дереализация

Переставляя по асфальту кеды,
стараясь хоть сейчас не замочить,
в автобусе уставившись в окно,
я вижу отражения предметов,
и выданное в ПНД говно
на пересохшем языке горчит.

А за стеклом арпеджиато ливня
и ветра злая ономатопея.
С натугой руки на груди скрестив,
застёгивая плащ или в молитве,
прохожие шагают отрешённо.
Стекающее с кромки капюшона
дорожки оставляет на лице, и
(не) плакать нет необходимости.

Нет, долу красота недостижима:
стихи сжигают,
рукописи прячут,
рисунки рвут, выбрасывают в мусор,
и вместе с ними падают во тьму соз-
датели. Я только убегаю,
я плачу,
я кричу,
я нелюбима.

Но доктор, у меня стальная воля,
на сердце рана и зажим на горле,
железный восхитительный каркас
из рёбер, и звучит — из-под него ли —
кровавым остинато: кап, кап, кап.

О если бы закинуться снотворным,
позволящим опять летать во сне,
о если б мускулистые медбратья
шизофрению впрыснули распятой,
беспомощной, кривляющейся мне!
Автобус проезжает крематорий,
и есть только реальность, здесь, сейчас,
во всякое мгновение которой
я жажду исключительно пропасть.

А завтра будет — будет новый день,
обетованный край за поворотом
автобуса, идущего нигде,
и свет в меня войдёт, как в масло нож,
и раздадут нирваны идиотам
и счастья за дверями ПНД.
Скажите мне, вы верите ли в ложь?

Нам говорят, что зло всегда накажут, —
наказан всяк, кто ходит по земле
и сообразно проклят даром разума.
Поэтому мы верим мудакам,
и плачем о закопанной золе,
и Библия пережила века.

Мне в подворотне голову пробили,
в родном подъезде ночью расчленили,
зарезали и зеркала свинтили,
и кровь моя осталась на крыле,
и я лежу под лампой на столе.

Кто за спиной? Да никого там нет.

Смотрю, как грязь потёками размыта,
щекой прижавшись к влажному окну.
Когда была малой и нелюбимой
непрошенная, брошенная дочь,
которую оставили одну,
я плакала, боялась темноты, но
пожалуй, плакать потеряло смысл.
Никто уже не может мне помочь.