Би-жутерия свободы 105

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 105
 
По Сюзан было заметно, что она не прочь убить свободное время самым безболезненным для вечности способом, минуя чревоугодие. Она была убеждена, что мозг жиреет с откладыванием калорий в памяти, хотя в ресторане со столиками на колёсах подавали жареную утку с выводком пушистых абрикосов, похожих на войлочные теннисные мячи при подаче. Разжигая в собутыльнице любопытство, Ватка чиркнул спичкой о подошву хромового сапога в момент когда с кухни, пресмыкающейся к залу, грянул поварской гимн «В рагу не сдаётся наш метрдотель...». Последующие слова потонули во взрыве аплодисментов пусетителей.
– Вы делитесь со мной кусочком счастья, – не обращая внимание на происходящее, уютно кивнула Сюзан Канистра, уверенная, что мандраж – это индийский принц, шепчущий всякие развязные слова и открывший высоко в Ги Малаях живородящие тайны желёз внутренней секреции, а про себя она отметила, ну и нажрался, гад.
– Что касается счастья, то его у меня в избытке, особенно, когда не слышу как заливаются бесчисленными недоразвитыми мелодиями мобильники – проклятие научно-технического поноса XXI века. Не-на-ви-жу сотовые телефоны в лапках вечно жужжащих пчёлок.
– А для меня это выплеснутое наружу благосостояние.
– Когда цены на бензин достигают заоблачных высот, изобретают этаноловую зажигалку (СН3 СН2 СН). Но, как видите, и вы в этом скоро сами убедитесь, я предпочитаю дедовские методы, – протянул Павло, отметив про себя, что её милое бежевое лицо постепенно приобретает тон берета. И вдруг ему страшно захотелось оказаться в положении захода сзади «прижатым к её спине».
Ватка понимает, что любовь к Канистре – ядовитое средство удовольствия, но не панацея от обыденности. Случается, что знакомишься с комфортабельной женщиной, пропитанной интеллектом и не гнушающейся отдаваться под проценты, а она тускло смотрит на впалые щёки подушек кушетки цвета обезжиренного молока, с которой ей предстоит познакомиться поближе.
– Я вижу вы не унываете, даже когда выпьете. В сексе по договорённости главное – взаимовыучка, – тяжело вздохнула она.
– Вы заблуждаетесь, о каком джентльменском соглашении с женщиной может идти речь! Ну не гонять же нам вдвоём чаи по ночам на мотоцикле по вертикальной стене! Притом, что вы даже представить себе не можете, сколько я сдал крови комарам на сахар! – удачно сострил Павло. – Сталкиваясь с невинностью я предпочитал выходить из затруднительного положения с её честью, и вовсе не потому, что мне не предоставлялась возможность измерить длину каждого волоска, покрывающего её тело. Любовь – это стихийное бедствие, от которого не застрахуешься.
– Очень эстетично высказываетесь. Вы похожи на человека, отошедшего от дел. Или вас отвергли от них? Создаётся впечатление, что вы смотрите на всё сквозь полуприкрытые веки усталого человечества. Всё, что запрещено законами совести, представляет для вас живой интерес, пока он не наскучил.
– Не угадали. Если бы вы были повнимательней, то заметили бы, что я предельно общителен. Кстати, сегодня четвёртое февраля – «День борьбы с раком», а я своему лобстеру (скользкое словечко, заменившее омаров) во избежании грызни, клешню не оторвал.
– Печально, что справедливость скрывается в тёмных уголках жалких душонок. Но у вас ещё есть время оправдать себя. Вернусь к теме общения – бывает люди обмениваются рукопожатиями, что не всегда выгодно, а никчёмные слова становятся обменной валютой, превращающей допрос в справочную отделку лица.
– Послушаешь вас и подумаешь, что действительность подслеповатая ломовая лошадь, под копыта которой меньше всего хочется попасть, А для меня жизнь – тир, в котором я стараюсь поразить десятку воображения. И это уже непосредственная победа над сыплющимися звонкими и отзывчивыми пощёчинами.
– Вовсе не так, не создавайте обо мне ложного впечатления, я не то что мои подружки Бетси Парадигма и Надирайся Априори, выглядящие поросятами с яблоками в рыльцах и пронумерованными частями бело-розовых тел и нескромными взглядами на чужих мужей. В отличие от них я не принадлежу к тем, кто закрыт по техническим кручинам. Я скорее розетка, от которой благовонные типажи приобретают за умеренную цену возможность, не вызывая порицания, подпитываться энергоресурсами из сети, включая дёрганую интернетную.
– Вот оно всё и прояснилось к обоюдному удовольствию. Ничего кастаньетного в моей жизни не происходит, а с 1 до 5 «работа» над собой сменяется сетями сиест. У вас, мадам, вся жизнь впереди,  мне же предстоит бессонная ночь, лишённая дегустации женщины. Сказать правду, я к этому привык не все позволяют ставить себя в двусмысленное положение Камасутры. Долгосрочные планы презрительно корчат рожи, когда я пытаюсь их строить. А ведь так хочется пожертвовать собой в фонд помощи Недоразвитым и Странным. С некоторых пор я не доверяю даже аромату кофе, – прострекотал Ватка и поднял глаза к нарядной лепке потолка с изображением нелепого «наряда» милиции.
Под потолком по телевизору в юридическом шоу «Правила поведения при разводе... на деньги» выступала откровенно обнажённая метеосводчица и танцовщица из Гваделупы с застрявшим гипертрофированным языком партнёра в миндальном пирожном её кремовых губ, напевавшего ей дифирамбы в проигрышах. Зрители заметили, что в танце джунглей «Трофические язвы» ему не раз приходилось переступать через себя и её пожелтевшие великовозрастные трусики, пока патлатый ударник сражался с натянутой кожей барабана пушистого револьвера. С танцующих семь потов сошло, и у скатывавшихся капель по мере приближения к полу уменьшался удельный вес. Резвая парочка, объявленная как Попаду и Маммаграмма, рекламировала вытертое «Сухое Мартини» с болеутоляющим средством от мовзолей. Сквозь редкий кустарник на её лобке проглядывала синяя фармацевтическая татуировка «Refills 3 times», и по Маммаграмме было заметно, что она посещала вечерние курсы «Взаимоделия» и гимнастический джим, где накачивают губы, доказывая, что у истории нет заднего прохода.
Представшая перед Мурой ресторанная программа напоминала открытое ягодичное собрание Обездоленных, на которой первой ласточкой выступила испарина на лбу. Следом за этим Мурочку Спичку охватило ощущение поэтапного опьянения трёхягодичной давности пребывания в Альпах, где официант подал одно мясное блюдо на двоих под названием «Неразделённая любовь», в то время как энтузиасты лыжного спорта на подъёмнике не давали друг другу спуску в русле приподнимающейся на гору беседы. Под влиянием бурлеска алкогольных испарений языки постепенно развязывались небрежно закрученными снопами на невозделанных полях воспоминаний. Но кое-кто уже раскис, а кое-кого уже и развело, как большак ранней весной, от дедушкиного практичного завета: «Говори, да недоговаривай». Но одного так и не смогли остановить. Он с тоской вспоминал безоблачные дни третьего медового месяца, сдобренного в непередаваемых наслаждениях «Кетчупом 22» Джозефа Хеллера. Невзрачный певец-иллюзионист в размашистой манере на скрипящих подмостках (не под фанеру) вживался в образ индонезийского оранжевого орангутанга с зачёсанными на зад волосами со спины, напоминавшего дикую борова в натуральную ветчину?), готовую, невзирая на излишки бекона, костьми лечь за  иллюзорный шансон. (Сначала подложат свинью, а потом судят за скотоложника кинолога, бахвалящегося своей «кинопродукцией». А если кто предпочитает поросёнка с антоновкой во рту?)
В «торговом центре» зала под синкопы роялиста-пианолога с консерваторским образованием Коли Сбитня ветераны трёх войн фокстротно прыгали с молодками (после танцев неразборчивые стариканы растаскивали неряшливых девчонок по домам).
В углу справа шмыгающий носом мусульманин совершал намаз красной икры на белоснежный хлебный ломоть и жадно его вкушал, представляя вместо него метрдотеля, при входе сделавшего ему бестактное замечание: «Подхватили где-то насморк и требуете столик на двоих, а у нас на своих неверных мест не хватает. Правда, во дворе имеются два места, но предупреждаю, загорелая кожа дивана – выгоревшая, как ресницы плакучей ивы над прудом». За четвёртым столиком налево от крайнего второго расположилось осунувшееся лицо бульонно-насупившегося люмпена и подопытного бойца Веньки Варана, разрабатывавшего пережевательные челюстные лопасти. Стоявшая перед ним соусная утка выглядела больнично. Нижняя челюсть Варана ритмично отрывалась от верхней космическим челноком, отваливающим в чадящем небе от несущей ракеты и чем-то напоминал кита, цедящего планктонный суп через пластины. Это инициировало сносный акт жевания. Злые языки поговаривали, что Венька сконструировал измеритель душевной теплоотдачи с болью, и второе полнолуние в радиусе полумили ищет спонсора среди выпивох в окрестных ресторациях.
Официант с обедным видом пересёк зал, затормозил у столика и сходу предложил подогретое первое (в свободное время он сводил бородавки, не успевшие своевременно выскочить замуж).
– Неси золотой бульон, – промычал в куриную ногу Варан, поглядывая на картины Парапета Пожелтяна «Берёзовая тёща» и «Солнце встало за спиной», затеняющую эрекцию Людовика XIV на приёме испанского посла в Лувре во времена процветания искусств, когда человечество ещё не пристрастилось к аспирину.
– Вы не на Уолл-Стрите, а в приличном месте, – напомнил ему служитель общественного питания и проскользнул к соседнему столику, памятуя, что по данным в интернете Варана судили за эксгибиционизм ещё в детском саду, а потом за скачивание мышц у других. Правда, процесс, выразившийся в не пристроенных показаниях и улитках против властей в дождливые дни с пакетботами на ногах, вынуждены были прекратить за неимением самодостаточных улик.
После бутылки Кавальдоса, Венька, как рыба, выброшенная на берег, жадно хватал ртом воздух, но рта явно не хватало, чтобы десятки раз повторять убедительно с расстановкой одну и ту же фразу: «Бритвы у братвы, у братвы бритвы». Захмелев, он с перьевыми облаками колосящихся волосков вокруг озоновой дыры лысины уставился на объявление: «Ношение колющего оружия строго воспрещается. У нас имеются свои ножи и вилки».
В противовес его экспертному мнению, когда Всемогущий отозвал людей в заинтересованную сторону, на смену им пришли хищники. Тогда Венька схватил шапку в охапку и деранул оттуда. Фужер с пивом пеной дрожал у его рта. Варан терял плавучесть, и никнул головой, как ему показалось, над летающим блюдцем, приземлившимся на его столике, но это был всего лишь залётный Шоломалейхомовский «мотылёк» Мотеле, которому Венька успел продекламировать одержимые строки из философского трактата по юмору «Визитёрша любовь на голодный желудок вошла...».
Вскоре после выступления, Венька, мобилизовал оставшиеся без присмотра клетки мозга. Он укокошил дюжину пищащих устриц, и посапывая на столе, уложил выбритый череп в порозовевшие от смущения ладони, моргая пришедшими в запустение глазницами из осевшего на стул скелета. Глядя на оловяные движения конечностей и свинцовое выражение его лица, думалось, что чудак попал в микроклимат под узбекским халатом. Так что волей-неволей перестаёшь удивляться финансистам, сокращающим госбюджет, в рассчёте на естественную убыль населения.
–  Где желаете-с? – угодливо согнулся перед Шницелем с блокнотом в руке образина-официант с видом киллера (уборщика «мусора»), принимающим заказ на убийство. Эта горилла, прославившаяся квалифицированными обносками столиков, отсидела три года в общепитовской столовой за уклонизм от непрямых супружеских обязанностей с заведующей, смутно догадываясь, что лихачество с лихвой окупается чаевыми в такси.
– Как всегда, Гриня, у окна с видом на бухту Монако. И чтобы парусники плавали с золотыми Ривками в бикини, и опять же никакой бутафории, – небрежно протянул ему моментально осиротевшую без таллера руку Шницель, – да не забудь принести бутылку сухого «Мартына», и закажи музыкантам чего-нибудь из Битлов, когда, преодолевая Ленность, Джон дженился на подкидной доске. – Даник не забыл, что еле оправившись от первого блюда, он, по привычке, сразу переходил ко второму, поэтому выбирал подруг методом втыка, а столик на колёсиках поближе к ватерклозету.
– Будь сде… – жирно улыбнулся тот, согнувшись и выпрямившись. Привычным жестом сунув чаевые в карман, он щёлкнул рабочим сцены кастаньетами, вмонтированными в каблуки, – принесите окно, стоящее на балконе с развёрнутой панорамой залива и два прибора для улучшения настроения клиентов VIP.
Подёнщики засуетились под «Вальс засушенных листьев».
На сцене появились безукоризненно раздетые Снегурочки. Они исполнили танец «Ледорубов» и растаяли за кулисами. Слева от Шницеля (противника искусственного осеменения методом «Втулки» – жёсткого соединения тычинки с пестиком) за окном зашелестел средиземноморской галькой эквивалент пенистого бирюзового прибоя. Море разволновалось, то заливая, то обнажая кривые зубы неотёсанных камней, торчащих из песчаного дна. Справа заструились волнистые «кудри кузнеца», одним мановением поднявшего на яхте разноцветные пузыристые паруса.
Спичка подсела к Данику выгодным боком, но это не поубавило опасности сексуального нападения с его стороны, ведь он считал, что уши даны не только для того, чтобы слышать. Герой пронзительных романов Шницель, которого однажды словили на продаже идиотам вилл для загребания денег, при виде панорамы удовлетворённо вздохнул, в личине иждивенца он чувствовал себя комфортно. Кроме того, он любил путешествовать по солнечной Италии за чужой счёт, не зря же друзья называли его китайским скитальянцем. И ещё он любил разорительное печное отопление, потому что не хотел потрафлять обогащению нефтяных королей.
      – Заказывай всё, что твоей тушеньке угодно, Муронька, – раздобрился Даник, пародируя охмелевших немцев, наводивших на него плоскостную скуку, пока шустрая официантка Шурочка Паломайка подавала чужакам завалящие надежды, зная что они не венки, и возлагать их следует осмотрительно.
      – Тогда, милый, я желаю вкусить шурупы под сметаной.
      – Подозреваю, дорогая, что ты имеешь в виду шурпу.
      – Тебе видней, Даня, ты ближе к окну по статусу, и по возрасту к Богу, – со Шницелем Мурочка чувствовала себя тайской массажисткой, разминающей ноги на спине клиента.
      – Что пить соизволите-с? – залебезил официант.
      – Вы сервируете креплёные скрепками вина?
      – Сейчас подам их в сопровождении аидише скрипок, которым было жаль покидать страну, хлебнувшую и горя, и водки.
      – Тогда, соблюдая ваши еврейские О’бычьи, принесите бутылку «Мурло ВРИОдежанейро», а даме «Вер-блюдо». Давайте отметим поступление в продажу вновьизбранного члена парламента.
      Через три столика на пятый разворачивалась завораживающая сцена – буйствовал голый до чёрного пояса здоровила с татуировкой на разминочной спине «Не забуду Май – Дан», которую ему накололи в виде благодарности пацаны, когда Буйный перевёз героин через границу Больши с Велотруссией в Мишелиновой запаске в багажнике. Здоровила запальчиво схватил  кого-то за пальцы и прокричал кусочнице-мымре в несвеже пахнущем трико:
– Не изливай на меня своё раздражение только потому, что туалет занят! Шиш тебе, Кебаб мне. Или подай олилипученного  вальдшнепа, претендующего на второе изысканное блюдо.
– Они почивать изволят-с, – разрядил обстановку официант.
     Тевтонцы (члены беспочвенного кёнигсбергского землячества), восседавшие за сдвинутыми столиками, прыснули от смеха до оркестра. Бузотёр испуганно утихомирился и притаился. Осознав, что его раскусили, он затих, как неисправная винтовка на стрельбище, напоминающем о затворничестве очистительного автомата Калашникова, когда центральное отопление комитета партии не работало. А может быть он вовремя спохватился, что перешёл с ними непрерывающуюся разделительную полосу, что грозило необратимыми осложнениями.
Почему-то перед глазами Бузотёра неоправданно во весь рост встал образ Великого Мао, мечтавшего о справедливом водоразделе Амура с колчаном стрел за победоносным плечом. Басурманам стало не смешно и по-пивному горько за исключением одного (в цирке, где после триумфального выступления воздушные гимнасты распыляли разноцветные воздушные поцелуи, он ловил пули зубами, выступая в роли буллетмейстера).
Его имярек не получило огласки, но и лентяем Бузотёра назвать мало кто решался. В зале отключили кондиционер импортного производства, и Бузотёр, изредка поглядывая на танцовщицу, занятую стриптизной стряпнёй, в поте лица трудился над «Лозаньей вверх и вниз», возвышающейся на пятнистой от вина скатерти.
Откровенно говоря, зрелище неприглядно довлело, и смотрелся Бузотёр вражеским лазутчиком перед сигналом к атаке. Время от времени положение спасал штатный комик Профилакт Ватка, усердствовавший вовсю – зал взрывался и обильный смех растекался по заново отпескоструенным стенам. Да стоит ли удивляться, когда черномазых дошколят (переводные картинки через улицу) становилось всё больше. С улицы налетал воздух – опылитель мебели. Кортезианство процветало. Начиная съёмочный день, Ватка представлялся девушкам на улице кинооператором, не учитывая, что время разумного подхода к женщине прошло, теперь к ней лучше всего подъезжать на «Мерседесе», а нагнетаемая обстановка не обязательно резиновая. Люди, охваченные чувством умиротворённости, повежливели. Настенные лозунги стали потолочными, как в наркоматные времена замены министерств компроматами обороны и сельского хозяйства. Паразитирующая часть общества с наскипедаренной юностью чувствовала себя на плаву.
А теперь о комике, о его предыстории и о том, что он дожил до такого комического положения, в котором, как отмечали шлифовальные философские круги, преобладала диспропорциональная добропорядочность, граничащая с немецкой рениксой.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #106)