Шилка и Нерчинск не страшны теперь

                «Шилка и Нерчинск не страшны теперь…»
               
                (из известной песни)

Я слышу слово «Байкал» и пульс мой учащается. А уж когда дело касается Забайкалья, тут уж я – вся во внимании. И неважно, хороши новости или плохи, – мне интересно всё. «Малая родина», как ни как.   
Да, да, имела честь родиться на стратегическом аэродроме в посёлке Укурей Чернышевского района Читинской области в семье начальника этого самого аэродрома.
В памяти моих родителей навсегда сохранились воспоминания об этих суровых краях: жутких морозах и невыносимой жаре, сопках и пронизывающем ветре, бочке с водой, покрытой ледяной корочкой, рядом с кроваткой младенца, то есть меня, в метре от пылающей печки.      
Папа уезжал на службу к своим МиГ–ам и Як–ам, которыми в большом количестве располагал гарнизон «Ареда», а мама, помахав вслед машине, увозившей любимого мужа на службу, оставалась на нехитром хозяйстве.
А хозяйство было таким нехитрым, что нехитрее и не придумаешь! Старый деревянный дом, который помнил ещё Чернышевского в ссылке на местных рудниках, со щелями во всю стену, грубо заделанными местными солдатиками к приезду командира с семьёй. Чини – не чини этот дом, проку не будет. Доски рассыхаются и трескаются от резко–континентального климата, крылечко, сбитое лет сто назад, шатается и намекает, что отслужило свой век. Дощатые полы – в щелях, что не добавляет тепла зимой, но является большим благом летом, когда из этих щелей дует хоть какой–то прохладой. 
Мамочка моя на последних сроках поздней беременности носила меня очень тяжело. 
– Маша, Машенька, что сегодня на обед? – папка, весёлый, шумный, потный, вваливается в домишко и заполняет всё его пространство своей искрящейся энергией и шутками. 
Родителям моим немало лет. За плечами война. Тела изранены и потрёпаны бомбёжками, военными дорогами, боями. Мама тяжело поднимается из–под стола, куда она льёт вёдрами воду из бочки, стоящей тут же, у печки. Так она спасается от невыносимой жары забайкальского лета. Просто делает себе лужу воды и ложится в неё на пол. Огромный живот на последних месяцах  беременности мешает всем этим действиям. 
Но дорогого мужа Янчика нужно кормить, да и сын скоро прикатит из школы на велосипеде. Велосипед неотделим от моего брата, как родители неотделимы один от другого.   
Обед состоит из маминого украинского борща, который она умудряется соорудить здесь, в Забайкалье, из местных продуктов. Очень выручает паёк лётчика на всю семью: тушёнка, банки сгущёнки, шоколад, свежие овощи и местные фрукты – морошка и черника. 
– Машенька, волшебница ты моя! – ласково смотрит папа на раздавшуюся жену и с отменным аппетитом уплетает обед. 
Чем–чем, а кулинарными способностями бог маму не обделил: из пайка она сооружает папке отменные обеды!
– На днях завезут бочку икры, будем окна на зиму заклеивать.
Да–да, именно так, драгоценным продуктом здесь клеят окна. Клея нет, а икры – хоть залейся!   
– И вот ещё что. Нам выдадут зимнюю одежду на всю семью, – лицо папы помрачнело, – так что, не переживай.   
Полгода назад с ними ещё жил сын папы от первого брака, Олег: разбитной, хулиганистый московский подросток. Папке пришлось забрать его к себе в эту тьму–таракань, так как тому грозила в Москве тюрьма.   
Олег отличился и здесь. Посреди несусветной зимы украл из дома всю зимнюю одежду, сбыл на вокзале местным бурятам и укатил назад в Москву. А чего стесняться? Деньги–то нужны.   
Из дому в такой мороз без унтов и меховых курток с рукавицами не выйдешь. Сидели дома почти двое суток, пока не кинулись искать командира. Нашли его дома, без зимней амуниции, сердитого, удручённого, с рыдающей беременной женой. 
– Паршивец! Мы к нему со всей душой, а он... 
Мачеху, то есть мою мамочку, Олег невзлюбил сразу. Она была одного с ним возраста. И в матери, по его босяцкому мнению, не годилась. Грубил ей, грубил отцу, обижал сына этой самой мамашки, сводного брата. А однажды просто взял все зимние вещи и деньги и укатил обратно, в Москву.
 
Брат Валерка, мамин сын, влетел в дом стрелой. Такой он – стремительный, спортивный, с неимоверно красивыми голубыми глазами. Папку он обожает. Считает отцом. Носит его фамилию и отчество. Так захотели родители.
Перед самой войной мамочку насильно выдали замуж за нелюбимого. Семья её, измученная голодом на Украине, решила, что будет правильно выдать «младшенькую» замуж за директора местного сахарного завода. Заметили, что он не сводит глаз со своего младшего технолога, молодого специалиста. Маминого мнения семья не спрашивала. Свадьбу сыграли большую и богатую. Мама мужа ненавидела, но забеременела сразу. Убили его в первую же неделю войны. И мама осталась с маленьким сыном и бабушкой в родительском доме до того дня, как к старшей сестре, что жила в соседней хате, на постой не определили бравого весёлого лётчика. С тех пор родители мои не расставались.   
Брат пообедал наскоро и улетел на своём велике гонять по сопкам, дорогам, полигону. Детей в посёлке мало – только местные буряты. Семья только у начальника. И Валерку любят все и балуют. Этому голубоглазому парнишке можно погонять и по лётной полосе и по закрытой территории лётного городка. 
– Брат – шалопай, а Валерка – парень что надо! – говорят механики между собой, облокотясь на трап самолёта и прикуривая. 
– Скорее бы Машенька родила! Мучается, бедная. Да и без завхоза – как без рук. Как думаете, вернётся на работу? Или застрянет дома с ребёнком: садика нет, няню не сыщешь – бурятки не очень–то идут работать в чужие дома.
– Слышал, Хрущёв издал указ о сокращении в армии? Особенно дело касается лётных кадров комсостава. Я бы, на месте нашего начальника, подумал, не подать ли рапорт. Всё ж таки, ребёнок... 
– Вот он сам и подумает. Не тебе за него решать, – второй механик похлопал товарища по плечу.

Весть о том, что я появилась на свет в местном фельдшерско–акушерском пункте, облетела посёлок мгновенно. Но первым принёс её на аэродром к отцу мой брат, Валерка: 
– Папа, у нас родилась девочка! – орал он, съезжая с близлежащей сопки, которая сокращала дорогу к аэродрому.   
– У нас родилась девочка! – хохотали механики, лётчики, обслуга в лице бортовых техников и солдат.

Через полгода папа действительно падал рапорт и попал под сокращение. Было невыносимо трудно справляться с ребёнком в условиях, о которых сами лётчики говорили, что Забайкалье - это ссылка для лётчиков.

Потом последовали две недели в поезде через всю страну с орущим ребёнком, который замучил своим криком весь вагон. «Хороший голос будет у вашей девочки!» - качали головой измученные соседи по вагону. Потом преподавание в Военной академии в Ленинграде. Потом непреодолимое желание мамы оказаться в родной Украине, куда папа и демобилизовался. Но это уже другая история. А я хочу рассказать про Байкал.    

– Валера, давай слетаем! Я же знаю, что ты всю жизнь мечтал опять побывать в этих местах: Укурей, Шилка, Нерчинск... Я тут смотрела: можно самолётом до Улан–Уде из Москвы, потом на Байкал. Есть такие интересные маршруты! Вдоль Байкала по железной дороге – закачаешься! Даже в Баргузинский заповедник можно! А потом на поезде в Укурей, там есть железнодорожное сообщение, я смотрела. Знаешь, я даже ФАП (фельдшерско-акушерский пункт, где я родилась, в интернете нашла! И имя фельдшера, принимающего роды, представляешь? И школу твою, и МиГи папкины! Едем?
– Да, я всю жизнь мечтал слетать туда! Летим! Давай в июле. Встретимся в Москве, а оттуда уже вместе. 
В том июне брат умер. Разорвалось сердце профессионального спортсмена. Сел на кровать после 90-минутной тренировки (в 70 с лишним лет!) и умер.
Не успели мы слетать вместе.   
Полечу одна. Нет, с мужем. Я всё время рассказываю ему о Байкале, о Забайкалье, о резком климате, о местах, где я родилась. Слушает, как сказку. Верит – не верит, не знаю. Ему, рождённому в жаркой средиземноморской стране, трудно представить себе такие условия жизни. Хотя он часто говорит мне, что у меня неимоверно развиты способности самосохранения и выживаемости. Конечно! Ведь как поётся в известной песне: «Шилка и Нерчинск не страшны теперь...»