Хлеб насущный

  Работа в университете давала мне стабильный, хотя и не такой большой заработок. В начале девяностых я получал по тогдашнему курсу 2 000 000 купоно-карбованцев. Это была средняя по тем временам зарплата. Но её не хватало даже на самые насущные потребности, ведь, например, килограмм ржаного хлеба в то время стоил 15,9 тыс. «фантиков». Я уже не говорю про масло, мясо, рыбу и другие «деликатесы». Кроме того, надо было одевать-обувать детей, а им, как и всем детям, тоже хотелось поесть чего-нибудь вкусненького. Положение усугублялась ещё и тем, что серьёзно заболела моя жена. Ей одну за другой сделали две операции, а это новые дополнительные расходы. К счастью, в трудную минуту нам здорово помогли Валины коллеги по работе и её родственники из России. С их помощью мы выкарабкались из, казалось бы, безнадёжной ситуации. Однако мне надо было подумать о том, чтобы увеличить бюджет семьи.
  Сделать это было непросто. Преподавание истории в условиях рыночной лихорадки спросом не пользовалось. По здравому размышлению я решил поступить, как в известной притче: если гора не идёт к Магомету, то Магомет пойдёт к горе. Оставив историю, я взялся за экономику и предложил свои услуги своей давней знакомой С.И. Митряевой. Очень энергичная женщина, сделавшая на излёте Союза успешную партийную карьеру, Светлана Ивановна открыла первое в Ужгороде учебное заведение нового типа –  Экономический лицей. Учились в нём (за определённую плату) ученики старших классов, взявшие за ориентир  получение одной из экономических специальностей в Ужгородском государственном университете. Я стал читать в Экономическом лицее курс истории рыночных отношений, что давало моим слушателям немало полезных знаний. За эту работу я получал в среднем 1 000 000 купоно-карбованцев в месяц. И хотя чтение лекций в Лицее, параллельно с преподаванием в университете, отбирало много времени и сил, я продолжал искать дополнительный заработок. И, в конце концов, нашёл его  в школе.   
  Школа, при  всех  изменениях в экономической  и общественной   жизни, происходивших в стране, оставалась в девяностые годы островком стабильности. В школах по-прежнему изучали историю, и это обстоятельство было мне наруку. К тому же, директором одной из четырёх русских школ в Ужгороде (три из них вскоре перешли на украинский язык обучения) работал выпускник нашего факультета Олег Роговой, с которым одно время я тесно общался. При его содействии я начал вести уроки в десятых классах, встретивших моё появление в школе с большим энтузиазмом. Мне же общение с  выпускниками тоже приносило немалое моральное удовлетворение. Работа в школе неплохо и оплачивалась. Здесь я имел в месяц те же 2 миллиона купоно-карбованцев, как и в университете. Высшая школа уже тогда в материальном отношении начала проигрывать средней школе. В нулевые годы эта тенденция   окончательно закрепилась.
  Чтобы везде успевать, мне нужно было сохранять голову ясной и трудиться со всей отдачей. Пожалуй, более напряжённого трудового графика, чем в девяностые годы, у меня не было. Времени не оставалось не только для решения каких-то творческих задач, но и просто чтобы поесть. Я заметно похудел и держался только благодаря своей спортивной закалке. Увы, не все выдержали испытание рынком. Одни спились, другие умерли от перенапряжения. Так произошло, например, с заведующим университетской кафедрой философии профессором М.И.Блецканом, которого я хорошо знал.
  Закрывая эту тему, скажу: поиск дополнительного заработка в условиях рыночной экономики – дело обычное. Рынок безжалостно эксплуатирует работника, в какой бы области он ни трудился. Преподавательская деятельность в этом смысле не лучшее занятие. Но ещё хуже было бы заниматься не своим делом.