Наследница аббата Адельмонте

"Наука любит рикошеты, фокусы, фантазию, если можно так  выразиться.
Так, например, милейший аббат Адельмонте, о котором я вам  говорил,
производил в этом отношении удивительные опыты".

                Александр Дюма-отец "Граф Монте-Кристо"


Сначала, вы читаете Евангелие и восхищаетесь Господом Иисусом. Потом читаете Деяния святых Апостолов и восхищаетесь первыми христианами. А затем смотрите с высоты XXI века на баснословное количество вселенских святых, и вас до глубины души потрясает возможность стать такими же как они!
 Но кто такие христиане? Как их отличить от обычных людей? Все ли стоящие в храме на службе понимают, кто они такие и зачем приходят на богослужение?
Как христиане воспринимают себя сами? Что значат слова апостола Павла сегодня: «Наблюдайте за собою… каким духом водитесь»?
  Почему жизнь в стиле «а ля христианство» слишком ясно бросается в глаза тем, кто живёт молитвенной жизнью, и совершенно не отличается по внешним признакам в глазах людей, продолжающих жить материальными заботами. Работает ли сегодня критерий «по делам их узнаете их» относительно христиан? На этом вступление заканчивается.
А теперь слушайте, что произошло в одной русской или, может быть, не совсем теперь русской епархии в не столь далёкое от нас время.

Среди постоянных прихожан храма была одна старушоночка – классический «божий одуванчик». Когда она появилась в храме первый раз, никто бы вам точно не сказал, потому что за последние двадцать лет на приходе настоятели менялись аккурат каждые несколько лет. Одни были совсем старенькие и умирали, других епархиальное начальство назначало «временно исполняющими обязанности настоятеля» до перестановки в штатном расписании. Священников в те времена катастрофически не хватало, а не закрытые советской властью церкви надо было окормлять во что бы то ни стало. Ну, и как водится, шлейф «фанатов» одного настоятеля мгновенно рассеивался на приходе с приходом другого настоятеля. Так что, спроси вы очередных «постоянных» прихожан, когда исповедовалась или причащалась эта бабушка, совершенно точно никто бы вам не ответил, потому что местные захаживали в храм только по большим праздникам и то большую часть службы проводили в праздных разговорах на злобу дня. А «дежурный» настоятель, у которого она исправно брала благословение, тоже не дал бы ответа на этот простой для живой общины вопрос, потому что сразу после службы его уносило вихрем хозяйственных забот.
  Так вот и жила эта старушка без особой пользы для своей души, привязавшись к храму как плесень. От покойной родительницы ей достался в наследство маленький скрипучий домик – два окна наперёд, десять соток огорода, да портрет Иисуса, аккуратно вырезанный однажды её мамой из какого-то журнала и вставленный в большую рамку за стекло между портретами сродственников. Надо сказать, что произошла эта метаморфоза с родительницей совершенно неожиданно для её дочери, потому что мамаша была всю жизнь фанаткой социалистических идей и даже в своё время отличилась тем, что в одиночку ратовала за закрытие местного храма. А тут вдруг, ни с того ни с сего, такое превращение. Но портретом Иисуса всё и ограничилось. В храм её родительница не заходила никогда.
  Как бабусечка умудрялась прокормиться на свою пенсию и скромный урожай трудно сказать. Никого из родни у неё на этом свете не осталось, так что опереться в случае неурожая ей было абсолютно не на кого. И она, конечно, как всякий одинокий человек, чувствовала себя не защищённой от невзгод этого Мира. Каждую обиду она воспринимала как оголённый провод, и долго не могла прийти в себя. После смерти матери она очень скоро поняла, что никому во всём свете нет до неё никакого дела, и крепко ухватилась за последнюю доступную ей по силам возможность приходить в храм на всевозможные службы. Никто её там никак не беспокоил, и в тоже время она была среди людей. Создавалась некая иллюзия общения и её это вполне устраивало. Вот придёт она, бывало, встанет у входа и простоит, не шелохнувшись до конца службы. Покрестится, поклонится и домой. Не сложно и приятно.
  С односельчанами тоже как-то без особого азарта эта бабусечка общалась. В своё время работала она в библиотечном архиве в городе и привыкла в силу своей специальности к вынужденному отсутствию людей в своей жизни. Её прежние подружки дружно лежали на кладбище, а те, что помоложе, были такие энергичные, что у неё не хватало сил сочувствовать их разнообразным и бесконечным житейским событиям. Ей и без них сложно было выживать каждый день, управляясь по хозяйству. Привыкла она всё больше дома, за вязанием или чтением книжек сидеть. А от самого захватывающего книжного сюжета, как известно, всегда можно отгородиться, если просто отложить книгу в сторону и пойти на огород.
Правда на огороде её можно было увидеть аккуратно с пяти утра до девяти, а потом уже нет – отлёживалась она от трудов земных день, а то и два дня подряд. Давление у неё в последнее время стало совсем непослушным. Так бы вот и дожила она своей пыльной, утратившей краски жизнью до самого гроба, но, увы, пришло и на её седую голову искушение.

Продали рядом с её огородом соседи свой дом. Мамаша у них померла, а они из города мотаться даже летом не хотели на родную землю. Сытые, что говорить, - не надо им земли.
Купил у них эту землю тоже человек небедный: два бизнеса, две машины, жена, любовница, двое детей, двое внуков. Себе на уме человек. И сразу же, как они переехали, пришёл он к бабусечке сказать, что будет сносить старый забор и новый ставить. Дом деревянный будет тоже сносить, и ставить каменный. Так что, говорит, мол, прости соседушка, пошумим мы года два-три.
- Ну, а за моральный ущерб, - говорит,  - я тебе новый забор поставлю, ведь твой-то как волны в море: волнуется в разные стороны! Ха-ха-ха!
Уходя, сосед как бы ненароком спросил:
- А свою-то землю продать не хочешь? – Но, увидев испуг на лице старушки, махнул рукой и зашагал бодрым фитнес-шагом к себе на огород.
   Бабусечка слегла в кровать с очередным приступом мигрени после его ухода. Из глаз её полились слёзы, да так обильно, что и портрет Иисуса она видеть перестала совсем. Только всхлипывала и причитала что-то шёпотом.
  Через неделю ровно сосед начал свои манёвры. Снёс вообще весь забор и свёз его в неизвестном направлении. Бабуся почувствовала себя голой. Этого беззаборного состояния не понять городскому жителю, а вот деревенский житель мгновенно почувствует себя некомфортно, если оставить его без забора. Это всё равно, что кожу снять с живого. Нельзя, чтобы огромный Мир подступал к деревенскому человеку слишком вплотную. Он этого не любит. Забор же несколько смягчает приближение реальности, потому что человек, постоянно живущий в окружении леса, обязательно нуждается в личной территории. Иначе ему психологически тяжело постоянно бодрствовать вблизи дикой, до сих пор ещё очень дикой природы.
Так вот, пришла наша бабулечка расстроенная в храм и просидела всю службу на скамеечке. Что было для неё совершенно не свойственно. А потом нога за ногу доплелась до дома и упала спать. Аппетит у неё пропал на следующий день, когда сосед привёз вагончик и трёх «достарбайтеров». «Оккупанты» - мелькнуло в голове у старушки, когда работники перепутали соседский туалет с её туалетом, благо стояли они аккуратно рядом, но их ещё недавно разделял забор! И это было только начало.
Война разразилась в августе, когда стали поспевать долгожданные плоды на её огороде. И «оккупанты» регулярно «путали» плоды соседа с её плодами! Но за руку их поймать бабусечке никак не удавалось. Она просто тихо плакала, прячась за печкой, когда очередной раз с грядки пропадал кабачок или куст картохи. Про ягоды, яблоки и груши она уже даже не вспоминала.
Варений и солений старушке совершенно не удалось заготовить на зиму, и она тоскливо вспоминала голодное послевоенное детство, когда они с мамой вернулись в родное село, начисто выжженное фашистами. Долгих, очень долгих десять лет они ждали хоть какого-то урожая от новопосаженных кустов смородины и яблони, что пересадили из лесу. Голод терпеть было уж очень тяжело, но никто из односельчан никогда, ни разу не поднял руку на соседское! Хотя принято считать, что воровство – основная особенность тёмной стороны русского национального характера.

Старушечка простаивала на коленях перед портретом Спасителя каждый вечер, вся в слезах с укором смотрела она на святой образ любви и милосердия, и душа ходила в ней ходуном. Нечем было ей утешиться, не у кого в селе просить помощи. Дачники были чужие, а свои – такие же старушки. Не стали бы они за неё заступаться. А в милицию обратиться она и не подумала даже. Воспитание было такое: сама упала – сама и вставай.
Спаситель, как Ему и следует, терпеливо молчал глядя на старушкино искушение. Но искуситель никак не мог заткнуться: он жужжал ей в душу, без конца перебирая тысячи вариантов расправы над «оккупантами». Старушка пыталась отмахиваться от его жужжания, но пережив зиму впроголодь, она отчётливо поняла, что вторую такую же зиму осилить ей просто не хватит сил. А положить душу свою за ближнего, да ещё и «оккупанта» ей, ой как не хотелось!
На беду, в один предвесенний вечерок, она стала перебирать свою библиотеку на чердаке. Дрова заканчивались, а новые купить у неё уже не было денег: последние копейки она истратила на овсянку и растягивала один половник каши на весь день - картоху-то почти всю украли «оккупанты»! Старушонка была вынуждена прогревать избу старыми книгами и старыми газетами днём, которых к счастью накопилось у неё за жизнь очень много. На ночь она оставляла в печке всего три палена. Тут-то ей и попался на глаза «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма, и что-то тенью мелькнуло в её голове. Что-то неуловимое. Она оставила книжку рядом с кроватью на тумбочке, чтобы почитать на ночь.
Ближе к вечеру съела две последние ложки овсянки, выпила травяной чай. Прикрыла заслонку у печки. Одела валенки, старую телогрейку, завязала ушанку под подбородком и влезла под одеяло. Только было собралась уснуть, но вспомнила про Монтекристо и взяла книгу в руки.
   Кто из нас не читал Александра Дюма? Все читали. Его искромётный стиль выражения мысли, его феерическая фантазия, его непосредственность – просто восхитительны! Но давайте не будем забывать о том, что все, абсолютно все книги вдохновляют нас на самые неожиданные поступки!
И кто, скажите мне, кто из авторов может поручиться за то, что его книга не станет проводником в Мир Живых, отравленных злобой идей постоянно жужжащих около каждой души духов тьмы?
К сожалению, наша старушка попалась на удочку. И не выдержала искушения. Дочитав до того места, где граф Монтекристо учит жену прокурора разным методам отравления, она увидела для себя совет, приемлемый для войны с «оккупантами». А именно – поливать овощи водой, в которой растворён яд.
  И вот когда она прочитала эти строчки и сообразила их откровенную пользу в своей безнадёжной ситуации - ей сделалось жарко. Она развязала ушанку, сняла валенки и телогрейку, открыла дверь в весеннюю ночь и расхохоталась.
- Как просто, Боже мой, как же это просто! – громко сказала она глядя в небо и вдруг спохватилась, что её могут услышать «оккупанты» и догадаться о её планах. Она скорее захлопнула дверь.

  Теперь старушку было не узнать. Каждое утро она делала зарядку и выходила из дому, чтобы походить по росе босиком, как в детстве; потом ела овсянку и читала книги по химии. Читала как одержимая. В храм она ходила бодро и отстаивала службу как прежде, не прикасаясь даже руками к скамейке. А когда земля освободилась от снега и повсюду показалась нежная зелёная травка, наша старушка поехала в город и вернулась оттуда с пакетом семян и того самого удобрения для «оккупантов», о котором так сказочно написал Дюма.
Всё заверте…
Высадив картошку, старушка следом высадила и все остальные овощи. Тщательно пропалывала грядки и ежедневно поливала свои посадки. Досторбайтеры диву давались – откуда в этой чахлой на вид старушонке столько жизни! «Оккупанты» ставили забор очень медленно, видимо один трудодень стоил по их меркам не слишком дорого. Поэтому они решили тянуть время, как в прошлом году.
И вот настал момент, когда окрепли пёрышки у зелёного лука, а рядом редисочка красными боками так и манила взгляд, так и хотела выпрыгнуть из земли. «Оккупанты» заметили нетерпение редиски к вечеру и сторожили старушку попеременно. Она просто чувствовала их взгляды на своей спине и специально тянула время: то подвязывая веточки у смородины, то поправляя края грядки. Наконец, она ушла в храм, специально хлопнув калиткой, погромче.
Из храма она не торопилась домой вообще. После службы поболтала с соседками. По пути зашла в магазин, а там, к счастью, привезли хлеб, и она отстояла длинную очередь. Брали по десять буханок, чтобы кормить свиней, а она скромно взяла одну буханочку белого. Продавщица ещё удивилась:
- Чё так мало берёшь? - а она ей ответила, что тянет последние копеечки с пенсии и хотела бы купить больше, да жизнь теперь у неё такая, что сама она на себя не похожа стала. Продавщица только вздохнула в ответ.

Было очень, очень тихо, когда бабуся вернулась домой.
А вернулась она в сумерках. Не зажгла лампады, не разделась, прямо впотьмах, как была, легла спать. Уснула как девочка: полная надежд, лёгким сном. Утром её разбудил не звон колоколов, а сигнал клаксона. Это приехал сосед выдать оплату за неделю своим работникам. Ему никто не открыл. Вагончик был заперт, работников нигде не было. Сосед обошёл участок, спросил у старушки, не видела ли она их. Старушка ответила, что, конечно, видела вчера, но вот вернулась поздно, и вечером де не видела их вообще, да и не искала специально, чтобы посмотреть!
Сосед обошёл всю деревню и наткнулся на своих работников на речке, куда приехал помыть машину, потому что заляпался по дороге по самые стёкла - был дождь ночью. Работники дружно утонули в реке, их голые тела поплавками прибились к мостику, на котором аккуратной стопочкой лежала их одежда. Сосед матерился и звонил в милицию. Милиция приехала через три часа – дорога, сами понимаете. Оформили протокол. Трупы увезли на «скорой», которую ждали ещё три часа – всё та же дорога виновата, это понятно. Опросили соседей, то да сё да. Написали в свидетельстве о смерти «несчастный случай» через утопление. И уехали, уехали, уехали из села вместе с погибшими  «оккупантами».

Бабуся ходила по избе туда и сюда, и не могла найти себе места от радости!
- Ах, как просто, как же просто, Боже мой! – твердила она и, похохатывая, потирала руки, глядя на портрет Иисуса. И в какой-то момент ей вдруг показалось, что Иисус подмигнул ей левым глазом. В этот момент погасла лампада. Душа дрогнула у старушки, она ахнула и размашисто перекрестилась. Снова засветила лампадку, но на портрет глаз не подняла.
  Прошло, может быть, недельки две, и сосед привёз новых достарбайтеров ставить забор. Эти взялись за работу энергичнее предыдущих. За неделю отмахали сразу одну сторону периметра. Но когда хозяин приехал принимать работу, то обнаружилось, что раствор они развели не в той пропорции, и кладка поехала. Пришлось им всё переделывать. Хозяин платить им не стал. Они расстроились. Ругались всё следующее утро на родном языке, потом ушли на рыбалку и, вернувшись поздно вечером с рыбой далеко за полночь, стали готовить еду на костре.

Старушка полола огород, ходила в храм, опять полола, потом поливала свои посадки и постоянно ждала нападения «оккупантов». Но те никак не проявляли интереса к её огороду. Вот вообще никак. А на зиму-то надо было и себе что-то вырастить. До Троицы время ещё было, так что бабуся отправилась с ведром картохи рано поутру к старой мельнице, и там аккуратно раскопав несколько длинных грядок, посадила картошечку себе на зиму. Соорудила невысокий плетень вокруг тайного огородика, искупалась в речушке и к вечеру вернулась домой. Первым делом посмотрела на родном огороде – всё на месте. Удивилась и пошла спать.
Так миновал июнь и половина июля. Никто не покушался на её бедовый урожай, ни-ни. Оккупанты кушали исключительно свою пищу. Молились по пять раз в день, и работали, работали, работали. Но в августе Аллах их всё-таки упустил из виду. Им оставалось доделать всего два пролёта в заборе, когда созрел первый кабачок. Старушонка как всегда была на вечери, а после сладко пахнущей ладаном службочки (голова у старушки всегда переставала болеть от этого запаха) одна приятельница вдруг пригласила её к себе на чашечку чаю по причине именин.
И они так увлеклись воспоминаниями, что и не заметили, как наступила ночь. А поскольку в селе фонари «офонарели» аккуратно в день окончания советской власти, то приятельница оставила бабулечку у себя ночевать.
– Иначе сколупнёшься гденть впотьмах, - сказала она, помогая взобраться старушонке на печку, и закрыла ноги приятельницы старым тулупом.
Утром бабуся вернулась домой и первым делом пошла посмотреть на огородик. Были выкопаны: три куста картохи, морковь и исчезло три кабачка! А так же аккуратно срезана зелень со всего лука! Бабулечка вздохнула и оглянулась посмотреть, как себя чувствуют «оккупанты». Но их не то что не было видно, их было даже не слышно. Через два дня приехал принимать работу сосед и, открыв вагончик, обнаружил три трупа. Он выпал из вагончика и истошно заматерился. Он бегал с телефоном по участку и кричал, чтобы приехала милиция, что у него умерли рабочие. Потом он присел на крыльце, выпил залпом бутылку водки и тихо заплакал. Милиция приехала на этот раз за два часа, а скорая нисколько ходу не прибавила и приехала через три часа, не взирая на сухую погоду и отсутствие вызовов. Фельдшер осмотрел каждого покойника, а потом принюхался и разжал одному за другим зубы. У каждого во рту было слишком много насвайя! Ну, все же знают, что восточные люди по национальной привычке принимают бодрящее. Поэтому никто этому факту удивляться не стал. Так и записали в свидетельстве о смерти – «несчастный случай» по причине передоза.

Старушкина душа скакала от счастья, а сама она плакала и крестилась стоя в толпе причитающих соседушек около «скорой помощи», когда туда загружали почивших «оккупантов». Распрощавшись с соседками, она медленно вернулась домой, покушала и, перед тем как уснуть, уткнулась головой в подушку и долго хохотала.
Август закончился очень тихо. Столько смертей за одно лето в одной деревне – это было небывалое событие. Пусть умерли не свои, а пришельцы, но смерть ведь всегда действует на живых взбудораживающе.
 В скорости после этого события старушка собрала весь свой горе-урожай, сложила в компостную яму и сожгла. Соседям сказала, что вредители пожрали всё, так что и есть нельзя. Некоторые дачники даже пожалели старушку – дым-то от её ямы смердел по всему селу, потому что было безветренно, – и поделились с нею кто, чем мог. Она поблагодарила, выждала пару недель и потом тихими вечерами перетаскала со старой мельницы отлично уродившуюся картошку.
   Когда урожай подсох и был бережно убран в подпол, старушка повеселела. Купила у одного зажиточного односельчанина наколотых дров со всей пенсии. После того как сложила дрова в дровяник, аккуратно расставила по полкам на чердаке остатки своих книг. И, особо завернув в свежую газету «Монте-Кристо», убрала его в прабабушкин сундук на самое дно, прикрыв сверху старой одеждой.
   Зима прошла в тепле и сытости. Бабуся встретила весну в полной боевой готовности, потому что снова съездила в город за семенами и чудодейственным средством от «оккупантов». И как только зацвела черёмуха, она вышла на огород высаживать рассаду в тепличку. А когда берёзка выпустила первые ароматные листочки, бабуся уже вовсю высаживала в свежеперекопанную землю проросший картофель, как на родном огороде, так и у старой мельницы, куда она ещё в начале апреля потихоньку снесла всю навозную кучу из-за сарая.

Сосед привёз работников в начале июня, поселил в вагончике, рассказал им про то, что до них тут работало три наркомана, и они умерли от передоза. И что если он заметит что-то неладное, то не только выгонит их вон, но и ничегошеньки не заплатит! Те обещали работать честно и вести себя как полагается.
Война началась снова. Новые «оккупанты» работали, не ленились, один день от зари до зари, а другой день отсыпались. На огород бабкин посматривали лукаво и посмеивались между собой. Старушка делала вид, что ничего не замечает и жила своей жизнью. Ходила в храм, поливала огород, и вязала носки на продажу, потому что приехала новая семья дачников, которая очень скоро через ближайших соседок узнала, что есть в селе бабуся, которая отлично вяжет носки, да и за работу не дорого берёт. И вот дачники, прогуливаясь по окрестностям, заглянули к ней и договорились, что она им за лето свяжет десять пар носок. Шерсть они привезли с собой из города. Интересная у них была шерсть, шотландская. Купили они её по случаю прошлым летом, когда отдыхали в далёкой Шотландии. Старушка удивилась, но улыбнулась и согласилась связать им носки из их шотландской шерсти. Так вот и сидела она вечерами у печки за вязанием.
Дни менялись местами с ночами так резво, что старушка и не заметила, как довязала последнюю пару носок. Собрала она их в корзинку и понесла дачникам продавать.
Те обрадовались, пригласили её в дом, даже вином шотландским угостили и ещё бутылочку с собой ей завернули да в корзинку сунули, пока рассматривали носочки. Видать не слишком им понравилось «Шотландское». Дети стали сразу примерять свои носки и бегать по всему дому, радуясь обновке. Дачники очень щедро расплатились со старушкой. И та, пьяненькая, сразу решила зарулить на радостях за дровами к зажиточному соседу. Да и купила, не подумав в два раза больше дров, чем ей надо было. А дома обнаружив в корзинке бутылочку «Шотландского», решила догнать весёлое настроение. Ну и уж конечно, когда протрезвела, вспомнила, что ей столько-то много дров не нужно, да поворачивать оглобли было поздно – дрова уже были выгружены на её двор.

А на следующее утро, второго августа, случилось то, что случилось. Старушка отправилась на старую мельницу полоть свои грядки. В это время «оккупанты», закончив работу, решили не ехать в город за продуктами, а ничтоже сумняшеся стащить на старушкином огороде всякой снеди.
И сделали они это в наглую: не прячась в сумерках, громко разговаривая и хохоча во всё ненасытное «оккупантское» горло. Они и не заметили, как старушка вошла в калитку, и стояла, молча глядя на них. Только кода они стали уходить к себе, одного укусил комар за попу и он, оглянувшись, увидел хозяйку, но рассмеялся и даже помахал ей на прощанье её же свежесрезанной зеленью. Она перекрестила его в ответ дрожащей рукой и пошла домой.
Уснуть она не могла. Сидела в темноте на кровати и ждала рассвета. И рассвет пришёл. Всю ночь дул сильный ветер и к раннему утру разразилась такая неистовая гроза, что было страшно подойти к окну. А старушка сидела и ничего вокруг вообще не замечала. Она ждала, чем закончится вчерашнее воровство «оккупантов». И дождалась. В её дверь постучали. Она вздрогнула и хрипло спросила:
– Кто там?
Ей ответили тихим кашляющим голосом. Она открыла дверь и увидела на ступеньках того самого весёлого вора, который вчера помахал ей свежей зеленью с её огорода. Он всё время кашлял, его рвало прямо на ступеньки, и ливень тут же смывал его блевотину в траву, потому что крылечко у старушки совсем покосилось. Она стояла и смотрела, как её враг умирал, и не понимала, чем она может ему помочь.
И вдруг её осенило, должно же быть противоядие у этого яда! Почему она не подумала о том, что кто-то случайно может что-то съесть с её огорода без злого умысла. Кто-то из «своих», и как тогда помочь? А вдруг она сама перепутает овощи и умрёт, сдуру?
Бабулечка попятилась от этой ошеломляющей мысли обратно в избу и только тут поняла, что дождь как-то уж очень внезапно прекратился. Прошла минута другая. И вдруг молния ударила в её дом. Дом хрустнул и загорелся как спичка. Старушка выскочила, в чём была и побежала к храму что есть духу. Она поскальзывалась, падала в грязь, вставала и снова бежала, и снова падала, рыдала и кричала о помощи.
Вдруг откуда ни возьмись, налетел ветер, и пожар перекинулся на вагончик с «оккупантами» и потом на деревянный соседский дом. Всё сгорело дотла. Сгорело так, как будто фашисты вернулись напомнить о том, что когда-то они были здесь хозяевами.

Старушка постучалась в дом к настоятелю, матушка открыла дверь и ахнула, глядя на старушку. Отвела её в баню, потом напоила чаем с водкой и уложила спать в сенях. Бабусечка понимала, что спит, но чувствовала, что ей никак не закрыть глаза. Так вот и проспала всю ночь с широко открытыми глазами.
  Днём приехала милиция. Составила протокол об утраченном имуществе и о несчастном случае с достарбайтерами. Вызвала из города несчастного хозяина. Тот матерился сквозь зубы. И решил продать несчастную землю за любую цену лишь бы только навсегда избавиться от этого горя - злосчастия!
Ну, а старушку увезли в больничку, потому что она так и не смогла закрыть глаза. Лечили её долго, но вылечить не успели - померла. А перед смертью говорят, что она кричала о содеянном, прямо в окно палаты и хохотала.
Так вот, хохоча, и померла.



* «Дост» из персидского «друг»
В рассказе специально искажается слово Гастарбайтер (нем. Gastarbeiter; дословно: гость-работник) на слово достарбайтер (друг-работник).


17-22.08.2019 г.
Село Бронница.