риф

Где безрассудство молодости, где
лихая неофитская отвага,
где тот любвеобильный прохиндей,
не знающий ни родины, ни флага,
салага предармейский, а потом
уже послеармейский забияка,
пытающийся врать с набитым ртом
во тьме отеля, спальни, бивуака.
Жующий слово, будто карамель
со сладким духом смертного покоя.
А возраст - риф, преклонный возраст - мель.
Пора воскликнуть - что ж оно такое,
и снова в тот же омут с головой -
недобранное взять, не зная страха.
Но взять не в силах, пишешь, сам не свой,
любовей и влечений растеряха.
Для родины потерянный герой,
для флага - неудачливый бродяга.
Вот кажется - забудь и матом крой,
и лучше будет хлеб, и крепче брага.
Так нет, как нет, собрав себя в кулак,
гордящийся умением и словом,
несёшь любовь превыше всяких благ,
гнушаешься напутствием рублёвым,
копеечное счастье предпочтя
и памятных бессонниц злые звенья,
в которых дяди Ванина культя
и страшный горб соседки тёти Фени.
В которых жив отец и мать жива,
и летом двор в акациевой пене.
Кто память сшил без видимого шва,
куда ведут щербатые ступени?
Где речь моя, история, судьба,
завещанная предками какими?
Мои слова в отеческих гробах?
Моей любви - отступничество имя?
Как раньше бы, напористей, смелей,
по правде всё, по-честному, как вижу.
Был юн и знал - нет правды на земле,
но понял, постарев, что нет и выше.