благословение

Летние батистовые ночнушки всегда
пахли ванилью и корицей...
но, как только ночи становились прохладными,
наступал черед уютной байки,
которую перекладывали лавандой и полынью
«от моли и... дурных снов».
Вместо колыбельных ставили пластинки:
сменялись времена года...
валькирии кружили над бесконечным сражением...
лебедь качался на волнах...
красная роза цвела в тёмном стекле...
кто-то грелся у костра...
кто-то признавался в любви...
а неутомимый резиновый ёжик
насвистывал песенки
про «огромные секреты»
дырочкой в правом боку...
Пуховую перину взбивали
и прогревали парой чугунных утюгов.
На тумбочку у кровати
ставили кованый ажурный подсвечник
с белой свечой
и... глиняную кружку с травяным чаем.
Сказки приходили на мягких лапах...
потягивались, расправляя теневые крылья...
утыкались в ладони лобастыми мордами.
Хранители, сложив тяжёлые крылья,
усаживались в изножье кровати,
улыбались хитро и,
разгладив подкрахмаленный пододеяльник,
раскладывали на нём
потёртые вылинявшие карты –
пасьянс в четыре руки.
Тени на стене сплетались в сюжеты,
перетекающие в сны...
Смолкала музыка.
Догорала свеча.
Бабушка заходила в спальню,
чтобы выключить проигрыватель,
убрать остывшие утюги,
поправить пуховое одеяло,
сползающее с хрупких детских плеч,
и... задёрнуть шторы
«чтобы луна не светила в душу».
А под подушкой
всегда лежали,
связанные красной и белой нитками,
три вороновых пера:
«благословение суженого» –
как говорила бабушка,
когда прикармливала
на кухонном балконе
иссиня-чёрного ворона,
прихрамывающего
на левую ногу...