Контекст

 - Да ничего нет интересного в школе, - скучно проговорил Шурик.
- Ну, как сказать... У нас бывает, - не сразу и рассеянно ответила Лизка.

Они шли по осеннему парку. Лизка шла, а Шурик плёлся рядом, вороша носками ботинок желтые листья. Все его друзья уже встречались с девушками и делились откровенными подробностями этих встреч. Шурику никто особо не нравился, а морочить голову девушке он не хотел. Считал это недостойным мужчины. Лизку он встретил у репетитора по математике. Ничего особого в ней не было, даже, пожалуй, была какая-то старомодность в том, как она заплетала косу и ходила всегда в одних и тех же джинсах и кофточке с аппликацией в виде зайца. Но Шурику Лизка чем-то нравилась . Возможно, этой своей отъединенностью от других. Она и вправду не стремилась быть похожей на модных девушек. Ещё ему нравилась её рассеянность и то, что он мог идти рядом с ней, не особо задумываясь о теме разговора. С Лизкой можно было молчать. Но молчание все равно звучало: звуками осеннего парка, гулом отдаленно проносящихся машин, запахом прелой листвы, шмыгающими по стволам деревьев белками.

Учились они в разных школах, а жили в одном дворе, но он ее никогда раньше не замечал. Обнаружилось, что они соседи, когда несколько раз шли одной дорогой домой после репетитора.

Осень стояла красивая и тихая. Дождей было мало. А если и шли, то часто под аккомпанемент солнечных лучей. Лизка так и определила как-то в разговоре: пушкинская осень. Выяснилось, что она любила литературу, но поступать решила на маркетинг, потому что литературой ничего не заработаешь.

- И что у вас, например, интересного в школе?- спросил Шурик, понимающий, что молчание молчанием, но на нем далеко не уедешь.
- Вчера в столовой была грандиозная драка. Парни из 10 Б дрались . Даже вооружились скамьями от столов и чуть уж было совсем не убили друг друга, но ворвался Ботан и их разнял.
- А кто это, Ботан?
- Учитель биологии. Его все Ботаном зовут, потому что он молодой и видно, что в школе заучкой был.
- Понятно, - ответил Шурик.

Они опять шли молча. Лизка была погружена в свои мысли, и Шурику казалось, что не начни он ещё про что-то спрашивать, она так и дойдёт до дома, не проронив ни слова. А между тем ему хотелось слышать ее голос, смотреть, как она убирает челку со лба, как искоса иногда на него посматривает.

- А ещё что у вас интересного? - предпринял новую попытку Шурик.
На лице девушки на мгновение задержался солнечный зайчик.
- Ещё нам Евгения Вениаминовна, по литературе, про контекст рассказывала.
- В смысле, про контекст?
- Ну, есть контекст у произведений, а есть жизненный контекст. Каждый человек проживает контекст того или иного периода своей жизни.
- Это как? - спросил Шурик, с удовольствием поймав себя на мысли, что Лизка впервые рассказывает не безразлично, а с интересом.
- Евгения Вениаминовна сказала, что мысли в данный период нашей жизни создают для всего нас окружающего определенный контекст. Мир как бы начинает полнится знаками. Он отвечает тебе на твои мысли, даёт подсказки. Какие-то мелочи становятся вдруг невозможными для исполнения только потому, что они являются частью неприятного контекста твоих мыслей. Или, наоборот, ты чувствуешь, что готов горы своротить, если тебя переполняют большие чувства, и тогда мир тоже ответно показывает тебе эти большие чувства. Я вот про неприятный контекст полностью согласна, - сказала Лизка.
- Ну, приведи пример, - Шурик чувствовал, что у них происходит первый серьезный разговор.
- Мне нравился один мальчик. Я думала, что тоже ему нравлюсь. Это было два года назад. Мы переписывались с ним. Он живет в другом городе. Наверное, я его полюбила. Мне трудно определить. Мама говорит, что настоящая любовь случается после тридцати лет, когда человек становится зрелым. Но мне кажется, я его любила...

Лизка замолчала.

Наверное, и сейчас любит, - думал про себя Шурик, видя, как она опять погрузилась в раздумья. От этой мысли ему стало вдруг холодно, а на сердце пусто и одиноко. Как это может быть, что тебе становится пусто и одиноко от истории постороннего человека? А может, Лизка уже не была ему посторонней?..

- Ну а контекст-то в чем?- решился он продолжить разговор.
- Контекст? - Лизка будто вспомнила, о чем они говорили. - Мы с ним поссорились потом. Вернее, просто перестали общаться. И я не могла больше печатать на компьютере.
- То есть как..?
- Наши буквы Л и Д рядом на клавиатуре. Я пару раз ошибалась, попадая пальцем на его букву, и тогда поняла, какую мне это боль доставляет - ошибка эта... Казалось бы, всего одна буква, а было больно. Почти физически я это ощущала. Такой вот контекст... Наверное, тебе странно все это слушать? Но это можно почувствовать, если любишь. Мир говорит с тобой о твоей любви. Повсюду что-то можно прочитать о ней. Услышать. Увидеть. Я тогда поняла, что даже если любовь не взаимная, человек никогда не бывает одиноким. Потому что есть мир, понимаешь, целый мир. И он говорит с человеком. Просто надо уметь слышать его слова. И вообще, я поняла: это все глупости, что человек может быть несчастен в любви. Любовь - это не про того, кого ты любишь, это про то, что тебе открывается, когда ты любишь. Кому-то открывается на пять копеек, а кому-то - на все царства мира, - она улыбнулась. Но не Шурику, а этим своим словам.

Аллея в парке заканчивалась. Из-за деревьев уже виднелись дома. Лизка и Шурик подходили к дороге. Он думал о том, что через пять минут они простятся у её подъезда, а следующее занятие у репетитора только через три дня. Конечно, он нашёл ее в социальных сетях, но страничка была почти пустая. Всего-то пара каких-то видео, которые он даже не стал смотреть, потому что это было очевидное ретро.

На светофоре остановился старенький «москвич», в котором сидел дед в белой кепке. Он крепко вцепился в руль обеими руками, и эта его поза была очень смешной.

Из его машины вдруг раздалось кряхтение, как будто откашливалось радио,и спустя несколько секунд понеслась музыка, а потом сразу зазвучали и слова:

Я вам песенку спою про пять минут.
Эту песенку мою пускай поют.
Пусть летит она по свету,
Я дарю вам песню эту,
Эту песенку про пять минут...

Казалось, что у певицы чирикающий голос: как птички, вылетали у неё «пять минут», «пять минут»..

Дед не спешил трогаться, хотя давно зажегся зелёный и другие водители поехали. А старенький «москвич» стоял, и Шурик с Лизкой стояли. Потому что для них горел красный.