18? Газель. Роман в стихах. Гл. 5

Отвлечь от детективов модных
И от чудовищной(!) попсы
Тебя, читатель благородный,
По долгу, а не для красы,
Вкрапив интимные места
В сию возвышенну(!) поэму,
Для полного раскрытия темы,
Позвольте с белого листа.

А как заметит критик строгий:
 - Да это сплошь белиберда!
Автор бездарный, слог  убогий…
Нет ни таланта, ни стыда!
 - Возвыш! Поэм-ка-кого хера?
Ты сутенёр, а не поэт!
Какой «вкрапил…»? Да в сей химере!..
Да тут живого места нет
Без пьянства, мата и разврата!
Сюжет?! С кровати на кровать!
На крест!.. Нет, кол – ему расплата!

Но я не буду когти рвать.
Не испугать тебе поэта,
Запомни, критик дорогой.
Всегда пуста затея эта.
Ты поищи объект другой.
Такой обычай между нами,
На полосе передовой:
Убей – другой подхватит знамя;
Упал один – встаёт другой.
Трясись же, критик, спи в окопе;
Прижми, заботливо прикрой
Свою изнеженную жопу…
Прорвём мы фронт передовой!

В пух-прах рвём перия с Пегасом,
В кровавой пене до ушей,
И дерзким рейдом до Парнаса,
Его расчистим от ханжей.
Я с вдохновением геройским,
Сменяю Ваську-молодца,
Как это принято «по-свойски»,
Без страха замарать лица.
.
Повествовать изгиб сюжета
Позвольте, отхлебнув винца…
Сам протащу телегу эту
Я вам от первого лица.
Не автор… критик озабочен:
«Зачем он выбрал сей приём?
Ведь Васе вечер же испорчен!».
Уймись, дружище, всё при нём.
Вот автор уж  на месте Васи,
И да простит нас наш герой,
Пусть отдохнет, а я согласен:
С Принцессой!.. С Пьяной!.. Под луной!..

Простите, я чуть размечтался.
Карету!.. Мигом!.. Четвертак!..
И вот нам двери распечатал
На «Невском» старый особняк.
Плющом увитые решётки
Опорой были… Но об щётку,
Слугой забытой нерадивой,
Своей нетрезвою ногой
Запнулся ветреный герой,
Пустой башкой (с мечтой блудливой)
Уткнувшись в треснувший вазон…
И – чудо – он узнал газон,
Что по весне стелил артельно
В компании «ландшафт-дизайн»:
Трёх лодырей, двух смачных дам,
Достойных твоих грёз постельных
Тоскливый обитатель зон.

Трава в рулонах, из столицы…
У дам… такие ягодицы!
Что в живописнейших позицьях
Склонившихся над композицьях
Столь обожаемых Хайямом
Что «ру(м)бой» бы писать, не «ямбой»
(Ну, и ,конечно, в меру пьяным),
Об этих треснувших кувшинах,
Пузатых, как коровье вымя.

Сюжет один. Его всегда
Звезда востока – Рашида
(А так же вождь ландшафтной банды),
Как под копирку повторяла
В домах любой архитектуры
(Нет-нет, она была не дура);
Простой классический сюжет
Был символом борьбы со пиянством
(Увы, супруг её страдал…
Поэтому везде пихала…).
Но, хоть ударно я пахал,
«Звезда» вдруг заплатила мало
(Быть может, мужу «не хватало»)
Как и случается всегда…
Но логика-то где, «Звезда»?
Кто алкал спирт возле газонов
(Был у бедняг тяжёлый день) -
Те получили всё - по полной.
Все - у кого газонов нету -
Сайт «Её» зрите в Интернете.

Войдя в сии апартаменты,
С трудом, держась за парапет,
Я ободрал все позументы
С камзола об него в момент…
Как в жуткий шторм матрос по трапу
Иль доходяга по этапу,
Гюзель в своих сжимая лапах,
Как тот сундук в осьмсот карат
(И это не считая злата),
Что незнакомый нам пират
Мне подарил, зарыв когда-то
Его на острове под скат;
Томим предчувствием разврата,
По направлению к кровати,
Я, надрывая жилы, рвался…
Как на свободу арестант!

И вот, в обнимку с пьяной Элли,
Мы на бровях, почти у цели…
Вползли по мраморным ступеням
В покои, чуть не на коленях;
Швейцаров отпустив и слуг;
Свалились в метре от кровати,
Как предки на цветущий луг!.
«О, Райский миг!», «О, Вери Гут!»
За пьянство сладкая расплата.
Чего ж еще добавить тут?!

Разве из эпоса цитату:
«Она прекрасна как Парватти,
Как Шива я рукаст и груб!».
Ей за резинки ухватился,
За что жестоко поплатился:
Собравши силы в кулачок,
Между бровей мне так влепила,
Что я затренькал как сверчок.
Когда ж с трудом протёр я зенки,
Стал грызть в капроне ей коленки.

Гюзель, меж тем, пыталась встать…
И ухватившись за кровать,
Собравши, наконец, все силы,
Что за неделю не пропила,
Попытка эта удалась.

Вскрыв бар резной, ручной работы,
Между солений и компотов...
Таков  на Родине у нас
Обычай: даже смертный час
Почуяв, но всегда припас
Готовим на зиму отменный,
Чтоб без тревоги и сомнений,
Среди солений и варений…
(Блин, это ж я стихотворенье…
Легко, небрежно, словно Пушкин…)
Однако же вернемся к теме.
Как говорится, «Где же кружка?»

Гюзель меж банок отыскала
Бутыль ведерный и бокалы,
Звеня хрустальными боками,
Дрожжат, готовые принять
Лозы искристые приветы
От Бог знает какого лета.

Прости меня, читатель милый,
Остановиться нету силы -
Люблю описывать пирушки.
(Тут подвернулся еще Пушкин…).
Наш Васька чуть не поперхнулся:
Ну, наконец-то, я вернулся.
Ведь начал уж переживать он
Мне, уступив место в кровати.
Спокойно. Я в знакомой роли.
Верна рука. Все под контролем.
Всегда готов я, словно кролик,
А не какой-то алкоголик.
 
Гюзель, меж тем, уже разлила…
Глоток, другой всего отпила…
Я остальное заглотил.
«Комбайн» Рок енд Рол крутил.
И вновь добавленные граммы
Открыть культурную программу
Заставили. Сперва Элли,
С трудом, как шхуна на мели,
Коряво, медленно, шатаясь,
Исполнила восточный танец;
В конце совсем чуть не разделась,
Так-как в борделе нагляделась.
Трусы узрел я в первый раз
Известной фирмы adidas.

На мне тельняшка вмиг вспотела.
Томим вращениями тела,
Чуть не приведшими к оргазму,
И я с большим энтузиазмом,
Верный традициям Балтфлота,
Исполнил танец Кашалота:
Толи Венгерку, толь Чардаш
(Чуть об кровать не снес «чердак»).
Когда ж мы сверху и до низа,
Набравшись мастерства в стриптизе,
Который мы полдня глядели,
Вдруг поняли, что мы разделись…
С трудом, но всё ж остановились,
Все в мыле, словно в бане мылись.

Едва меня в «нивчём» узрела,
Гюзель мгновенно протрезвела
И широко открыв глаза,
Подушкой прикрывая зад,
Ладошкою - свою «подругу»,
Что, вздыбив «шерсть» всю с перепугу,
Как бы пытаяся понять:
Как «ЭТО!» можно затолкать
В ее «мышиную нору?..»
«Не может быть!.. Нет! Я помру!»

В длину и в толщ мой член раздался.
Творец, нет слов, перестарался,
Или забыл, какой размер
Должон иметь матросский хер.
Две четверти в один конец,
Как переспелый огурец…
Не тот зеленый, тонкий, сладкий,
А тот ужасный, толстый, гадкий;
Его готовят к посевной
И называют семенной.

Что говорить, она дрожала,
Как пред «Доместасом» микроб,
С мольбой в глазах... и ножки сжала,
Сдав « кандидатскую» на гроб,
Не приступив еще к защите,
Решила: жизнь уже прожита.
Трясутся сжатые коленки!..
Не знает глупая «студентка»,
Что надоевшую ей «пломбу»
Тут же сменяют на «диплом».
Не ведает, не знает дура,
Что впереди «аспирантура»;
И как приятны эти муки,-
Учить и грызть любви науки.

Кто мог ей объяснить этично,
Что «Её» ткани  эластичны.
Она б скончалась до начала…
Тактично ври или бестактно,
Скончалась точно б от инфаркта:
Разрыва сердца – не «мочала».
Вот так в падении умирают
Не долетевши до земли --
От страха, а не от удара.
И сжалось сердце пред Элли.
Решил: не трону её, блин...
Сдержав в котлах избыток пара,
Коль джентльмен, а не мужик
...............
( Не рвите от досады чтива.
Хряпнем, дружище, лучше пива).
Решил я поступить учтиво.
Ведь так поступите и вы?..
И вы, читатель мой. Иначе,
Уверен, тоже б не смогли.
Позднее ж от досады плачем,
Грызём подушки, локти ли.
                                                
И нас зовёт, влечет всегда,
Со страшной силою туда…
Когда карабкаясь откуда
Мы появились вдруг тогда…
Точней, в подобные места,
Неважно где: в углу ль, в кустах.
Все мы стремимся непременно…
Как будто в этом мире бренном
Нет места краше и важнее
Любая мысль без «Ней» пуста,
Как будто нас на край моста,
Как на расстрел перед траншеей;
Над бездной той, что нет страшнее,
Судьба поставила, а сила
Какая-то, остановила.

И вновь приток адреналина:
Красотка юная прошла,
Виляя бёдрами лениво.
И  словно шмель к цветку калины,
Как не покажется пошла,
Сравнениями моя лира;
Словно чума во время пира!..
Подвинься, Пушкин, и внимай,
А хош, на видео снимай.
Как марш на Праздник Первомая,
Впервые. Ныне и везде
Мы исполняем

ГИМН ****Е

****а - Властительница мира!
Подвластны ей и меч и лира..
При виде этого кумира,
Любой владыка рухнет ниц,
Под тяжестью своих яиц.

Она самцам ночами снится.
Кто овладел ей, тот гордится,
А кто отвержен был в ****е,
Покой уж не найдёт нигде.

Ей пели песни, серенады,
Слагали, мифы и баллады,
Дубиной били по балде,
Чтоб продолбить тропу к ****е

Певцы, художники, поэты
Слагали в честь ****ы сонеты,
А дистрофические лирики
Строчили вирши- панегирики.

Из-за ****ы лишались жизни,
Теряли голову и сон,
И занимались онанизмом,
Кто безнадёжно был влюблён.

Чтоб овладеть ****ой в постели,
Мужчины бились на дуэли;
И каждый рыцарь благородный
Готов в сражении победить,
Чтоб в женский орган детородный
Свой хрен по-яица влупить.

Её рассматривают в спальнях,
Буравят стены в банях, сральнях.
Теперь в ****у глядят немногие
В учебниках гинекологии,
Но снимки там весьма убогие.

****а похожа на вареник
Или капустный голубец,
Размером с банное мочало
И называется «рубец»

Имеет вид слегка помятый,
Оттенок плоти темноватый,
Всё оттого, что вечна сжата
Меж ляжками и табуретом,
Не видит дня зимой и летом.

Красотка нежная в темнице,
****а во тьме трусов томится;
Всем показать себя стыдится,
Приходится лишь обнажать:
Поссать, ****ься и рожать.

Узреть Любви Богиню можем
Иль в бане, иль на брачном ложе,
Но вход, увы, не всем туда
Приуготован, господа..

Мы все, друзья,  живём надеждой
Видеть вас голых без одежды.
Скиньте ж её рукой небрежной;
Вращаясь передом и задом,
Предстаньте нам в стриптиз-параде!

Пусть назовут меня дебилом,
Я юной леди честь сберег --
Своим небритым, пьяным рылом
Ей завалился между ног…
Залег там, как стрелок в окопе,
С прицелом к здоровенной жопе.
О! Восхитительная поза:
****а раскрылась, словно роза.
Точнее, лишь полураскрытый
Бутон (двухутренний цветок),
И как «презренный, ядовитый
Червяк» … лелеял «стебелёк»
(Не помню точно – кто изрёк),
Простите за избитость строк..

Меж дивных ног пониже пуза,
Как створки устрицев жемчужных,
Раскрылись дольки губ наружных…
Как будто лопнул бок арбуза.
Я задрожжал как кролик в стужу
И стиснул бедную девчонку,
Словно алкаш припал к бочонку.

Как хряк лесной копает рылом
Опавших листьев плотный кров,
Что оснь заботливо накрыла:
Груды корней, жлудей, бобов
Иль грядку земляных орехов,
Так я хлебалом всем заехал
В ****ы волосяной покров,
Что с головой меня укрыл
И я в нирване той -- поплыл!..

Закончить быстро сей рассказ
-- Не поднимается рука.
Терпи ж, читатель, чудака,
Продолжу, хряпнув два глотка…

Как жрет голодный папуас
Пушистый, сочный ананас
Или измученный прохожий
Инжир сладчайший у дорог,
Так я с небритой пьяной рожей,
Меж королевских этих ног,
Лобзал, как шмель весной цветок…
Так нищий шамкает пирог;
Ему ниспосланный на Пасху,
Или «Начальник» черепаху;
До растяжения в паху
Девичьи ножки распахнув…

Внезапно Элли вдруг забилась,
Как лань в зубах у крокодила,
Когтями в спину мне вцепилась…
Я ж клитор девы мял во рту…
Да-с, из ****ы ее струилось,
Как из пробоины в борту,
Едва волной меня не смыло
За борт, (со мной такое было);
И я, отважнейший матрос,
Чуть не взорал: «Спасите! SOS»!

Я видел, что Гюзель кончала               
И ей чуть не пришел ****ец,
Недаром только что дрожала,
Как на тарелке холодец.

Она насилу отдышалась,
Приподнялась и оклемалась…
Чуть погрустила в тишине,
Печально «шарики» гоняя…
А как уж было грустно мне!?
В душе я выл, слезу роняя.

Но, полно, к «шарикам» вернемся,
Что мне задумчиво крутили.
(И раньше, уж без счета раз),
Что ж, прослезимся, посмеёмся,
Приободрим: терпи, Василий!
Девчонка всё ещё воздаст…
Не прилагай пока усилий
(Впрочем, ведь я теперь Василий).

Ну, что ж и мы потерпим малость,
С «шарами» так же рядом «кий».
Уже и с ним заводит шалость…
И шалости так увлекли.
Что уж терпенью нету силы,
Но силы нету и робеть;
И Элли с трепетом спросила:
«А можно так же я тебе,
Базилий?..» Бывши не в себе
От счастья, чуть не впал я в кому;
Предчувствуя как в этот омут,
В котором чуть не захлебнулся,
От радости, когда уткнулся…
И как влекло меня тогда!
Хоть раз ещё нырнуть туда!

И вот уж я у ног Эллены,
Раскинутых во всю их ширь,
Своим раскачивая членом,
Словно оглоблей богатырь;
Восстал пред ней, как тать в ночи.
Проси ж пощады, иль кричи:
«На помощь!», бедная Элена!
В ответ - глухая тишина.
Она нема. Молчит она?
Она уже обречена.
Застыв, как суслик на заставе,
Словно мартышка на удава
Глядит, застывши, не моргая.
Ну что ж ты медлишь, дорогая?
Давай, а то сам удавлюсь…
Воскликнеш тут "Е..тьтуЛюсь!"?
Подобну хренотень читая.
Читай же дале, коль не трус.

Так продолжалось только миг,
Но для меня он длился вечность.
Был бы поэт тут, то б восклик:
«Мгновение, постой беспечно!..»
Прекрасно, как стоячий хрен!..
Так пусть же он не знает лени…
Гипнотизируя… Елена,
Молитвенно клонит колени,
Как бы очнувшись ото сна…
Так возвращается весна
В свои покинутые сени.
И год из года в поколеньях
Её волшебны проявленья:
В башке - бардак, в груди - томленье…

Но все ж, вернёмся к нашей Лене.
Словно младенец за полено,
Который где чего найдет,
Все что попало, тащит в рот…
Так мелкий уж схватив добычу,
Которой может подавиться,
Пытаясь все же заглотить,
Уже не может отпустить…
Что ж, невозможное - возможно:
Она, сначала осторожно,
Словно младой птенец сверчка,
Иль робкий окунь червячка;
Чуть поклевав его вокруг
И осмелев, решилась вдруг…
С глубоким лагерным заглотом
(Для этого все ж нужен опыт)…
Заглот заклинило. И вот…
Как кролик глупый, и неловкий,
С застрявшей толстою морковкой,
Жадно засунутою в рот!..
А я страдал наоборот…
Словно в капкан попавший крот!

Трагизму б не было предела,
Но я помог в сем общем деле
И нежно взяв ее за ушки,
Стал столь неопытной подружке
Кивать, как маятник упорный.
Так в вашу форточку порой
Украдкой лезет вор проворный;
Иль припозднившийся герой,
Протискиваясь подворотней,
Толчками, тащит зад дородный.
Тут и Элли сообразила,
Свой до отказа рот открыла
И в такт, качая мне главой
На «Ать-два», или же «твой-мой».

В финальной стадии «орала»,
Когда я дико заорал…
Внезапно Элли поперхнулась,
Она едва не захлебнулась…
В дебюте и такой аврал!
Я ж, содрогаясь от конвульсий,
Чуть уши ей не оторвал,
Из пасти вырвав конец «шланга».
Как на футболе говорят:
Да, да, Был Гол! Но спасла штанга!
И этому я даже рад!

Вздадим же должное Эллене
За храбрость, риск и красоту;
За ум… «Какова это хрена?
Он нужен как печаль шуту,
Или на пожар нужно полено.
Всё что нам нужно есть в Эллене!»
- Заметит так мужлан забитый.
А коль имеешь ты развитый
Мозг, то рассудим не спеша:
Ум нужен им, иль на шиша?..
Но это позже, на досуге
(Вы и покорный ваш слуга),
Мы о достоинствах с подругой
(Сравнив размер ума-плуга),
Поспорим как с кумой кума.
Пока ж всем нам не до ума.
 
Меж тем, Элли уж отошла,
В самом хорошем смысле слова;
Её мы бодрой видим снова
Готовой подвиги свершать;
Дыхалку вновь восстановила:
Что отплевав, что проглотила…
И, наконец-то, согласилась,
Так как внутри… в ней все просило
Тянуло, как - не передать,
Словно магнитом железяку!

Она, свалившись на кровать
И властно, как слуге хозяйка:
«Ну ладно, только не по-яйца.
Пихни, Василий, на пол-пальца.
Но только очень осторожно –
Член твой огромный невозможно!»
В конце взмолила, обессилив:
- Лишь плёнку не порви, Василий!..
Ты уж смотри, не подведи.
Твоя балда аршином меряна --
Вся писька лопнет, я уверена;
Просто ты рядом поводи…
Наивно ли предполагала…
Скажите, разве может быть,
Чтобы в преддверии влагала
Возможно член остановить?

А я, доверьем окрыленный,
Направил хрен свой раскаленный,
Словно двутавр в прокатный стан…
Гузель, дышать вдруг перестав
(Пред Господом чуть не представ)
И с широко раскрытым ртом,
Как брошенный на берег сом,
Что в муках, выпучив глаза,
Губами воздух наш хватает,
Будто пытаясь что сказать
В конвульсиях!.. И силы тают…

«Рассудок мой изнемогает…»,
Сказал бы «Тот», кто понимает,
Как трудно нам писать о том,
Борясь с растравленным желаньем,
С веками вбитыми ханжами
В тупые лбы наши, - стыдом.
И в брюках – кол, и в горле – ком.
Вы сами знаете о том.
Так же и я. С большим трудом,
Кончаю, вместе с нашей парой.
И стопкой верною плеснув,
Дабы ещё добавить пара
И разбудить, коль кто заснул…

И вот: как из бутыли джина…
Как пересжатая пружина
Или сработавший патрон,
Гузель издала вопль, иль стон!..
Я подхватил ей, вторя в тон;
И все толкал неудержимо,
Словно взведенная «пружина»…
Опять избитое сравненье.
Прости, читатель, повторенье.
На них я впредь не отвлекусь…
Хоть не уверен, но – клянусь!
И сам уже… почти трясусь,
Как разъярённый, страшный гусь
Во имя чад своих спасенья,
Грозя при вашем приближеньи…
Или взбесившийся ваш муж,
При разъяснившихся сомненьях…
(Но то в иных стихотвореньях
Встречали сами вы не раз).

Довольно уж сравнений, фраз…
Вернёмся к нашей славной паре.
В натуре, сколько можно парить …
И им, кто не смыкая глаз
В кровати уж который час
Ждут кульминации поэта.
Ну что ж, коль всё (почти) воспето…
Закончим акт примерно так:
Словно продравший землю злак..!
(Здесь восклицательный знак,
После у многих многоточий.
Опять я голову морочу).
Кончаю с ними я, друзья.
Тем более: ведь Вася – Я!

И… наконец, ужасный треск
Достиг ущелий и небес.
В желанный Рай пробрался Бес
И возвестил, что Мир воскрес!
Или, как выразить попроще:
Стал одной женщиною больше. 

Друзья мои, любовь прекрасна!
Но ебля лучше в сотни раз
Чтоб не бросать слова напрасно,
Валите деву на матрас.
В ваших руках любая дева
Прекрасна, словно королева..
Она то томно млеет, тает,
То всё вокруг себя сметает,
Бьётся как взмыленная лошадь,
Рвётся, хрипит, пытаясь сбросить
С себя лихого седока,
И бьётся в поисках опоры!..
А то, словно стальные шпоры,
Вонзает когти нам в бока,
Вдруг оседлавши как коня.
И тут её уж не унять!..

То воет, стонет и кричит,
То заскулит, то зарычит,
Грызёт подушки и скребёт…
И вдруг, подав свой зад вперёд,
Разносит в перья вам подушки…
И спину, взмыленную, - в стружки
(Простите, отхлебну из кружки) –
И меня тоже понесло,
Как вдруг упавшее весло
В водоворот, аж пересохло,
Вспомнив те стоны и те вопли
(Простите, граммов сто волью
В своё растравленное горло)…

Хлебни и ты, коли попёрло,
Читатая проповедь мою,
О, Ебля! О тебе пою!
(Пускай ханжи в меня плюют,
Орут: «Развратник! Идиот!»),
… А Он - неистово еб-ёт.
Всё тело девы жмёт, трясёт;
Как год не кормленый, грудной
                ребёнок
Ей сиську левую сосёт;
И жопу девы молодой,
Как скульптор глину разминает!..
Она ж безжалостно снимает
Стружку со взмыленной спины,
Сцепивши ноги как клешни…
И пятками вас подгоняет.

Но дикий страх, коль всё не так,
Будь под тобою хоть секс-львица.
Коль не стоИт – не состоится…
Вот тут особый нужен такт,
Спокойствие и опыт «жрицы»…
Чтобы подправить сбитый акт…
И в дикой сексуальной схватке
Дрожать ты будешь, как кот в кадке,
В эпилептическом припадке
И биться, будто бы в бреду
От малярийной лихорадки,
Тропической причёской спутан,
В объятьях девы молодой…
Неважно: зрелой иль седой
Какой комплекции и масти
(Что-то я, братцы, размечтался),
Индейкой, негрою, муллаткой
С гигантским ростом, средней, низкой.
Со щелью пышущей и склизкой!..
И с полноценной, женской маткой;
Будь дамой светской, благородной,
Крестьянкой, шлюхою народной,
Да хоть соседкою по даче
(Или учителем труда…)
Её подругой… Ерунда!
Лишь бы *изда была – *изда!

Да-с, «жить без пищи можно сутки»
(Кто-то уже это изрёк),
Хрен пожелаем им в желудке…
Порой ты сам прожить так смог:
Без шуток, света и воды…
Но как, позвольте, без *изды?
Нам без «лохматой незабудки»?
Без слёз, без жизни, без любви»?..
(Опять кто-то опередил).

Кто скажет худо о балладе?
Дискуссии не избежать.
Развратен автор? Вероятно.
Зато нет склонности стяжать.
Может, чуть-чуть и тихо, скромно,
Но не в масштабах Соломона
(«Добавлю пара» я в строку),
Перенесясь к его векУ,
С почтением склонив башку,
Отдав дань мудрости его:
(Да что создал он?! == Ничсго!)

Ах, как «младенца поделил…» он?!
Как мудро! Кровь, блин, стынет в жилах!..
(Там муд.советников отряд
Решает - как ему решать).
Он же решает не спеша:
Кого теперь ему *бать?
Жёну? – Вопрос - Толпа у трона.
Наложницу? - Их легионы!
Да жизней будь хоть двадцать пять,
Ему их всех не «отодрать»,
Хотя бы каждую по разу.
А то измучились заразы…
Млеют в гаремах, как в казармах,
Без дела юных девок армьи,
Пока дряхлеющий монарх
Решит: кого б прибрать к рукам.
Его бы в «зону» и на нары,
На «Пасок» восемь… Вот, и там
Прекрасно и без девок «вскочит»…
Всех бы правителей на нары…
До одного. (разбив по парам).

Всю жизнь свою уныло дрочит
Мотыгу на земле скупой,
Как ни старается – не скопит
Калыма для **зды одной,
Простой декханин рядовой.
За всю оставшуюся жизнь…
Вот драматизм-то где, трагизм!..
Да, да, всё это – ерунда!
Заметит циник, без труда,
Схватившись, как **зду жены,
За аргумент давно избитый,
Отметив степень тупизны
У кандидата во пииты…

Заменит полчища, девишник,
Я тут большой беды не вижу
И Первой Леди не обижу…
Коль станет для «царя» кумиром
Одна «Властительница Мира»
И «чемпионка по бревну…
Шесту»…Он за неё швырнёт жену…
На всю страну.
(Вы поняли, куда загнул?..),

Пример опасен (до комизма):
Пришьют попытку экстремизма
Иль - во вновь модном – шовинизме…
И что же мне тогда ответить?
Нет. Я, друзья, не теоретик.
Но не поборник онанизма
В литературных тесных клетях,
Коль кто решит: «Да это зависть!»
Я тоже о гареме «парюсь»…
Отвечу: «Может быть, чуть-чуть».

Но, вот приснится как-нибудь
Или представишь, размечтавшись
Ты, мой читатель, за стаканом:
Входишь ты, значит, как-то в ванну…
Там… нескончаймый стрингов ряд!..
И тыщи лифчиков висят!..
Иль: на трибунах тыщи дам
Как розы пред шмелём в садах
Ты - тоже голый - на арене…
Базара нет! Немая сцена…
Соломо..? - нет. Я - здесь (на сене).
Как Насретдин – один в гареме.

Прости меня, суровый критик...
Коль дама, то вдвойне простите.
Ужасен жребий мой – грустить.
Твоих пока не трогал титек
Не скрою, даже не видал,
Хоть и они - есть идеал
И вожделение пиита.
Ведь тронуть – и… не по мордам,
Что и… в ответ услышать «Да!».

Не будем дале мучить дам,
И… «по-геройским»  мчим следам,
Разбитыми в порывах страсти…
Но это в следующей части. 
Коль будут отклики, напомню.
Поэт он то же, что и ****ь.
Его призванье – отдавать,
Дарить. Простите за нескромность