29. 09. 2019 Остров Кунашир. Глава 7. Лёвушка

         


   Лёвушка, как уже писала, был аспирантом крупного специалиста в области пресмыкающихся и земноводных животных. Сейчас уже не вспомню его имя, но по рассказам Левы, был его руководитель не просто доктором наук, а академиком. И он (академик), в свои полевые годы, встречал на Курильских  островах, «пращура» древних ящуров. Это было важным открытием в области герпетологии. Назывался «пращур» скромно - Углозуб, потому что зубки у него должны были быть острым углом вниз. Лева был чуть старше нас и всегда внимательно относился ко всем предложениям по розыску интересующих его животных: квакш, головастиков, ужаков, ящерок и, разумеется, углозубов.
   Лев Боркин - потомственный петербуржец, жил и учился  в ту пору в тогдашнем еще Ленинграде, который любил до самопожертвования. Был Лева высок, где-то за 180, а может, казался таким. Определить  было сложно -  обладатель роста  отличался худобой и постоянно сутулился. Одежда на нем весела как «с  чужого плеча». Возможно (думала я), «плечо» от академика, который был гораздо плотнее Левы и значительно ниже его. Поэтому брюки и рукава несколько коротковаты. Брюки - темно-крапчатые. Свитер сиреневато-лиловый, давно потерявший форму, трикотажный, с кое-где выдернутыми нитями (причем одет всегда на голое тело). На ногах - то резиновые сапоги-болотники, с отогнутыми, наподобие ботфорт, голенищами. То видавшие виды туфли. Очень бледнолицый (вернее белокожий, как все «рыжики»). Лицо, руки и выглядывающие из растянутого ворота плечи, покрыты крупными  веснушками. Шея длинная, всегда изогнутая, вероятно от тяжести очень умной головы. Венчала все это великолепие рыжая, вихрастая шевелюра. Он все время куда-нибудь спешил: то на луга, то к ручьям, то в свою  импровизированную лабораторию. Человек он был одиозный, характером и яркостью «оперения» привлекающий к себе внимание. Местные жители - специалисты в разных областях науки и жизни (охотники, рыбаки, военные). Узнав о сфере его интересов, они все сначала удивлялись, потом улыбались и заводили разговоры о том, что кто-то, где-то и когда-то видел в луже на Онекотане головастиков, а кто-то в кратере на вулкане Головнина встретил самого УГЛОЗУ-У-БА...
   Лева тут же отправился к пограничникам за разрешением на посещение кальдеры Головнина и там (у погранцов), ему сообщили, что лучше сразу на Парамушир - где точно видели головастиков.
   Собрав свой инвентарь (баночки, пробирки, кисточки, скальпели…), нахлобучив потертую шляпу и водрузив, на себя старенький рюкзак, отправился наш «Жак Паганель, он же - Дуремар» за головастиками.
   Дуремаром или Паганелем, в силу своих литературных предпочтений, кликали его все так или иначе соприкасавшиеся с ним курильчане. Мы с Нелли, и в глаза, и за глаза, звали его просто Левушка.               
   Как уже известно, моему добровольному читателю, попасть на судно с причала, не представлялось возможным, но не потому, что причалов не было, как могут подумать некоторые неискушенные «сухопутные». А в силу того, что глубины вблизи берега не позволяли «Пассажирам» (пассажирским судам) швартоваться из-за их большой осадки. Поэтому, для того чтобы перегрузиться с берега на «Пассажир» использовали плашкоут (самоходная баржа). Плашкоут с людьми и их багажом подходил к «лайнеру». Сверху спускали некое сооружение (трал) под названием парашют, похожий на большую авоську, внутри которой, для жёсткости, лежало пара поддонов. Пассажиры загружались внутрь. Затем, посредством грузовой стрелы и лебёдки, сетку с людьми перемещали вверх на палубу, хотя по ощущениям перемещаемых, это была уже не палуба, а «БОЛЬШАЯ ЗЕМЛЯ».
Но надо заметить, что подобный способ доставки использовался крайне редко - только в случае сильного волнения на море или физической неспособности вышеназванных «гражданских» к самостоятельной переправе.
В случае же отсутствия подобных непотребств, пассажиры переправлялись с борта на борт посредством более цивилизованных способов перемещения - по спущенному трапу или штормтрапу (для непосвящённых - верёвочная лестница с деревянными ступенями).

   Паганель (он же Дуремар) возвращался  из похода. С перегруженным рюкзаком, Левушка, переправляясь по штормтрапу с корабля на плашкоут, не удержал равновесия и… «завис» между кораблем и близко стоящим плашкоутом. А дальше как в мультике - «висю это я висю»… Из рюкзака посыпались, потом и кровью добытые образцы предметов Лёвиного обожания. Самого Леву багром выуживают из «зависания», рюкзак цепляется, сопротивляется, мешая спасти хозяина. Наконец Лева, «несолоно хлебавши» водворен на плашкоут и благополучно, правда, уже в несколько подмоченном виде, доставлен на берег. На берегу, реакция на «сюжет у зрителей» проявляется неоднозначно. Кто-то сочувственно смотрит вслед, кто-то беззлобно улыбается в усы, кто-то не скрывая «ржет как гусарский конь». Опечаленный Лева, уходит на вулкан Головнина, где, разумеется, не находит своего вожделенного углозубика.
  Мы - я и Нелька, озадаченные тем как ему помочь, предлагаем на утро, всем втроем, сходить в мой ежедневный поход на сольфатарное поле. Левушка соглашается. А мы (две молодые заразы), лелеем тайное намерение.
   Лева после всех его приключений с потением и намоканием, никогда не меняя свой «прикид - а ля будущий академик», просто стал несколько «благовонить». Поэтому мы решили и сами поплескаться в природной гидротерме и его соблазнить искупаться и постираться в теплой воде. Захватив все купальные принадлежности, отправились мы в намеченное место «санитарной обработки». Дорога мною проторенная многократно, сейчас казалась гораздо привлекательнее и наряднее, чем мои самостоятельные вылазки. Я, изображая экскурсовода, указывала то влево, то вправо: «… а сейчас обратите ваше внимание, на причудливо переплетенные между собой растительные эндемики нашего дендропарка. Пихта поддерживает своей сочной зеленью более нежную лиственницу. Бамбук оттенен прекрасными цветами магнолии…».  Нам так импонировало наше настроение, мы шутили, хохотали и путь туда пролетел с быстротой курьерского поезда. Поднялись к сольфатарам - запах сероводорода, перемежается, с приносимым ветерком, ароматом магнолии. Звуки, как из зоны отторжения в «Сталкере». Грязевой вулканчик - «бульк», то там, то сям - «фью» - фумаролы, «тирлирли» - термальный ручей, убегающий из-под корки спекшейся серы. И повсюду стразы самородной серы. Они переливаются на солнце, манят своими золотыми бликами, будто говорят: «ты хотя бы кусочек меня заверни в свой рюкзак».
   Долго потом будут они печально пылиться в коробках для образцов, никому не нужные, оторванные от своего дома, а пока манят «возьми».
   Я отбираю пробы воды, засекаю интервалы времени между выбросом сероводорода, бульканьем пузырьков вулканчика. Все несет информацию для вулканологов - чего ждать от якобы спящего вулкана Менделеева. Лева в это время ищет своих «головастиков» и даже что-то находит.
   Работа окончена, и мы идем к «вымытому» термальной эрозией базальтовому желобу, по которому стекает горячая сероводородная и холодная вода источника. Ниже по течению желоб наполнил уже, созданную нами запруду. В ней, как в маленьком озерке, я ежедневно смываю с себя усталость от работы и длительного перехода, остальное завершает, еще не замутненный заботами, возраст.
    Мы с Нелли, сбросив верхнюю одежду, сползаем по отшлифованному желобу в лохань озерка, умываемся, плещемся, моем волосы. Призываем Левушку к себе. Левка - ни в какую! И тогда, Нелька прибегает к запрещенному приему. «Ой»! Вскрикивает она «Что это  здесь? Это - не углозуб?» И наш наивный, так и не наученный многочисленными обманами Лева, бросается к нам посмотреть на углозуба. Дальше дело техники - Нелька сдергивает его за лиловое безобразие, то, что когда-то называлось свитером, в воду. А коварная я, придавливаю сверху, чтобы намок он весь вместе с одеждой.
   Ямка наша не так широка, но глубины - сидя хватает, чтобы помыться.
   Лева стесняется, не хочет при нас раздеваться, но жестокие девчонки настаивают. Мы отворачиваемся. Лева снимает свитер и брюки и… становится ясно из-за чего стеснение. Белое, никогда не тронутое солнечными лучами, нескладное «тулово», все покрыто веснушками.
«Ну и что?!» - дуэтом восклицаем мы с Нелей. Стираем его многострадальный свитер и брюки, отойдя к другой лужице и вручив Леве, шампунь и мыло. Затем раскладываем всю одежду на кустах кедрача и загораем под солнышком, периодически прикрывая Левушку подсохшим полотенцем, чтобы не сгорел. Вот так подружились мы с будущим доктором наук Львом Боркиным.
   Расставшись по окончании практики с Левой и Нелли, тетей Машей и Колей, с домом на берегу океана, вулканом Менделеева и Кунаширом всеми его чудесами, мы уже никогда не встретимся. Только отголоски былых встреч, в течении жизни, иногда, словно эхо, будут звучать знакомыми именами.
   Одна из моих будущих сотрудниц окажется однокурсницей Нелли. Мелькнет в геологическом отчете фамилия Личкановский. Лев Боркин окажется чьим-то сотрудником в Петербурге.
   То земле-е-е-трясение-е-е тряха-а-а-нет Кунашир, то цунами «смоет» большую часть того, что видел и где ходил. И сразу в мозгу возникает калейдоскоп кунаширских  пейзажей. Лица его дружелюбных жителей. Его, кажущиеся издали белыми - корабли. Его разбросанные по берегу экзотические, японские бутылки, кем-то утерянные тапочки. Наткнешься на такой тапок, и хочется найти второй, но второго, как правило - нет, и ты начинаешь думать о том, кому тапок принадлежал, был ли человек этот доволен собой...  А еще - затонувшие, ржавые, японские шхуны. Кому принадлежали, мирные они или таили в себе угрозу, куда ходили и откуда пришли…?
 
   Замечательный своими просторами, насыщенный природными явлениями край - КРАЙ СВЕТА.
 
          Продолжение следует: http://www.stihi.ru/2019/10/01/9599