1937

1

Прошла революция. Войны прошли,
И мирные дни засверкали в дали.
Год – тридцать седьмой. Год свершений больших
Еще один год для событий благих
 
Каким он предстанет пред взором людей
Уже очевидно. Уже веселей
Всем стало здесь жить. Вот и счастье пришло,
Добро торжествует. Повержено зло.

О счастье здесь речь постоянно звучит,
И здесь подозрителен тот, кто молчит,
Нельзя не уверовать в свет и любовь
Строителей счастья, великих творцов

Творцы эти прочно засели в Кремле,
Возводят свой мир на советской земле.
Свой мир, где нет места насилью и лжи,
Где каждого ждет лишь счастливая жизнь

Когда она будет, пока что вопрос,
Но планы большие, и все здесь всерьез.
Строителей счастья ничто не смутит,
Ничто не разрушит той веры гранит

Строители счастья следят здесь за всем,
Кому что как думать, когда и зачем.
Кому говорить, а кому и молчать,
Их добрым указам опасно не внять

В  газетах, и в книгах, и в фильмах – везде
Разносится речь о партийном труде.
В ней критики нет, только почестей шквал,
Поток бесконечный медовых похвал

Читать их – на редкость, приятно всем тем,
Кто верит в грядущие дни без проблем.
А те, кто с сомнением верит, - увы,
Совсем не достойны от власти любви

Их часто увозит ночной воронок,
Туда, где отмерят им жизненный срок.
Порой по доносу, порой – просто так,
Их жизни сжимает партийный кулак


2
 
Один из таких обреченных - домой,
Пришел после смены своей заводской,
Он сел на кровать, комнатушка мала.
Усталость на плечи небрежно легла,

Глаза он закрыл, вспомнил детство свое,
Как бегал к реке, как гонял воронье,
Как мать и отец утром шли на поля,
Как всех их кормила родная земля.

Тогда еще было спокойно, легко,
Тот ужас войны был пока далеко,
Но время пришло, и любимый отец,
Уходит туда, где он встретит конец

Война забирает отцов и мужей,
А смерть забирает с собою детей
От голода, боли, тоски по родным,
Жестока судьба. Но пока что не с ним.

В начале войны ему было лишь семь
И будучи мал, улыбался он всем.
Как многое он не хотел замечать,
И как было сложно реальность принять

Что кончилось детство, что радость мертва,
Над добрым отцом зеленеет трава.
И, кажется, видит теперь он насквозь,
Как рушится мир, как идет под откос

А после войны вновь стучится беда,
С косой на плече, а в глазах – темнота.
Из темных глазниц вылезают они,
Лишь бесы раздора, коварства сыны

И льется потоком обилье речей,
В котором свободой дурманят людей.
Вновь в руки ножи, револьверы, штыки,
Чтоб гибель познали свободы враги

И вновь проливаются слезы и кровь,
И вновь попираются свет и любовь
И ненависть правит средь дикой толпы,
Жестокой свободы немые рабы

И он – лишь ребенок средь зверской резни,
И в страхе за жизнь пролетают здесь дни.
Но этой войне тоже вышел свой срок,
И вот все спокойно, минул злобный рок.

3

Живет он прекрасно в советской стране,
Работа и дом в каждом прожитом дне.
И лишь по ночам беспокоят порой
В подъезде шаги… Это черный конвой

Уводит кого – то из старых жильцов
Туда, где не скажут гуманности слов,
Где эту гуманность растопчут, как прах,
Жестокие люди со злобой в глазах

Он даже не знал, что уже в эту ночь,
Придут и за ним, чтоб забрать его прочь,
Придут. Их шаги напугают других,
Но только шаги тех людей не для них.

Пока еще вечер, и солнца закат
Увидел, как прежде, и был тому рад
И мысли поплыли к другим берегам,
От воспоминаний к недавним тем дням

Как в парке гуляя, он встретил ее,
Впервые за годы так сердце поет,
И, кажется, счастье их ждет за углом,
И если не встретит сейчас, так потом

Она хороша, да и сам он неплох,
Друг с другом им явно весьма повезло
Все будет у них - где-то там, впереди,
Ничто не прервет радость в этом пути

4
Но вот он – стук в дверь, значит, надо открыть,
Откуда вдруг страх? Его не в чем винить.
Он Родине честно все время служил,
Возможно, ошибка. Но страх вдруг пленил

«Откройте» - за дверью звучат голоса,
Что ж, надо взглянуть смело страху в глаза.
Распахнута дверь, пред глазами – они,
Чекисты, что партии словно сыны

И эти партийные верные псы
Учуяли страх, покачнулись весы.
В одной чаше – смелость, в другой – гадкий страх,
И сам он как будто на этих весах

- Фамилия, имя! – стандартный вопрос,
- Товарищ, на Вас был написан донос,
Лубянка Вас ждет, разберутся во всем,
Виновных мы всюду, поверьте, найдем

И вот по ступеням спускается он,
За ним – из чекистов почти легион.
Как будто опасен он или маньяк,
А он лишь – такой же как все – из трудяг

Садится он в черный, как ночь, воронок,
Унять бы ту дрожь, да вот только не смог.
Несет на Лубянку чекистский мобиль,
В душе словно буря, а раньше был штиль

И вот остановка. Его повели
В ту комнату, где вновь допросы вели.
Он глянул на стену: гигантский портрет,
Что, видно, висит здесь немало уж лет

С портрета взирает усатый палач,
За стенкой надрывно разносится плач
И крики, и стоны. Усилился страх.
Зажал его душу с холодных тисках

Он раньше рассветы спокойно встречал,
И солнце с закатом легко провожал.
Теперь он на стуле в подвале сидит
И ждет, когда вынесут строгий вердикт.

За что эта кара? Да разве же он
Хоть раз был в проступке большом уличен?
А может, нашли они много вины
За то, что не гнул лицемерно спины?

Он вовсе не знал о масштабах войны
Что с народом вели высшей масти чины.
А точней – не войны, истребления,
Всех тех, к кому были сомнения

Но годы спустя правда выйдет на свет,
Пока этой правды и проблеска нет
Пока остается ему только ждать,
Когда приговор свой дадут подписать

Пока восседает пред ним комиссар,
В глазах его лед, а в словах его – жар.
Он строго и веско ему говорит,
О том, в чем его власть Советов винит

И вот преступленья – мерзавца стезя,
И как не смотри – опровергнуть нельзя
Здесь подпись соседа, а вот лучший друг
Оставил свой росчерк, не выдержав мук

Ну что ж, очевидна до боли вина,
Осталось испить эту чашу до дна,
Кивнуть головой, клевету подписать,
Террор, шпионаж – что угодно признать

Расстрельные списки пополнить собой,
И с гордой главою идти на убой.
Клеймо «враг народа» к себе прицепить,
Родных потом будут за это гнобить

Припомнят везде о ненужном родстве,
Вновь повод для сплетен давая молве.
Но как же спасти и себя и других?
Когда ложь сильнее слов правды благих

И вот он, устав от тревоги, сказал,
- «Я всю свою жизнь так о счастье мечтал.
О счастье для всех, а не лишь для себя,
Когда будем жить, не о чем не скорбя

И что же вы ставите здесь мне в вину?
Что власть я советскую злобно кляну.
Что строю я заговор против нее,
Но это не так. Это подлых вранье.

Вы мне не поверите. Знаю и сам.
С чего вам вдруг верить правдивым словам?
Но все же, наверное, вас огорчу,
Подписывать ложь я совсем не хочу

- Подпишешь, подпишешь! – услышал в ответ,
Упрямство мгновенно здесь сводят на нет.
А что было дальше, понятно для всех,
Кто жертвою стал тех жестоких потех

Старательно били, ведь опыт скопив,
Его применяли на том, кто строптив.
Удар за ударом, и вот он итог,
Поставлена подпись. Иначе не смог.

Вот официально народа он враг,
Коварный вредитель, идейный чужак.
Отринет его весь советский народ.
Друзья все осудят. Никто не поймет.

Никто и не вникнет, что он, может быть,
Стал жертвой навета. Позора не смыть.
Что ждет его? Лагерь? А может стена,
Что знает свинцовые пули сполна

Что слышала крики предсмертные… Боль
Вгрызается в душу. Отыграна роль.
Роль пешки без имени. Пешки без слов.
Не вышло свободы у них без оков…

Эпилог.

Поднималась страна. Ликовала толпа.
Не заметив, как вдруг превратилась в раба.
Пусть аресты вокруг, пусть доносы строчат,
Но зато всюду песни о счастье звучат

Говорит мудрый вождь для советских людей,
Что теперь всем вокруг стало жить веселей,
Хоть враги и не спят, и стремятся вредить,
Все равно будем весело, счастливо жить

Ну так пой же со всеми ты песню скорей,
И внуши себе радость безрадостных дней.
Но не стоит петь тихо, всех громче ты пой,
- Славься, мудрый палач! Нас веди на убой!