Очень, очень давнее

Мы едем по лесной дороге.
Деревья блещут, как в росе.
Горя, как ухо на морозе,
рассвет восходит над шоссе.

Мы – как десант! Одна минута –
тропою в лес войдём гуськом,
и трактор кашляет, как будто
ходил по снегу босиком.

А день всё яростней, всё звонче,
и слышать нравится мне вновь,
как эта синь и это солнце
проходят в мускулы и в кровь.

Пила визжит, урчит, кромсает,
давясь, в стволы вонзает сталь,
и голос нервно повышает,
их уговаривать устав.

И оскорблённо, грозно, глухо
простонет сломленный гигант,
склоняясь медленно и гулко
и навзничь падая в снега.

Вот так идём, круша, ломая,
по непротоптанным снегам,
как будто утром кровь Мамая
плеснуло солнце в жилы нам.

День в серых сумерках потонет,
лес удивит нас тишиной.
Побитый старенький автобус
нас повезёт тогда домой.

Сидим. Ругаемся. Хохочем.
А лес летит, несётся вспять,
и тянет руки вдоль обочин,
и не желает отпускать.

Как тать в ночи, таится вечер.
Тьме накатить – лишь полчаса.
Туман. Дома. Дымы, как свечи.
Багрово-дымны небеса.

1964.