Война

Она такая: в каждом движении стать.
Она тот, кем он мог бы однажды стать.
Но не стал, не стал.
Закалялся в сталь.

А он пропускает через себя всю её в сети.
А она ему пишет: "папочка, ты прости,
Я опять не сплю. Ночами людей рублю. И кладу по  пакетам".

А он вздыхает, не говорит об этом.
А он хотел бы сказать "это всего лишь сны,
Я переполнил базу своей седины,
Теперь тебе будут снится мои кошмары."

Рядом бы посидеть.
Некуда больше седеть.
Нету свободной тары,
Чтобы вместить печаль.
Кончилась вся скрежаль.

А она маленькая совсем, ну словно вчера.
Словно ей нужно сонной петь до утра,
Что не придёт волчок,  не ухватит.

Ладно,  довольно, на каждый век не хватит
Всех колыбельных и грёзам
Нужно искать пристанище по берёзам,
Скованным льдами, ветрами обнятым и проводами, несущими нас из зданий на задания:
Тихой мольбой познания
Себя через других, других через сон, снов через бессонный звон
Телефона.
"Папа,  у меня нет резона жить".

Как себе это простить?
Как в себе отпустить рождение новой смерти?
А она такая, в ней черти его поют,
Ноют толпой, снуют
Через короткие твиты, через сайты, биты, байты и через сито
Капает время. Ни дня
Он не прожил, себя не кляня.
"Ты будешь жить за меня".

Гнать от себя её прочь.
Ну, как ты там, чудо-дочь?
Ну, как я? Еду сейчас в метро,
Гадая на лицах, будто на картах таро.
Во сне приезжали солдаты,
Целый вагон.
Он хочет сказать ей: "нет, это был не сон".
Но он говорит: "как снова увидишь их, открой им все двери и выпусти в мир живых".

Она такая - взрослая, курит в ночи.
Молчит.
Ну, Марусенька, маленький, не молчи.
Затихла. Стояла. Курила.  Простила.
Войну его, видимо, все-таки отпустила.
Она же такая, что пленных она не берёт.
А он наконец смирился, что тоже умрёт.