ночью в Таврике только собаки

Маленькому человечку мир огромен, взрослые – как люди-великаны.
Мама на руки возьмёт и не уронит. Дни беспечные под в;ками – веками.
Снова снятся детские забавы. Всё всерьёз – и куклы, и войнушки.
Ты – за белых, я – за чёрных, левых, правых. И живыми – все наши игрушки.
Смеха солнечного яркие страницы. Горя горького невыплаканный трепет.
Вечер жизни настаёт, а детство снится. Умилением – восторженности лепет.
Сердца чистого наивного дыханье. Удивления. Открытия. Так много
интересного вокруг! В одно касанье видишь каждого как человека-бога.

В старом парке на площадке детской тихо. Только ветер нынче здесь чудачит.
Чуть качнёт качели, всхлипнет плеском зазеркального пруда, навзрыд заплачет,
сбрасывая рыжей липы листья на песочницы, на мокрые скамейки,
задрожит и озорно присвистнет, воробьиные спугнув с куста семейки.
И, вдыхая прелый дух осенний, палую листву, смеясь, пиная,
вдруг оглянешься, а там, в кустах – Есенин! – белой фортепьяною стенает,
карлики-рябины из Японий преподносят ему вспыхнувшие гроздья.
Уходи скорее! – Небо тонет. – И почти бежишь, глотая воздух,
в прозу бытия. Ещё не поздно вспомнить и забыть, истаивая
первым снегом белопенно-звёздным, в разговоры неба не встревая.