До самой сути

1.
Люди говорят, в Nске проездом бывал Гоголь; и, бывало, видели люди, как пылит в полдень дорога, будто катит по ней бричка Чичикова - а никакой брички и вообще ничего, только пыль поднимается. В знойном июльском мареве поднимается клубами пыль, несёт её куда-то, оседает она, поднимается снова. Была в городе старинная усадьба, в одной из комнат которой хозяева когда-то селили Гоголя, когда он останавливался в Nске. По ночам собирались на местной речке парубки да дивчины, жгли костры, прыгали через них, целовались, искали тут же неподалёку в лесу цветущий папоротник - и, люди бают, в ночь на Ивана-Купалу иногда находили.   

У небольшой сельской речки - той, около которой костры жгла молодёжь и на Ивана-Купалу, и просто так прохладными, туманными, синими июльскими ночами - так у той речки Панночку видели время от времени. Идёт вдоль реки, глаза огромные посредине неживого бледного, прекрасного, античного лица; пыль приречную заметает подолами. Шептались об этом у старой заброшенной мельницы пацаны, уходившие в ночь стеречь на недальнем поле лошадей - шептались о Панночке, русалках, покойниках; жевали посыпанные крупною солью хлебные горбушки, жгли костёр, опускали босые, с закатанными штанинами ноги в речную зыбь - оседлают то старое дерево, которое сильно выдаётся в реку, и болтают в воде ногами. На спор поодиночке ходили на кладбище и оставались там до утра; жуткие рассказы у мельницы множились после таких походов и обрастали новыми деталями.

Nская художница Хэлена увлекалась мистикой, руны резала по ночам на костяных браслетах, кропила браслеты собственной кровью, посвящая их четырём Стихиям: Огню, Воде, Земле и Воздуху. Хэлена сама строила свою жизнь, - сама поехала в Столицу получать второе высшее художественное, когда ей показалось, что её бывшая работа не творческая и не позволяет ей полностью раскрыться; сама организовала и устроила себе художественную студию-мастерскую над одной из улочек Nска, под крышей, крытой старинною, кирпичного цвета крупною черепицей. Этой самостоятельностью, пристрастием к мистике, и странным своим скандинавским именем-прозвищем Хэлена напоминала бравшей у неё уроки живописи Марике валькирию, деву-воительницу из дружины скандинавского бога Одина. Разлетались крыльями чёрные Хэленины волосы...

Легко отгадать,
где Одина дом,
посмотрев на палаты:
волк там на запад
от двери висит,
орёл парит сверху.

              "Старшая Эдда"


Хэлена была похожа на одну из своих монотипий. Эти монотипии Хэлена сделала когда-то в качестве диплома при окончании обучения в Академии. Хэлена наносила на стекло акварель и делала оттиски, прикладывая к бумаге стекло с акварелью. Штук на сто проходных оттисков получался один рабочий, который Хэлена чуть подправляла потом от руки тонкой кисточкой. Каждая сделанная таким образом монотипия выходит уникальная и единственная в своём роде, потому что двух одинаковых оттисков растёкшаяся по стеклу акварель на бумаге оставить не может.

Марике так представлялось, что Хэлена рисовала свой собственный образ сначала графикой, со множеством набросков, с выверенным и изменённым от наброска к наброску движением, поворотам головы, аккуратными контурами облика. Марика однажды в мастерской на уроке рисовала набросок с фигуры что-то поправлявшей в рисунке Хэлены: невысокая фигурка Хэлены, платье - одно из тех платьев, узких, выше колена, по фигуре, всё одного и того же покроя, которые любила надевать Хэлена на занятия. Обрамляли лицо Хэлены чёрные распущенные волосы-крылья.

-Эти мои платья, это не просто платья, - говорила Хэлена, - это часть образа.

Но потом, сделав сто или двести набросков этого своего образа, Хэлена оставила графику и обратилась к монотипии: неизвестно как и куда текущая и отпечатавшаяся со стекла на бумагу акварельная краска - пятна акварельной краски - чуть подправленные после маленькой кисточкой. Тёмные волосы Хэлены разлетелись в этих монотипиях вокруг лица, характер смазался, как внезапно и не контролируемо оттискиваемые на бумагу акварельные пятна. Смазался характер, внутренний мир, и оказался всегда в движении, всегда в погоне за той сутью творчества, до которой хотелось дойти Хэлене.

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

              Б.Пастернак

Эту "самую суть" Хэлена искала и находила в своих картинах маслом.

*

Nск был небольшой уездный городок, довольно бестолково раскинувшийся где-то на краю света. В одной его стороне лепились друг к другу частные дома и дачи со своими непременными 6ю сотками; в другом конце Nска была малоэтажная модерновая застройка, ноу-хау для Nска, всё построено совсем недавно, в авангардном ключе. И частные дома, и застройка эта малоэтажная щетинились небольшими разноцветными башенками, похожими на голубятни или сторожевые, возвышающиеся над крышами, вышки. Рисовать бы и рисовать в Nске эту архитектуру, башенки графикой вычерчивать, или акварелью заливать, или маслом намечать. Графической миниатюрой-офортом мог бы представиться Nск со всеми этими своими башенками, выложенными плиткою тротуарами, фонтаном на небольшой площади; со скверами своими и парками. Зимой, когда вечера в декабре снежные, ранние, морозные, можно бывало видеть в темноте свет в окнах Мэрии, и тут снова вспоминался Гоголь, балы ночные в пышущем светом, разливающем по окрестности музыку и приглушённый смех губернаторском доме. Там Чичиков, в доме этом губернаторском; там дамы в продуманных, умело драпирующих фигуры нарядах с Чичиковым флиртуют, наперебой зазывают танцевать; там праздник... Праздник, смех, звон бокалов...

Гоголь и Пастернак - на пристрастии к этим авторам Хэлена с Марикой когда-то и сошлись - переплелись для студентки семинара художественной прозы Марики во что-то единое творческое, в некий поиск, постоянное открытие нового, неизведанного. Пастернаковский доктор Живаго, гениальный диагност, мог едва уловимые признаки, подробности - интуитивно и верно связать в общую картину диагноза. Так и прозу пишут, и картины пишут так же: наконец все разрозненные наблюдения за жизнью, людьми, предметами связываются в "общую симфонию". Эти музыкально-художественные параллели любила подчёркивать на занятиях Хэлена. Несколько раз Хэлена выставлялась в Столице, а потом и вовсе в Столицу перебралась.

Любимая Марикой "Поэма без Героя" Ахматовой... Nск, со своими творческими семинарами, художественными мастерскими, несколькосот-летней историей сам мог бы быть Героем повествования, всех остальных героев затмив собой совершенно. Рождественская Ёлка у Свентицких в экранизации-сериале по роману Пастернака "Доктор Живаго", смех, веселье, шампанское взорвалось. Лара прошла, как гоголевская Панночка - бледная, резкая, красивая - прошла, пряча в муфте пистолет, чтобы стрелять в оскорбившего её любовника... Обморок Лары, любовник опровергает версию о том, что Лара террористка, приходившая стрелять в тут же праздновавшего представителя власти... "Она стреляла в меня", - хладнокровно, не теряя вечного своего юмора в глазах, говорит пожилой уже, но красивый острой, поджарой, скептической красотой любовник. "Помогите стрелявшей". Ларе спиртом растирают виски... Праздник. Бал продолжается, не бал ли Воланда... Булгакова и Хэлена, и Марика тоже любили и знали.

  Где-то пир. Где-то пьянка.
Именинный кутеж.
Мехом вверх, наизнанку
Свален ворох одеж.
Двери с лестницы в сени,
Смех и мнений обмен.
Три корзины сирени.
Ледяной цикламен.

            Б. Пастернак   

*

Марика, когда не работала с литературой или живописью, шлялась по пыльному Nску; и всё вспоминала, пытаясь постичь суть  изобразительного искусства: Хэлену вспоминала, мастерскую Хэлены, что когда и о чём Хэлена сказала; вспоминала Хэленины костяные браслеты. Хэлена была для Марики Воительница, тёмный мистик, завораживал мир Хэлены, притягивал к себе.

В своей живописи Хэлена ставила, как доктор Живаго, диагноз: собирала из полуявных настроений, состояний, игры света и тени на предметах - одну общую картину. Булгаков пишет где-то в своих записках, что вот накануне он видел картину из прошлого: обычный, тихий, без криков и революционных лозунгов-плакатов мальчик лет двенадцати, ранец за плечами - в школу идёт; и как это дико, и, с другой стороны, сентиментально выглядело для Булгакова среди всеобщего сумасшедшего дома Великой Революции. Ежедневная Хэленина кропотливая и вдохновенная работа в студии-мастерской, ежедневная работа Марики над прозою и стихами - всё это как будто не из нашего времени, не имеет отношения к кошмарным передаваемым по СМИ новостям... ...Это там, в Nске, городе без названия на краю земли; это там, в Столице. Хэлена любила булгаковское "Собачье сердце" и ассоциировала себя с профессором Преображенским.

"И, боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.

– Гм... Да ведь других нет?

– Вот никаких и не читайте. Вы знаете, я произвел тридцать наблюдений у себя в клинике. И что же вы думаете? Пациенты, не читающие газет, чувствовали себя превосходно. Те же, которых я специально заставлял читать «Правду», теряли в весе". (Булгаков "Собачье Сердце") В Nском детстве Марики было: прекрасно изданная и оформленная книга в суперобложке, "Белая Гвардия" Булгакова. Её отец Марике подарил - худой, интеллигентный, любимый Марикою. На суперобложке были графикой изображены конные на снегу, снег завивался у них под копытами - может быть, увидев тогда в детстве эту картинку, Марике и захотелось учиться рисовать в первый раз. "Тебе обязательно и быстро надо прочитать эту книгу", сказал Марике отец. "Это тебе такое особо важное задание, в Гражданскую Войну к таким срочным поручениям прилагалась приписка "Аллюр три креста"".  Марика ходила тогда, по хорошему снежному морозному утру, в Nский Лицей. Потом Марика из Лицея выпустилась, но ходить так одною и той же дорогой, зимою и летом, продолжила: на свои семинары художественной прозы, позже - ещё к Хэлене в мастерскую на занятия. Пыль плыла в луче... Марика под чутким руководством Хэлены делала свою первую акварельную заливку. Когда заливки начали получаться, задача усложнилась: теперь Марика аккуратно выписывала акварелью копию с рисунка Бенуа "Герман перед домом графини". Это был небольшой городской вид, на охристой стене дома на заднем плане угадывалась надпись "КОНДИТЕРСКАЯ", а на переднем плане перед этою кондитерской, закрывая своею графичной тёмной фигурой часть надписи, прохаживался Герман. В тот день снег декабрьский, из году в год повторявшийся, лежал там за окнами мастерской, сверкая на солнце; в тот день было совершенно так, как будто и не кончалось никогда обучение Марики в Лицее, а просто плавно перешло это обучение в занятия в Хэлениной студии. Как в тёмном гадательном хрустальном шаре, перетекали мысли и образы в сознании Марики, и хотелось что-нибудь об этом всём написать или изобразить.

*
   
Во всём Марике и Хэлене хотелось дойти до самой сути... Бывает, вдохновение приходит и бурным водоворотом тебя захватывает - а бывает, приходится это вдохновение сторожить, расставлять ему силки, работать при творчестве подёнщиком, дожидаясь, когда ж придёт вдохновение, когда все детали, наброски сложатся в одну общую картину, как диагноз у доктора Живаго складывался; как герой стихов Набокова приманивает и ловит потом сачком ночных бабочек:   

     внимательно слежу наряд их полуявный,
     окраску и узор, и, выбрав мотылька,
     над самою корой я всплескиваю плавно
     белесой кисеей широкого сачка. (Вл.Набоков) -

Так и Хэлена с Марикой сторожили, останавливали внезапно приходящее вдохновение, переносили его одна на картину, другая в прозу, аккуратно доводили замысел до завершения.

-Дело в деталях... Дело не только в общем свето-теневом настроении картины, но и в тех совсем незаметных не искушённому взгляду деталях, с помощью которых художник - как говорила Хэлена - "пишет, на самом деле, не красками, а светом". Когда Хэлена перебралась из Nска в Столицу, в покинутую Хэленой башенку, бывшую Хэленину мастерскую, может быть, переселился какой-нибудь персонаж Гоголя или Булгакова...

Марика долгими ночами сидела на кухне частного дома своей бабушки на окраине Nска, писала при свече (для антуража) свои стихи и прозу. Если это бывала осенняя ночь, часто ливень рвался и колотил в окна; и однажды, когда Марика читала ночью подаренный Хэленой томик стихов Пастернака, она вдруг ощутила, что там, в ливне, за окном, сам Пастернак бродит; или что Пастернак прислал Марике этот ливень, как письма посылают. Сидела Марика за столом, и слушала этот ливень-послание Поэта... Как раз на столе перед Марикой лежала открытая на её любимом стихотворении Поэта книга.

 Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

                Борис Пастернак

Сидела Марика, слушала ливень, писала свои собственные стихи со звукописью-шуршанием-шелестом ливня за окнами:

Шумит ошалевший дождь
По шиферной крыше.
Дождь, окликаешь?
Слышу.

*
Бред дождя, никогда не сбывшись,
Всё шумит и шумит по крыше.


                29-07-2019