Хуго Балль. Молитва Бульбо Гл. 7 Тэндэрэнда

Хуго Балль. Молитва Бульбо и Жареный стихотворец (Глава 7 из «Тэндэрэнда, коий фантазмист)

  В массе, в коей усиливается ужас, усиливается смех. Антагонизмы кричаще выступают вперёд. Смерть обрела магический облик. Весьма осознанно Жизнь защищает Свет, Радость. Высокие Власти лично выходят к барьеру. Бог пляшет против Смерти.

  Теперь могло бы подуматься, что сама Смерть умерла, так всюду её недостовало. Но не успели ещё Великие призраки издать на цементных трубах первые звуки плача по мёртвым, как  поднята и приведена в движение его ритмом, была снова тут она живёхонька и начала отплясывать, приподнявшись на железной ляжке. Сжав кулаки, она била ими землю и топтала её грозными копытами.
  И великие Призраки смеялись, и крышки гробов их скульных костей щёлкали. Так  как великое Умирание было снова тут. И опустился Бульбо на колени, возметнул руки к небу и возопил:
  «Освободи нас, о Господь,  от чар. Вытяни нам, о Господь, наши прокипевшие рты из помойных вёдер, сточных канав и выгребных ям, в коих помешавшиеся мы. Сжалься, о Господь, видя наше проживание в вареве и отхожем месте. Наши уши йодоформной марлей обмотаны, в наших лёгочных крыльях кормятся гроздоточильщики и личинки. В Райх аскарид и кумиров мы занесены. Вопль о разложении берёт верх. Огненными тростями избивают они твоих архангелов. Они заманивают твоих ангелов на землю и делают их тучными и неспособными к предназначению. Там, где ад граничит с парадизом, вальсируют они их пьяных в твоей хвалёной земле, и разносится вагнеройодэльн, wigalaweia, в Germano panta rei. Домом издевательства стала твоя Кирха, Позорищедомом. Хулителями называют они нас и жабьими гностиками. Среди телесной полноты появляются их апаше-зверолица. Как можно их любить? В выдвижных ящиках множится число найденных эмбрионов, и в лучших распутствует жирняга. Больше не замечают они ни мумию в гамаке, ни забальзамированную членорухлядь и холерных бацилл в шве контрабаса. И ни каши, что из дымохода каплет, и ни разложившегося нрава отца фамилии. Уже в материнской утробе продают они друг другу Вечную жизнь. Они спекулируют твоей мукОй, коя для святой облатки предназначена, и полощут себе горло кислым вином, кое твою святую кровь представлять должно бы. Но ты прощаешь нам нашу низость, также как мы обещаем, что мы нашим сделаем. Я  же мог бы в каком-то из других времён пребывать. Что проку мне в том, о Господь? Видь, я укоренился сознательно в этом народе. Как гладотворец питаю я себя аскезой. Но ни Релятивистской теории, ни Философии «как если б» не достаточно. Наши памфлеты не действуют больше. Явления экспансивного маразма множатся. Все шестьдесят миллионов душ моего народа клубятся из моих пор. Пред тобой то есть крысопот, о Господь. Но освободи нас, помоги нам, Пневмоотче!»
  Тут вздулась изо рта Бульбо чёрная ветвь, Смерть. И кидает его в среду призраков. И Смерть маршировала и плясала на нём.
  Но Господь  рёк: « Mea res agitur. Он представляет Эстетику смысловых ассоциаций, коя жиждится на идеях. Моральная философия в гротесках. Его доктрина мила». И Он решился тажже плясать, так как молитва ему понравилась.
  И плясал  Бог с праведниками против Смерти. Три архангела вскручивали башенновысокий тупей его прически. И Левиафан свесил свою заднюю часть с небесной стены вниз и взирал при этом. Над причёской же Господа шаталась, из молитв израилитов сплетённая, башенновысокая корона.
  И поднялась вихревая буря, и Дьявол полз в тайный покой под танцплощадкой и кричал: «Серое солнце, серые звёзды, серое яблоко, серая луна». Тут пали солнце, звёзды, яблоко и луна на танцплощадку. Но призраки съели их.
  Тут  произнес Господь: « Aulum babaulum, Огонь!» И солнце, звёзды, яблоко и луна вытолкнулись из кишок призраков и заняли своё место вновь.
  И  дразнила Смерть: « Esse homo logicus!»  —  и полетела на высшую ступень. И надела своё великозапахояйцо, дабы подтвердить свою авторитетность.
  Тут  ударил ей Бог по Таблице канто-категорий  на голове, да так, что та раздробилась, и плясал дальше с мужскими выкрутасами и проворными петлями. Таблицу же категорий растоптала Смерть, но призраки съели её.
  Тут устроила Смерть пепелодождь из чернекислотных стружек, что для гробов предназначены, и прокричала: «Chaque confr;re une blague, et la totalit; des blagues: humanit;». И щелкала к тому крышками гробов своих скульных костей. Но стружки пали кругом, призраки же съели и их.
  Тут опустил Бог трубу вниз и воскричал: «Satana, Satana, ribellione!» И явился Красный Муж, Фальше-величество, и уделал Смерть так, что ни один человек её больше за прежнюю  принять не смог бы. И призраки съели её. Но, глядика, тут стали они очень могучими и завопили: «Да доставится нам Жареный стихотворец!»
  «Корова ты наш! — сказал Дьявол, — Свобода, Братание, Небо, ты наш. Нашенство и Мелочность что должны теперь означать?»
  Тут передал им Господь Жареного стихотворца. Призраки же, присев крУгом над сим, стерилизовали его, удалили корку и перопушок и съели. И установилось, что облатками пуговицы его штанов были, не скисшей гортань, душистыми мозги, но криво напупочены. И призрак, из самых молодых, держал по нему речь:
  «Сий  был психофакт, не человек. Гермафродит от головы вплоть до ступней. Остриями колючились духовные плечи  из подмышек его визитки. Его голова чудолуковка духовности. Слепо владеющим им  порывом — себя несломленным осознать, были его начало, его конец и зарождение такой девственной, полной, бескомпромиссной душевной Чистоты, кою мы, дорощенные сомнением  в обязанности революционного моралестроительного материнства, с нашим всё ещё бессильным умиранием по космосу Лётоволь и Земнопреодолённости как какой-то, правда, неизбежной, но милой Проблемы, пчёлотрагично классифицировав, обойти не можем. Великолепно лежит здесь, просыпавшись грудами, неперебродившее, абстрактным остающееся ораторство. Субъективистская экстатичность не всегда была в состоянии себя отрешать от театральной самоцели. Коренастый Мечтатель и факирный Спасениеискатель, высокосанный жрец и провидец, солерос и шпора дифирамбического напора пригоняют к своему восславленному образцу горькое нанесение ущерба единственным обстоятельством, что Максу Райнхардту, чья Режиссура творца эскиз отдельных вИдений оплодотворила, его Может Могущему только по истечению долгих лет после кончины подать было бы дозволено. Requiescat in pace».
  И они  съели и его, трупооратора  они съели бы в любом случае. И тарелки съели они. И вилки съели они. И танцплощадку также. О, как же хорошо, что Господь от сцены прежде избавлен был. Они бы также и его съели.