян появился у капитана д`Тревиля, – со смешанными чувствами робости и надежды. Передо мной за столом – крепкий человек неопределённого возраста: вроде, не молодой, но и старым не назовёшь, именно – крепкий. И какая–то в нём спокойная уверенность, что ли, и взгляд – не равнодушно-утомлённый, а заинтересованный. Поздоровались. "Что у вас, – спрашивает, – стихи?" Я протягиваю несколько листков с машинописными столбиками строф. "А... хорошо, что напечатаны. Подождите, я почитаю" (надо сказать, в те времена авторы ещё могли заявиться в редакцию с творениями, написанными от руки). Читает внимательно. Да хорошо, что вообще читает! Меня до этого только просматривали... А он что–то подчеркнул, пару листков отложил в сторону. Усмехнулся про себя. Читает... Наконец, поднимает на меня глаза.

– Вы где–то учитесь? – В Литературном, первокурсник... – Ну, я так и понял. Вот, что я вам скажу... Стихи сырые, конечно. Но я отобрал два–три, их надо бы поправить. Понимаете... Вам ещё многому учиться придётся. А до многого доходить и своим умом. Вот, например, вам бы не мешало понять, почувствовать, что такое поэтический жест... – Жест? – Да! Помните у Ахматовой: "А... ты думал – я тоже такая...?" Строчку эту мой собеседник произнёс с особенным выражением и эффектно отвёл ладонь в сторону.

Я этой строчки не помнил, но утвердительно кивнул. А потом неожиданно выпалил: "Я стихи Гумилёва люблю!" Человек, сидевший передо мной, словно бы, озарился изнутри и взглянул на меня с каким–то пиратским прищуром: – Гумилёв! Конечно... Человек заговоров, поэт "плаща и шпаги", офицер, путешественник... А вы читали "Записки кавалериста"? – Вот только прочёл... – Помните, как он... (далее шёл пересказ эпизода из книги с мгновенным сопоставлением его со стихами).

Мы ещё какое-то время говорили о Гумилёве и о поэзии.
– Жаль, что у вас нет сложившейся стихотворной подборки. То, что я отобрал, на подборку не тянет.
– А что такое подборка? Есть ли какой–то закон её составления?
– Закона нет, пожалуй. Но... вот представьте, вы стоите на улице и вдалеке видите идущего человека. Вы ещё не знаете, кто он, но по очертаниям фигуры мгновенно понимаете, – это человек! Вот так и с подборкой стихов, да и с книгой тоже, – нужно, чтобы они являли собой единые организмы, где части не рассыпаются, а выстраиваются, складываются в целое. И это должно сразу же ощущаться! Но этому не научишь, это нужно чувствовать. По поводу же ваших стихов, – никаких гарантий публикации. Может, будет, может, нет. Но не расстраивайтесь. И заходите ещё. Меня зовут Ряшенцев Юрий Евгеньевич.

– Ряшенцев?!... (я оторопел). Так это вы "Пора-пора-порадуемся..." написали? Я же вырос на на мушкетёрских песнях!
– Э-э-э... Бросьте! – Юрий Евгеньевич невесело улыбнулся. – Я ведь много серьёзных вещей сделал, в том числе и для театра, а вспоминают всегда одно и то же: "Пора-пора-порадуемся...". Прямо, напасть какая–то.

Я попрощался и ушёл. И больше с Юрием Евгеньевичем ни разу не встретился. Хотя, мог бы, наверное... Но я всегда помнил о нашем давнем разговоре. И у меня до сих пор осталось чувство искренней благодарности к настоящему, большому поэту, не оттолкнувшему меня, как другие, а уделившему мне время, поговорившему со мной серьёзно, на равных, поддержавшего меня именно тогда, когда я так нуждался в словах поддержки. А песни на стихи Ряшенцева... Я их любил в детстве, люблю и сейчас. Мне уже не так нравится фильм "Д`Артаньян и три мушкетёра", мне неприятно, что хороший и любимый когда–то актёр стал элементом пустозвонной "попсы". Но вот прозвучит где–нибудь в радио-эфире:

Бургундия, Нормандия,
Шампань или Прованс,
Куда бы не увлёк вас верный конь,
При вас мой меч фамильный,
И песенка при вас:
"Где подлость, там схватка,
Два слова и – перчатка!",
Пока ещё жива Гасконь...

и я улыбнусь, вспомню "мушкетёрское" детство и сделаю песню погромче.